Анатолий Курчаткин - Солнце сияло
- С чего вдруг? - сорвалось у меня с языка.
Как будто я не понимал - с чего.
- А не могу я здесь больше, - сказал Ловец. - Нахлебался, ты себе представить не можешь. Почему меня этот ряженый, как ты говоришь, сумел разорить? Потому что все подпольно, со связанными руками, закон - право сильного. Захотел пустить меня по миру - и пустил. Нет, ты себе представить не можешь.
Тут он ошибался. Я представлял. Стас с далекого кладбища на окраине родного Саратова, приподнявшись в своем запаянном цинковом гробу, приветственно помахал мне рукой: "Эге-ей!". Но что за смысл был убеждать Ловца в том, в чем не было никакой надобности? Я только спросил, этот вопрос мучил меня все время:
- Так ты совсем ничего не в состоянии был сделать? Никак нельзя было побороться?
Ловец пожал плечами:
- Можно было. Но где бы я сейчас был, объяснить? На нарах, в лучшем случае.
- Какая же она оказалась сука, - не удержался я.
Ловец помолчал. Молчание его длилось так долго - я уже думал, он ничего не ответит. Но он ответил:
- Сука. Конечно. Но я иногда, знаешь, думаю: а вот приползи она ко мне обратно, что, принял бы? И, знаешь, не уверен, что послал бы ее куда подальше. Не уверен!
Она его предала, продала, стала причиной его разорения, а он был не уверен.
- И что ты там будешь делать, в Канаде? - спросил я. - Ты кто вообще по образованию?
- Инженер-путеец. Но я на диплом не рассчитываю. Я готов начать с самого низу. У меня один знакомый лет пять назад туда же, в Канаду, дернул. Сначала мороженым торговал. Просто на улице. С тележкой ездил. Потом в этой фирме какое-то положение занял. А теперь и сам хозяин. Владелец ресторана. Небольшого, но все же.
Его рассказ о знакомом произвел на меня впечатление, совершенно противоположное тому, на которое он рассчитывал.
- И что, стоило уезжать, чтобы где-то там, на другой стороне глобуса, владеть рестораном?
Ловец приостановился. Рука его вылетела из кармана и с какою-то итальянской экспрессией взметнулась вверх в жесте большой мечты.
- Хозяином быть, хозяином! - со страстью проговорил он. - Он там хозяин так хозяин, а я здесь кто?
- Кто?
- А даже если хозяин, то все равно не хозяин. А чей-нибудь раб. Непременно.
Ловец снова опустил руку в карман, и наша прогулка вертелом Москвы в направлении Арбатской площади продолжилась.
Теперь я понял Ловца, и мне расхотелось терзать его своими расспросами дальше. Но еще на один вопрос мне все же хотелось бы получить ответ.
- А если начать все сначала здесь? Об этом ты думал?
Он искоса глянул на меня - словно удивившись - и усмехнулся:
- А ты это всерьез?
- Всерьез, - подтвердил я.
- Нет, - сказал он, - ничего не удастся. Не начало девяностых. Все уже расхватано. Кто не урвал - тот уже ни с чем. Ладно, удалось кое-что спасти, не совсем с голой задницей полечу на другую сторону глобуса. Могло быть и хуже. А что у тебя с рекламным агентством? - прервав сам себя, спросил он.
- С рекламным агентством? - До меня не сразу дошло, о каком рекламном агентстве он спрашивает.
- Ну, можешь ты вернуться туда? Погулял-погулял - и снова к рулю.
- А! Снова к рулю. - Мне наконец стало ясно, какое агентство он имеет в виду. Нет у меня там уже ни руля, ни судна. Мне там уже ничего не принадлежит. Чужая собственность.
Конечно же, как ряженый наехал на Ловца и стал общипывать его, так что от Ловца полетели пух и перья, я тут же бросился к Лене Финько с покаянием. Каяться было в чем. Последние месяцы работы с Ловцом я не только не появлялся в агентстве, но даже ни разу не позвонил Лене. Как, впрочем, не звонил и он мне.
Была причина не звонить ему у меня, была и причина не звонить ему мне. Он все переоформил на себя. Конечно, мои подписи на всех документах по ликвидации прежней конторы были подделаны, но что же я, должен был затевать с ним судебную тяжбу? Чтоб провалиться в нее, как в болото?
Леня прекрасно понимал, что ни в какую тяжбу я не полезу. Но он еще и отказал мне в любой работе. Ему хотелось душевного комфорта, а я бы, появляясь в агентстве, мозолил ему глаза, был бы постоянной укоризной, будил в нем чувство вины.
- Извини, не мог и предположить, что у тебя там такой поворот, - сказал Ловец, когда я в нескольких словах объяснил ему, что у меня произошло с агентством. - И у тебя что, никакого заработка сейчас?
- Практически, - мгновенно просчитав в уме варианты, как ловчее уйти от прямого ответа, и не сумев придумать ничего гениального, отозвался я.
- А черт, - проговорил Ловец. - Я все о себе, а ведь и ты залетел изрядно.
- Я еще у тебя и в должниках, - сказал я.
- А, брось. Вот это брось. - Он вновь достал руку из кармана и отрицательным жестом поводил ею перед собой. Похоже, у него за это время появилась привычка, подкрепляя свои слова, жестикулировать, и довольно экспрессивно, - чего я прежде в нем не замечал. - Не знаю, кто кому должен. Может быть, на самом деле я тебе. Так что давай, есть предложение: по нулям.
Когда вам скашивают долг, а вам на самом деле и нечем его отдавать, вы будете отказываться?
- Хорошо, - сказал я. - Сочтемся славою.
- Славою? - покосился на меня Ловец. - Ну, насчет себя сомневаюсь. В деревню, к тетке, в глушь, в Канаду...
Так, разговаривая, мы дошли до здания бывшего родильного дома имени Грауэрмана, бывший родильный дом щерился на улицу множеством разномастных дверей, предлагая отовариться лучшими лекарствами мира в двухуровневой аптеке, приобрести эксклюзивные ювелирные украшения, поменять доллары на рубли или рубли на доллары, узенький тротуарчик вывел нас к боковой стене "Праги", еще несколько метров вдоль нее - и глазу открылся весь простор площади: сарай кинотеатра "Художественный" за дорогой, похожая на печатный пряник, неожиданного красного цвета станция метро "Арбатская" справа от него, квадратные горы белых "пентагоновских" зданий, каменная фигура Гоголя на пьедестале в створе бульвара в дальнем правом краю.
Мы пересекли перед носом у заворачивающих машин дорогу и оказались у спуска в переход, кишевший и здесь, на ступенях, и в полумраке подземной площадки уличными художниками, сидевшими перед своими мольбертами на раскладных стульях, панкующей детворой с радужными хохлами на головах, бедно одетыми попрошайками, застывшими в одинаковых согбенных позах с требовательно протянутыми вперед и заведенно трясущимися руками. У мощных чугунных перил, огораживающих тротуар от обрыва в туннель, по которому навстречу друг другу игрушечно неслись бликующие потоки машин, мы остановились.
- И что ты сейчас собираешься делать? - спросил меня Ловец.
Это был вопрос так вопрос. Я пожал плечами. У меня не было ответа.
- Поживем, - неопределенно протянул я. И решил отделаться шуткой: - Вот нового президента избрали. Теперь все по-новому станет.
Вместо стремительно дряхлевшего героя 1991 года президентом совсем недавно был избран назначенный Ельциным себе в преемники бывший глава спецслужб, и все вокруг связывали с ним какие-то особые надежды на изменения.
- А ты его избирать-то ходил? - спросил Ловец.
- Нет, - признался я. - А ты?
- И я нет, - сказал Ловец. - Ты нет, да я нет, а говоришь, все по-новому станет. - Он взял меня за локоть, заставляя развернуться, чтобы мы оказались глаза в глаза. - Давай вместе со мной в Канаду. Вдвоем веселее. Да во всех смыслах легче.
- И что мне там делать? - спросил теперь я. - Мороженым торговать?
- Почему обязательно мороженым? Можно, конечно, и мороженым. Но это для начала, пока не осмотришься.
Я отрицательно покачал головой.
- Нет, - сказал я. - Ни мороженым, ни чем еще. Я на всю жизнь наторговался. Больше не хочу. Ни здесь, ни в Канаде. Ни где еще.
Кажется, Ловец на меня тогда обиделся. Я прочитал это по его глазам. Но сказать он мне ничего не сказал. Он протянул мне руку:
- Ладно, пока суд да дело... в Канаду сейчас проще всего, но тоже нужно ждать. Три, четыре месяца, может, полгода. Поговорим еще. Глядишь, вдруг передумаешь.
- Да, а вдруг? - пожимая его руку, отозвался я.
Помню, мне было отчаянно неуютно от той ноты, что неожиданно, и по моей вине, прозвучала в нашем разговоре с Ловцом при прощании. И, уже спустившись в переход, на две или три ступени, я поднялся обратно вверх и отыскал Ловца в толпе взглядом. Он не успел уйти далеко, и я легко обнаружил его фигуру. Так я и смотрел ему в спину, пока он не заслонился другими людьми, вынырнул из толпы раз, другой - и пропал окончательно.
Звонок мобильного прозвучал, когда я повернулся, чтобы спускаться в переход вновь. С год назад сотовая связь резко подешевела, и мобильные телефоны стали распространяться по Москве подобно лесному пожару; с чем я задержался - это с приобретением мобильного, но все же он появился и у меня.
Голос, прозвучавший в трубке, заставил меня вздрогнуть. Это была Долли-Наташа. Вот прямо сейчас, когда мы только что расстались с Ловцом!
- Ты что, Саня, молчишь? Не узнаешь меня? - рассыпала благостный смешок Долли-Наташа.