Борис Фальков - Тарантелла
- Положим, не каждый...
- Тебе, конечно, лучше знать. - Мы не упускаем возможности подсластить ядом это признание, но тут же и спохватываемся: когда змея идёт пить воду, то яд в гнезде оставляет, чтобы не отравить себя, пьющую из источника. - Тогда скажи, если ты такой специалист по хоботам: эта сцена на площади, та... женщина... Не отпирайся! Теперь тебе не отвертеться, мы вместе всё это только что видели. Ты обязан знать, с чего это началось, ты здесь сидишь, не отрывая задницы, а я к началу опоздала. Ну, твоё мнение, ветеринар?
- Это ты, культуролог, выскажи своё мнение. Это ваше дело, мнения высказывать. А наше - понимать факты.
- Пф, моё мнение... Пожалуйста: под воздействием зноя часто происходят странные штуки, - хихикаем мы. Одна только мысль так подшутить над ним, пародируя его же слова, уже веселит нас. - Все эти штуки - крайние формы сопротивления температуре, на которую человеческий организм не рассчитан. Моё мнение, cам по себе укус даже самой ядовитой дряни из водящихся тут - что это за беда! Ну, поскребёшься, ну, потемпературишь немного... Но если к нему, да ещё в мае, когда яд молод, а дрянь голодна и жадна, добавить такой зной тогда другое дело. Тогда яд может совсем парализовать жизнедеятельность организма. Ну как, я угадала?
- Честно сказать, такая температура воздуха, как сегодня, может сама её парализовать, - не смеётся он. Слишком тонка шутка для толстокожего самца-носорога, собственно, весь он такой рог. - Например, приостановить тепловой обмен, один из основных процессов жизнедеятельности. Есть в организме яд, нет ли, какая тогда разница? Такая жара высасывает не только жидкости, участвующие в теплообмене, но и всякие другие, в том числе и ядовитые. В такой зной и гной изливается скорей, молниеносно созревают и лопаются фурункулы. Да что болтать про мягкое слабое тело, в которое ткни пальцем - оно и загниёт! Когда и с неподатливейшей человеческой душой происходят поразительные перемены... Что в сравнении с ними невинная потребность поскрести когтями поверхность шкурки? Зной выдавливает наружу глубоко спрятанные тайны психики, суть тайных человеческих желаний... И желания - глубоко скрытые желания бесстыдно раззевают свои голодные пасти. Изнывающие от зноя люди начинают открыто говорить, о чём обычно тщательно умалчивают. Они делают публично то, что обычно старательно прячут дома. Высокая температура снаружи, как и при тяжёлых воспалительных процессах внутри, приводит к бреду, вскрывает людей и извлекает из глубин то, что там упрятано. Они и открываются в бреду, становятся открыто агрессивными, легко впадают в бешенство. Людей в такой зной не только что тянет раздеться догола и побегать голыми в публичных местах, а и шкуру с себя содрать! Вон, по статистике, насколько больше становится убийств и самоубийств в такое время. Подумаешь, загадка... Я ещё студентом об этом знал. Нам ещё на первом курсе, на вводной лекции рассказывали, что внизу, на юге опытные проститутки особо осторожны в такой зной. Они отлично знают, в такую пору среди их клиентов вдруг проявляется необычайно много душителей. Эх, если это знают все шлюхи - отчего бы и тебе, наконец, не принять такое объяснение и не успокоиться?
Оказывается, наша шутка всё же понята, судя по тому, как он копирует наш приём: повторение чужих слов. Но одного понимания, конечно, недостаточно, чтобы посмеяться, нужно бы ещё чувство юмора. А где ему почерпнуть юмору, в его книжке, что ли?
Но ведь уже не смеёмся над его попыткой пошутить и мы. Пока он так долго и занудно шутит, мы по привычке перебираем и ощупываем подвернувшиеся, подсунутые нам под руку предметы. Совсем не глядя на них, словно так же привыкли уже не доверять и своему слабому зрению. Причины для недоверия, конечно, есть, и это уже ни для кого не тайна. Но в каких-нибудь же доказательствах наличия предметов и мы нуждаемся, вот и ощупываем их: то скребём коготками свою сумочку, то отколупываем чешуйки краски с конторки, а то вдруг опускаем руку - и охватываем пальцами зонтик... Если проследить не внешний хаотический рисунок, а внутреннюю упорядоченную направленность этих движений, можно с уверенностью предсказать, куда мы доберёмся в их итоге. К заветному предмету, столь бдительно охраняемому Стражем Книги.
Но мы и сами не должны подозревать о внутренней направленности собственных стремлений, иначе - какая же она внутренняя? Мы следуем этому правилу, и узнаём цель стремления только тогда, когда наша рука уже добирается до цели. Когда, однако, вместо книги ощупывает бдительно лежащую на ней руку самого её Стража. Бессмысленно уставившись на схваченную нашей рукой чужую руку, мы опять не сразу осознаём, что именно попалось в наш капканчик. Но когда, наконец, осознаём, из глаз наших мгновенно изливаются давно выношенные, застоявшиеся там слёзы. А за ними, в проломленную ими аллею следует тяжёлая кавалерия: извержение взгляда, довольно успешно уже уподобившегося взору Глиняной Мадонны, рыдающей избытком унижения и гнева оскорблённой фурии.
- Ты зачем подсовываешь мне эту дрянь, скотина! - неистово выкрикиваем мы, отдёргивая свою руку. - Это что у тебя там - каталог публичных домов, подрабатываешь у них агентом? А ну, покажи!
Мы отлично знаем, что из угла нашего рта вытекает густая слюна. Знаем, потому что слышим её истекание из своего источника, так отчётливо скрежещет пыль, сгустившая жидкость. Но это зрелище и звуки следует скрыть от самого Стража, чтобы не обострить его бдительность ещё, и не сорвать cовсем наше дельце. Лучше всего соединить движение к цели и маскирующий его маневр в один приём, спрятать за самим содержанием дельца средство его исполнения, слить их в одно, и мы открыто перебрасываем своё тело через бортик, ударившись грудью в конторку. Та начинает гудеть, отвлекая внимание на себя, и мы успеваем вцепиться обеими руками в книгу до того, как отвлечённый гудением охранник успевает её убрать.
Но оказывается, неусыпный этот Аргус уже давно крепко держит книгу, цепляется за неё с другой стороны охраняемой им, отделяющей его от нас границы. И потому перетягивание добычи на свою сторону, эта шумная стычка, сопровождающаяся обоюдным шарканьем подошв и сопением носов, затягивается надолго. Выигрывает битву он, стойкий пограничник: в самом разгаре схватки нам вдруг становится худо, слабеют колени и темнеет перед глазами, будто нас внезапно хватает тепловой удар. Вынужденно уступив книгу противнику, мы опять хохочем, как если бы на этот раз пошутили наиболее удачно. Но ведь так оно и есть, успешней всякой шутки веселит собственное исступление, шипучий веселящий напиток, утоляющий любую жажду.
- Посмотри-ка, - кряхтит он, отдуваясь, - до чего ты себя довела. С чего тебе в голову взбрела вся эта чушь? Тебе бы оставить все твои глупости, и замуж. Ты ж нормальная самка, какой из тебя, вон, прёт дух: прямо лошадиное здоровье... Здоровая и красивая самка, нарожай себе таких же детишек, чего ещё бы надо?
О, конечно, но то ли ещё будет! Ведь феникс ещё красивей павлина. У павлина в обличье нет ни золота, ни серебра, а у феникса - иакинфы и многоценные камни. Терпение, превращается птица в пепел, но через два дня её находят живой и зрелой, как и была раньше, на том же месте, ну так и мы продолжим с того же места:
- Вот-вот! Так и папочка мне толдычил. Я знаю эту вашу фашистскую доктрину, и её авторов тоже. Они все тоже красиво выглядели в пляске на своей виселице. Они были прямо рождены для той сцены.
Сопровождающие все наши движения шумы усиливаются. Мы сами шумим, как тополиная роща в сильный ветер. Исходящий от нас ветер заставляет его прикрыть одной рукой глаза: другую он всё же на всякий случай оставляет на своей книжке.
- Ага, - продолжаем дальше мы, торжествуя, - не в бровь, а в глаз. Твоего шовиниста-лектора тоже надо бы вздёрнуть, прямо после его вводной лекции... Нет, во время неё, тогда, глядишь, и перестали бы душить бедных шлюх. Уверена, ваш лектор сам и душил их для своей статистики. Но ты мне глаза не отводи, скажи лучше, что в статистике зарегистрировано по нашей теме? Не сообщает ли она, что такие пляски, как сегодня на площади, ставят на оперных сценах открыто уже двести лет? И происходит это повсюду, в том числе за полярным кругом? Где не бывает зноя, если тебе это известно.
- Опера... Лекцию нам читала женщина. Но всё равно, в её статистике про оперу ничего нет. А что, например, в русских деревнях с бабами такое происходит часто - это есть. Что же, они тоже там оперы ставят, на полях своих колхозов?
- А что, у них там в колхозах тарантулов, как куропаток? И разве мужика не может укусить тарантул? Тарантулу что, мужики противны, или ему боязно, что примут за педика...
- Что слыхал, то и пересказываю, - опускает он руку и кладёт её на свою книжку поверх другой руки. Мы провожаем взглядом это движение. - Меня не то чтобы интересовала эта... тема, но я кое-что читал, потому что хотел специализироваться в невропатологии. Дано достаточно подробное и убедительное описание, как это начинается и протекает дальше. И как передаётся, а именно: от самки к самке. Начинается с одной такой, а другие, когда такое увидят, начинают невольно повторять, как дети или приматы. Будто пробуют. Будто пародируют или осваивают эти движения. Ну да, нормальный рефлекс подражания. В это время мы смотрим как бы чужими глазами...
