Мария Райкина - Москва закулисная - 2
От игры двух актрис становится жутко.
- Знаете что, мою голову надо вынести на поклоны, - шутит Яковлева, которую достали актерские приколы: ей глазки, как покойнице, двумя пальцами закрывают. Жутковато. Но почему-то все смеются.
Изучать потусторонний мир посредством "театрального" микроскопа? Боже упаси! Нормальные люди в таких случаях крестятся, плюют через левое плечо, стучат по дереву и бегут прочь, предпочитая необъяснимым явлениям вполне реалистические комедии и трагедии. Однако есть любители поиграть с мистическим огнем, более того - препарировать неведомое, вывернуть его наизнанку и всем показать. Среди них номером один проходит режиссер Валерий Фокин, известный своими спектаклями "Нумер в гостинице города N", "Анекдоты", "Еще Ван Гог", "Превращение"... Масла в ми-стический огонь подливает внешность режиссера Фокина - непроницаемая восточная маска. Может быть, из-за этого у него сложилась репутация жесткого художника. Хотя на самом деле он
Мистический авторитет
Щелчок от Гоголя - Режиссеру нужны крепкие кулаки - Восьмая контора Мосгаза берет на поруки
Зов японской крови
- Валерий, режиссеры, как правило, опасаются мистических авторов вроде Гоголя и Достоевского, которые, если верить театральным легендам, играют со спектаклями и их авторами, как с игрушками. Ты же как будто нарываешься на неприятности и в последнее время только и ставишь Гоголя. Почему?
- Я не нарываюсь. Мне всегда интересен переход человека в другое состояние, переход от света к тьме, присущей каждому из нас, и в этом смысле я мистики не боюсь. Мистический мир или потусторонний - как хочешь его назови, но я чувствую, что он есть. Не говоря о том, что я театр воспринимаю вообще как некое сновидение. Важно одно - ради чего ты все делаешь? Если я соприкасаюсь с мистикой, то для меня как для режиссера это прежде всего связано с утверждением внутреннего позитива.
Вот, к примеру, спектакль "Бобок" по Достоевскому. Казалось бы, он такой мрачный - кладбище, мертвецы... Но и там, в загробном мире, люди (покойники) не могут расстаться с собственным самолюбием и претензиями. Ну, испугайся, осознай, что тебе дан шанс начать новую форму жизни. Нет - даже в крайней ситуации мы остаемся тем, что мы есть.
- Но признайся, когда ты ставил этот спектакль, где сплошные покойники с ужасающим гримом разлагающихся лиц, тебе не было жутковато?
- Было внутреннее напряжение и ощущение состояния, в котором когда-нибудь окажусь. Знаешь, в детстве мне было очень страшно, когда в деревне я шел мимо кладбища. Я бросался бежать и как сумасшедший влетал в дом.
- И вряд ли догадывался, что покойнички позже станут объектом твоего профессионального интереса.
- Когда я бежал, я как бы слышал за собой чужое дыхание - будто за мной кто-то гонится. Это, кстати, гоголевское чувство. У него в повести "Старосветские помещики" возникает ощущение, что героев кто-то зовет. Кто? Такие вещи не формулируются в словах. Такими вещами нельзя шутить. Как и нельзя шутить с Гоголем. Если ты думаешь, что все про него знаешь, он неминуемо щелкнет тебя по носу.
- А ты получал от Гоголя?
- В Польше я ставил "Мертвые души". Собственную инсценировку, которую сочинил из пяти вариантов булгаковской, я заранее отправил для перевода. Потом приехал в Краков. На первую репетицию собрались артисты - человек двадцать, и я рассказывал им про Гоголя, про черта и про взаимоотношения с нечистой силой - в общем, сказал много умных слов. И вот артисты начинают читать переведенную инсценировку, и у меня в прямом смысле встают волосы на голове. Я слышу совершенно другой, ничего не имеющий общего с моим вариант. И в этот же момент явственно слышу какой-то смешок в ухе.
- По-моему, ты доигрался в мистику.
- Клянусь - смешок был: "Ну, все ты знаешь про меня? Давай выпутывайся". Я был в ужасе. Короче, после разборок оказалось, что переводчик потерял мой вариант и, не переговорив со мной, перевел классическую версию Булгакова и выдал за мою. Вот и вся история. Но это соединение моей самоуверенности с моим рассказом о Гоголе и черте - явный щелчок по носу. От кого только? От Гоголя или от черта? А может, от того и другого? В общем, меня всего зачеркнули, со всеми моими знаниями.
- Ну а поблагодарить Гоголь может?
- Когда ты относишься к нему честно, искренне, то он благодарит просто результатом работы. Он всегда мне покровительствовал, начиная с дипломного спектакля "Нос", и тогда, когда я ставил "Ревизора", "Женитьбу", "Мертвые души". Интересный автор, но его надо чувствовать.
Между прочим, Гоголь - первый писатель, которого я прочитал в детстве. Это были "Вечера на хуторе близ Диканьки". И знаешь, я смертельно боялся читать "Вия" и листал книгу так, чтобы он не дай Бог мне не попался. Но "Вий" нахально лез на глаза. Какая-то тут есть предопределенность, хотя, повторяю, с ним опасно что-то утверждать.
- Мне уже страшно. Вот интересно, где воспитывают исследователей мистики? Насколько я знаю, ты выпускник Щукинского училища, которое ничем подобным не интересуется.
- Во мне вообще очень много намешано. Вот я окончил "Щуку", был лауреатом, именным стипендиатом. Но в Вахтанговском театре ничего не поставил - не дали. Пять театров предложили работу, я же выбрал "Современник". Мне понравилось, как со мной разговаривали Волчек и Табаков. "Тебе надо работать, надо себя пробовать", - говорили они, а не туманное "поживем, увидим". Мне сразу дали пьесу "Валентин и Валентина"; и я тут же попал в соревнование, так как эту же пьесу Рощина взял Ефремов для МХАТа.
- Судя по лому, который был в начале семидесятых в "Современнике" на "Валентина и Валентину", ты выиграл у старшего товарища.
- В результате - да. Когда маленькую дочку драматурга спросили, какой спектакль ей больше нравится, она ответила: в "Современнике" - и объяснила: "Там все молодые".
- Подумать только: ты в семидесятых годах сделал самый потрясающий спектакль о любви, но вместо того чтобы развивать успех, зачем-то ушел в исследование потустороннего мира, интересного не столь широкой аудитории.
- Мне было двадцать четыре года, Косте Райкину - исполнителю роли Валентина - вообще двадцать. Что я мог ставить тогда, как не спектакль протеста поколения. Спектакль принимали несколько раз. И как сейчас помню, когда Костя выглядывал из-за лифтовых дверей (такая была декорация Боровского), какой-то начальник от культуры наклонялся ко мне и шептал: "А Райкин-то в клетке". Но это было давно. С тех пор я пережил "Современник", встречу с польским театром и его реформатором Ежи Гротовским. Сейчас же меня интересует эстетически другой театр - театр вне текста, вне слов.
- Интересно, такие смелые ребята, которые не боятся лезть в запретное, как правило, из отличников или из хулиганов?
- Я был всегда хулиганом. Ты что, в восемнадцать лет меня чуть не посадили. Три года условно дали.
- ??? Ничего себе подробности...
- Я был шпана. Родители разошлись, когда мне три года было. Воспитывали меня дедушка с бабушкой. В двенадцать-тринадцать лет я был уже предоставлен самому себе. Учился средне, но занимался рисованием и даже поступил в художественное училище Девятьсот пятого года. Но не закончил его: меня завлекли уличные интересы, я перестал учиться. С Миус мы ходили драться в Каретный переулок и в Косой, где, между прочим, жили либо авторитеты, либо те, кто освободился из лагерей. Сталкивались в саду "Эрмитаж", в ход шли ножи, кастеты. Меня ценили в шпанской среде за мозги, я мог просчитать ситуацию вперед. К тому же я занимался боксом...
- Я всегда говорила, что режиссеру нужны крепкие кулаки.
- В общем, все закончилось тем, что за драку с ограблением (грабил не я, другие ребята, но все равно выходила групповуха) мне светило три года. Суд. Следствие. Мать плачет за спиной. Меня берет на поруки Восьмая контора Мосгаза, где я работал слесарем-газовиком, после того как меня выперли из училища. И представляешь, суровые мужики проголосовали "за". Одно дело, когда ты с ними водку пьешь, другое - когда они спасают. Я плакал. Меня спасли порука слесарей и то, что я был несовершеннолетним.
Эта история меня шарахнула по башке, и я понял, куда могут привести шпанские игры. Стал сидеть дома, читать книжки, а потом попал в театральную студию. В Доме культуры имени Зуева друзья, которые знали, что я рисую, попросили помочь оформить спектакль. Как художник я оформил один, потом другой. Потом стал посещать актерские занятия - и заболел театром. Но актером, я уже тогда понял, мне неинтересно быть. Мне интересно сочинять спектакли.
- А позже ты не встречался со старыми друзьями, с кем сидел на скамье подсудимых?
- А как же! Встречал своих подельников. Один неожиданно появился в "Современнике" на служебном входе и сказал:
- К вам тут бундесa приедут...
- Кто-кто? - не понял я.
- Ну немцы, забыл? Иконы не нужны?
Какие бундеса, к черту? Я живу другой жизнью, и вдруг всплывает прошлое.
