Виктор Лысенков - Тщеславие
Алла тоже имела свою особинку. Она даже не была стервой - в постели щебетала нежно, но ласкам отдавалась целиком, как опытная и уже понимающая в этом толк женщина. Разговаривая с ним во время передышек, она нежно теребила его волосы на груди и говорила: "Ах ты мой тигр!". И тут же добавляла: "Да не бойся! - это я просто так - конечно, ты - не мой. Ты - наверное, ничей. Но я никогда не ожидала, что мужчина под (сколько тебе лет?) в твои годы способен на такое. Я думал, ты после первого раза вернешься к стене и захрапишь". Он спросил ее: "У тебя бывало такое?". - Он тогда взял и задал наглый вопрос (что он этим хотел выяснить? - сколько мужчин было у Аллы? Так она здесь недавно, приехала из большого города. Неизвестно, в какой кампании она была и какую жизнь вела. Она ответила, подумав: "Пожалуй, в первой пятерке. Не дальше". Он не стал допытываться о всех, но спросил ее, кто же с ее точки зрения, был первым? Она ответила: "Как кто? - муж... Я вышла за него в семнадцать... Он меня всему и обучил. Ему тогда было столько, сколько мне сейчас...". - "Он что, гигант был необыкновенный?". - "Да почему гигант? Обычный мужик, для меня все было новым. Я и стыдилась, и загоралась. И он мог. Да, мог. Но дело даже не в этом. Ты же, наверное, знаешь, что женщина по-настоящему любит только одного мужчину - первого. Все остальное только увлечения, влюбленность - и не более того...". - "А почему вы разошлись?". - "С чего ты взял, что разошлись? Мы прожили с ним душа в душу три года. Я успела даже дочь родить. Да, да. Не удивляйся - у меня есть дочь - она с родителями мужа, пока. А мой Валера... - она вздохнула, - Нелепо попал под трамвай. Сколько крови отдала - ужас! У меня же первая группа. Я ужена ногах не могла стоять, но говорила - берите еще! Но он прожил всего неделю... Умер, наверное, раньше бы. Но был спортсменом, как и ты. "Откуда ты догадалась, что я - был спортсменом?". - "Я что - дура? Не вижу по твоей мускулатуре? Ну тогда - кузнецом. - Она потрогала его бицепсы. - Но ты ведь не был кузнецом, не так ли? Очень уж не похож". Сергей задумался. Вот, оказывается, с какой неожиданной стороны могут раскрываться человеческие биографии. Он уже подумал, что муж Аллы попал под трамвай или в Самарканде или в Ташкенте - в других городах этих железных чудищ не было, но ответила ему Алла, безо всяких вопросов. "Мы жили в Волгограде. Я - оттуда родом. После школы пошла работать на швейную фабрику. Там меня Валера и высмотрел. Он же тоже - почти журналист. Работал кинооператором. Во время съемок кто-то из ассистентов поставил его треногу близко к трамвайным путям. Он увидел, что трамвай может задеть. А трамвай уже шел. Он начал штатив вместе с камерой перетаскивать, да, видимо, торопился очень - упал на трамвай вместе с этой своей дурацкой штукой. А потом под задние колеса. Отрезало обе ноги, самого сильно помяло". Алла вздохнула и сказала: "Вот так-то", - и нежно прижалась к Сергею, словно прячась от страшных воспоминания. "А потом, спросил Сергей". Что потом? Я решила уехать оттуда подальше, в Азию. Поступила на комбинат... Ты знаешь, я два года держалась... Но там - такие девки! От одних их рассказов побежишь и прямо на улице ляжешь под кого-нибудь. Первого встречного поперечного... - "А почему ты уехала оттуда?". - "Да, вышло там одно дело. Перегуляли в нашей комнате... Могли уволить по статье... Вот я и решилась податься сюда". Алла сделала паузу и сказала: "Я сейчас тебе скажу одну вещь - только ты не смейся! Ладно? У нас дома была машинка. Я научилась печать лет в десять. Помогала папе в его научных фантазиях. Видишь, как пригодилось... Печатала своих стихи... Да не смотри ты на меня так - сама понимаю - обычные девчоночьи грезы-прогнозы... Все это в прошлом... Я думаю на следующий год поступить на журфак. Вот почему работаю в редакции. Ты не видел моих заметочек? - думал, не я? Ну даже - я ведь все печатаю под псевдонимом...". - "А как же ты будешь учиться? На заочном?". - "Зачем же - на заочном. Это - не учеба. Стипендия. Родители будут помогать. Отец - зав.кафедрой, мама - врач. Помогут. Дочка пока будет у тех дедушки и бабушки".
После нескольких встреч Алла сама сказала ему: "Сергей, не надо больше. А то я начинаю к тебе привязываться. Не знаю как для тебя, а для это не просто.
Квартира снова стала пустой и Сергей почувствовал, что с того самого дурацкого сна и ночного звонка он стал не любить ее. В зале по ночам, где "сидели" дедушка с отцом, горел свет. Мысль эта угнетала его - вот возьмут и явятся еще раз - было жутковато. Но потом он начинал успокаивать себя: "Черт! Если они пришли взаправду, и есть потусторонний мир, то чего бояться? Ну заберут они его в тот, иной мир. Ну и что? Там же вечная жизнь! Попадет он в рай. Никаких грехов за собой особых он не знал. Даже наоборот: через газету помог многим и многим. А женщины... Так разве он виноват, что в том же Ходженте столько русских девок на комбинате и в институте, на швейной фабрике? Можно сказать, что он даже содействовал здоровью нации, выправлял, так сказать, перекосы демографии... В конце концов он ни одну не обманывал, не клялся в вечной любви и не обещал жениться. Наоборот - каждой он стремился деликатно, но точно дать понять - у них отношения любовника и любовницы. Лишь однажды (на столько сотен! Одна оказалась слишком. Пришлось ей сказать, что он - женат. И это ведь было правдой: он на всю жизнь был предан одной, и как предан!). Но Шуру это не успокоило: лаская его, она намекала на возможное изменение его семейной жизни. Она обцеловала его от макушки до пяток и шептала: "Ноги буду мыть и воду пить!". Сергей не знал, как от нее избавиться: она приходила домой с уже нагруженными сумками, с полуфабрикатами, и пока он принимал душ, успевала приготовить что-то такое, чем всегда удивляла. Она, видимо, и не зная пословицы, что путь женщины к сердцу мужчины лежит через желудок, инстинктивно старалась угодить ему, накормить и напоить. Иногда он обнаружил (когда собирался в прачечную), что исчезли какие-то его вещи. Не успевал он и разозлиться как следует, как появлялась Шура с уже вычищенными в химчистке вещами или со стиранными рубашками) там была автоматическая стирка и совсем недорого. Он сам не пользовался - было неудобно, так как в автоматической стирке были одни женщины. И видя, что Сергей никак не идет ей навстречу, Шура как-то сказала: "Конечно, у тебя должно быть очень образованная жена. Но я буду учиться! Я ведь очень хотела быть врачом, но провалилась. Пойду работать в санитарки или куда еще, заработаю стаж, подучусь. Клянусь - я выучусь!". Сергей нежно прижал ее к себе после этого монолога и сказал: "Глупенькая (ну как не успокоить и не поставить все по своим местам после такого монолога, такой искренности?). - У меня нет никакой жены. Просто я по натуре - холостяк. Я занимаюсь творчеством (уж не стихи ли пишу? Смешно же называть творчеством работу в газете. По крайней мере - областной). Дети, жена - все будут мешать. Я женился несколько раз - ничего не получается из семейной жизни. К любой их трех хоть завтра возвращайся - примет с удовольствием. Тогда только творчеству - каюк" (тут он и врал, и не врал: но кто же будет до конца откровенен с женщиной, с которой не сегодня так завтра предстоит разлука? Как это сказал Владимир Владимирович? - "Кто постоянно ясен, тот, по моему, просто глуп").
В редакции тем временем внимательной оказалась не одна Алла: печать внутренней тревоги видна на человеке, если даже он вроде смеется. Один чудик (и в этой редакции нашелся чудик) единожды, когда все хорошо подпили на дне рождения одного из сотрудников, этот чудик (нет, он не носил шляпу, у него в руках всегда была папка. В ней он держал свои газетные шедевры о передовиках и передовичках. Так вот, этот человек с папкой улучшив момент) видимо, опасность миновала) отозвал его в сторону и конфиденциально прошептал на ухо: "Сергей Егорович! Я слышал - вы пишите книгу. Умоляю вас - не оставляйте написанного в столе. И дома не оставляйте. Видите (он постучал по пухлой папке) все ношу с собой. У нас тут есть один. Отставник. Он все туда (палец ткнулся почти в небеса) сообщает... Так что будьте осторожны. А то ведь можно и загреметь. Говорят, после Брежнева Андропов займет его место. Я слышал, что сам Брежнев его боится. Могут насажать людей - ни за что... А я был на Колыме. Не верите - вот истинный крест! Целый год. Ну и зима там! Слышите?! Я там Козина слушал. Да. Самого. Того самого. Он оттуда не уезжает. Говорят - его органы все время пасут... "Сергей думал о своем. Козин ему никогда не нравился. Точно так же, как и разные Юрьевны, Лещенки, утесовы и бернесы. Он, когда было время, включал сороковую симфонию Моцарта или Грига. И по "Спидоле" он старался поймать такую станцию, на которой пели, а не разговаривали. На радио Франции он открыл для себя Мирей Матье, еще раньше - из передачи Би-Би-Си узнал о Томе Джонсе и Хамбердинге. А наши безголосые его не волновали. Слушать- так русский академический хор или хор Пятницкого. Или Сибирский. А человек с папкой продолжал: "Да нет, я не сидел. Я хотел написать роман о золотоискателях. Представляете - какая тема! Героический труд в вечной мерзлоте!". - "Ну и что не написали", - спросил Сергей, узнавая коллегу по написании истории Ферганской долины. Да вы не поверите? Там столько воруют! За год, при мне, четыре группы попались! У одних было чуть ли не двадцать килограммов золота...". Человек с папкой помолчал и добавил: "Всю охоту отбили. А я ведь хотел об их бригаде писать. Сергей вспомнил анекдот о чукчах, как один не стал рассказывать политический анекдот другому, боясь, что его - "сосолют". Сергей ответил: "Как куда - вот сюда, в Среднюю Азию. Возить в вагонах от Красноводска до Ашхабада, оттуда до Чарджоу. Узнают, что такое "север"! Человек с папкой задумался и сказал: "Да... Это пострашнее, чем сибирские морозы...".
