Алексей Толстой - Собрание сочинений (Том 1) (-)
Наташа обернула высоко поставленную голову, прищурилась, янтарные щеки ее залил румянец, маленький подбородок и рот задрожали, и она засмеялась, толкнув Ивана Семеновича в плечо.
- Петух, право петух, ах ты, сударь мой,
- Чего смеешься... Конечно, красивая...
- Красивая, да не для тебя...
- Сядем-ка сюда, я тебе вот что скажу..5
Иван Семенович тронул Наташино плечо, прося сесть, а она вдруг, нахмурясь, отчего брови ее сошлись, взяла ружье и сказала:
- Как тебе не грешно в страстную субботу из ружья пыхать; дай-ка я от греха его к дедушке унесу...
И Наташа быстро побежала прочь, унося ружье; а на краю обрыва обернулась; ветер раздул ее юбку, хлестнул полон кафтана, и она, усмехнувшись, сбежала вниз.
- Наташа, - сказал Иван Семенович, - глупая! - и, потихоньку смеясь, дергал себя за бороду.
Наташа вернулась через минуту.
4
- Дедушка не увидит нас? - говорил Иван Семенович, положив одурманенную голову на колени Наташи.
- Дедушка на эдакую кручу в не влезет, - отвечала девушка, медленно гладя волосы Ивана Семеновича; лицо у нее было бледное, а глаза, будто не видя, блуждали по вершинам сосен, по белым облакам,, видным далече с высокой сопки, - да он ведь к заутрени пошел спозаранку; дедушка у вас богомольный.
- Наташа, почему ты на меня не смотришь, о чем ты все думаешь?
- Как тебе не совестно? - отвечала Наташа. - Я же глупая, а ты меня тревожишь в. эдакий день.
Теплые ее ладони, скользнув по волосам, крепко сжали щеки Ивана Семеновича, и, быстро нагнувшись, поглядела она сердито ему в глаза; когда же, Иван Семенович потянулся к ней, - медленно отстранилась.
- Я совсем как пьяный, Наташа, дай я поцелую в щеку.
- Нельзя.
- Когда же можно?
- Не знаю сама когда...
Наташа вдруг усмехнулась, словно расцвела, углы ее рта приподнялись, осветились глаза, и, наклонившись так, что грудь коснулась Ивана Семеновича, протянула она вдоль тела его руки и, покачивая головой, молвила:
- Может быть, я тебя и полюблю, очень ты желанный.
Иван Семенович взял ее руки и обвил ими свою шею: глядел на небо, и казалось ему, что белый камень, вместе с пригорком и соснами, медленно плывет под облаками, и в легком этом движении словно уносился Иван Семенович, обнимая Наташу, к облакам, в простор, и сердце падало, сжимаясь. Вдруг со стороны кручи скрипнула дверь, н грубый голос позвал;
- Наталья, подь-ка сюда...
Наташа выпрямилась, сбросила голову Ивана Семеновича с колен, побежала было, но, вернувшись, легко присела, оперлась ладонями в мох, поцеловала в лоб и скрылась.
5
Солнце медленно падало в лиловое облако и, золотя его края, одевало сумерками низины, по полянам протянуло тени дерев и выпустило на волю ветер, зарябивший синее озеро, и вершины глухо зашумели вечерним шумом.
Иван Семенович, голодный и продрогший, все еще ждал Наташу, сидя на камне. Несколько раз подходил он к обрыву, глядя вниз на трубу и земляную крышу избы, на перевернутые сани, обрубок с воткнутым топором и пару продранных лаптей на шесте; все было тихо. Он спускался вниз, трогал запертую дверь и заглядывал в оконце, негромко зовя: "Наташа". Один раз (но это показалось, наверно) всхлипнули в избе или засмеялись...
- Что за безобразие, - то обхватив колени и раскачиваясь, то прилегая на локте, бормотал Иван Семенович, - почему она не приходит? Случилось, что ли, недоброе или дурит? Право, сейчас встану и уйду; ружья нет. Фу, как нехорошо.
Но Иван Семенович, конечно, не уходил, прикованный чарами девушки к холодеющему камню, и вздрагивал, когда хрустела ветка вблизи.
А над лесом, издалека, летел теперь медленный звон: то звали к великой заутрени, ударяя в большой колокол, в станице Кундрава.
Слушая дальние эти звуки, затосковал Иван Семенович один в лесу и подумал, не ушла ли Наташа в церковь.
А солнце закатилось; туча окровавилась и погасла, залив озерную гладь тусклым светом; внизу, между кустов, вился легкий туман, и казалось, к подножью сопки подходила вода; в оранжевом закате открылась зеленая звезда; ветер упал, и морозец стал пощипывать концы пальцев и нос. Налево свистнул тетерев спозаранку, ему откликнулся другой, и, ломая по берегу валежник, просунул к воде ветвистую голову лось; глотая хрустальную воду, бил копытом и, отступив, закричал раскатисто на все озеро.
Иван Семенович вытянулся, набрав холоду полную грудь, и позвал:
- Наташа!
И, словно в ответ ему, затопали под кручей тяжелые шаги: то несколько человек взбирались на сопку. Иван Семенович быстро обернулся: из-под кручи поднялась чернобородая голова и другая, опухшая и рыжая...
- Вовремя поспел, - сказал черный, - дожидается. Вяжи его.
Иван Семенович, отступая, повернулся, чтобы бежать, но с пологого спуска преградил ему путь высокий парень. Иван Семенович, подскочив, вытянутой рукой ударил его, и парень, ахнув, упал, цепляясь за ноги. Двое первых насели на плечи; Иван Семенович стиснул зубы, вытянулся, но руки его уже опутала ременная петля.
6
В Игнатовой избе, наклонясь у стола над коптилкой, трое мужиков потрошили бумажник Ивана Семеновича. Сам Иван Семенович, связанный по рукам и ногам, лежал навзничь на нарах и ободранным языком старался выпихнуть изо рта кляп. За кумачовой перегородкой ворочалась Наташа, а у порога щепал лучины тощий парень, Лекся, Наташин брат.
- Сто целковых и еще два, - сказал черный мужик, разгибая спину, маловато, надо попытать - в каком месте у него остальные.
Мужики подошли к нарам, и парень, захватив вместе с волосками, выдернул у Ивана Семеновича кляп изо рта.
- Где деньги? - спросил черный, наклонясь к самому лицу, и обдал Ивана Семеновича горячим духом водки, лука и крепкого тела.
- Пытать будем, - тоскливо сказал парень.
- Разве это порядки? - молвил рыжий, шепелявя. - Честью просим; тебе деньги на что? - пропухиваешь их из ружьишка, а мы народ рабочий.
- Денег у меня больше нет, все в бумажнике, - ответил Иван Семенович, облизывая губы.
Мужики отошли к окошку, совещаясь. Иван Семенович внимательно следил за каждым их движением. Когда же Лекся, нащепав лучину, разжег самовар - в тоске завертелся, напрягая ногу, чтобы порвать ремень. Прошло немного времени. Тогда, легонько отогнув занавеску, выглянула Наташа, ища глазами, полными слез и страха, глаз Ивана Семеновича. Он отвернулся и негромко застонал. Наташа в отчаянии приложила кулачки к вискам, вытянула шею, шевеля губами, потом закрестилась, показывая на мужиков и тряся головой. Наконец черный спросил громко:
- Самовар готов?
- Готов, - поспешно ответил Лекся тонким голосом и сейчас же вышел.
Мужики опять подошли; парень, сняв с себя ременной пояс, оскалился и стал со всего плеча хлестать Ивана Семеновича по ногам. Иван Семенович закричал сначала, потом закусил губу, зажмурил глаза.
- Ладно уж тебе, - сказал рыжий тихо, - чай, это не лошадь. Барин, скажи, Христа ради.
- Нет у меня денег. Что, себя мне, что ли, не жалко! Стал бы я скрывать.
- Давай кипяток, - сказал черный, глядя исподлобья.
Наташа в это время вскрикнула, выбежала из-за занавески, опрокинула ногой самовар и заговорила:
- Не позволю шпарить, ах вы душегубы. Деньги бери, а его не трогай! Хочешь - меня шпарь! Все равно через вас, проклятых, себя погубила... Я знаю, нет у него дома денег, он сам сказал.
Наташа наступала, размахивая руками, словно отбиваясь, зубы у нее открылись от страха и злобы.
- Молчи, сука, - сказал парень.
Рыжий мужик весело ударял себя ив бокам, воскликнув:
- Ну и девка! Атаман! - и засмеялся, краснея с натуги.
А черный подошел к Натайте. Но девушка увернулась, подбежала к нарам, откинулась, загораживая Ивана Семеновича, и со всей силы толкнула черного в грудь.
- Не шали, Наталья, - сказал он сурово; подошедшего парня она ударила в лицо, все не сводя глаз с черного, который, не торопясь, усмехнулся невесело, уверенный, приземистый и крепкий.
- Ружье под нарами, заряжено, Наташа, - тихо сказал Иван Семенович.
Наташа быстро нагнулась, во черный отшвырнул ее, поднял ружье, взвел курки и сказал:
- Нет, уж ты нам не помощница...
Наташа закрыла голову, ко рыжий мужик, отведя стволы, сказал степенно:
- Не годится нынче кровь проливать. Ты, милый, как хочешь меня зови, а этого тебе не позволю.
Глаза у черного налились, он засопел, и быть бы большой беде, если бы снаружи не застучали конские копыта; послышались неспешные голоса, и в скрипнувшую дверь вошел крепкий широкогрудый старик, держа пестрый узелок за уголки перед собой.
Старик медленно положил узелок на лавку, снял шапку с намазанных маслом белых волос своих, поклонился всем, подошел к нарам, из кармана вынул складной ножик, разрезал ремни на руках и ногах Ивана Семеновича, поклонился ему, сел у стола, положив перед собою кулак, и сказал мужикам:
- Вот так-то, братцы, с праздником...
- Этак, Игнат, мне не нравится, - начал было черный, но старик перебил его, постучав:
