Алексей Писемский - Масоны
- Так барину поступать нехорошо! - заорала она, распахнув дверь в горенку. - Коли я теперича согласилась с вами, так зачем же вам брать другую?.. Что же я на смех, что ли, далась? Я девушка честная, а не какая-нибудь!
- Какая ты честная девушка, коли ты в остроге сидела за то, что купца обокрала! - кричала не тише Маланьи стоявшая за ней старуха Арина.
- Врешь, врешь!.. Ты не клепли, ведьма!.. А уж тебе, Аксинья, коли где встречу, всю косу растреплю!.. Ты не отбивай у других! - продолжала орать Маланья.
Бедная Аксюша при этом хлобыснулась своим красивым лицом на стол и закрылась рукавом рубахи, как бы желая, чтобы ей никого не видеть и чтобы ее никто не видел. Ченцов, ошеломленный всей этой сценой, при последней угрозе Маланьи поднялся на ноги и крикнул ей страшным голосом:
- Вон!.. Прогони ее, Арина! - приказал он старухе.
- А я ее вот чем смажу, - подхватила та и прямо же хватила попавшею ей под руку метлою Маланью по шее.
- Метла-то, дьяволица, о двух концах! - вскрикнула, в свою очередь, Маланья и хотела было вырвать у Арины метлу, но старуха крепко держала свое оружие и съездила Маланью уже по лицу, которая тогда заревела и побежала, крича: "Погодите! Постойте!"
Старуха Арина поспешила запереть весь свой домишко изнутри, но не прошло и пяти минут, как перед ее избой снова показалась Маланья и уже в сопровождении своего старого родителя, который явился босиком и в совершенно разорванной рубахе. Он был пропившийся кузнец, перед тем только пересланный из Москвы в деревню по этапу. Кузнец и Маланья принялись стучать во входную дверь в избу, но старуха Арина не отпирала; тогда Маланья и ее родитель подошли к окнам горенки и начали в них стучать. Ченцову наконец надоело такое осадное положение: он с бешенством в лице подскочил к окну и распахнул его.
- Что вам надобно? - крикнул он громовым голосом, так, что кузнец, видимо, струхнул.
- Ваше превосходительство, - начал он, прижимая руку к своей полуобнаженной груди, - теперича я родитель этой девушки, за что ж так меня и ее обижать?..
- Не вас обижают, а вы буяните тут! - кричал Ченцов. - Чего, собственно, вы хотите от меня?
- Ваше превосходительство, мы люди бедные, - продолжал кузнец, - а чужим господам тоже соблазнять не дозволено девушек, коли нет на то согласия от родителей, а я как же, помилуйте, могу дать позволенье на то, когда мне гривны какой-нибудь за то не выпало.
- Вот тебе не гривна, а больше! - проговорил Ченцов и кинул десятирублевую.
- Благодарю покорно, ваше высокопревосходительство! - сказал кузнец радостным голосом и хватая бумажку с земли.
- Ну, и убирайтесь сию же минуту!
- Уберемся, ваше превосходительство, - отвечал кузнец.
Ченцов затворил окно, но еще видел, как родитель Маланьи медленно пошел с нею от избы Арины, а потом, отойдя весьма недалеко, видимо, затеял брань с дочерью, которая кончилась тем, что кузнец схватил Маланью за косу и куда-то ее увел.
- Черт знает, что это такое! - произнес Ченцов, садясь на небольшой диванчик: несмотря на разнообразие его любовных похождений, с ним никогда ничего подобного не случалось.
- Ах, барин, здесь ужасть какой народ супротивный, и все что ни есть буяны! - проговорила тихим голосом Аксюша, поднявшая наконец лицо свое.
- Пойдем, моя милая, я тебя провожу! - сказал Ченцов, встав с диванчика и облекаясь в свои охотничьи доспехи.
- Проводите, барин, а то они беспременно подстерегут меня и изобьют!
- Пусть себе попробуют! - произнес Ченцов, молодецки мотнув головой, и повел Аксюшу под руку по задворкам деревни.
Идти потом в Федюхино пришлось им по небольшому березовому перелеску. Ночь была лунная и теплая. Аксинья, одетая в новый ситцевый сарафан, белую коленкоровую рубаху и с красным платком на голове, шла, стыдливо держась за руку барина. Она была из довольно зажиточного дома, и я объяснить даже затрудняюсь, как и почему сия юная бабеночка пала для Ченцова: может быть, тоже вследствие своей поэтичности, считая всякого барина лучше мужика; да мужа, впрочем, у нее и не было, - он целые годы жил в Петербурге и не сходил оттуда.
Версты через три Аксинья, слабенькая физически, заметно утомилась.
- Присядь и отдохни, Аксюша, - сказал, заметивши ее усталость, Ченцов.
В это время они проходили довольно сухую поляну.
- Да, барин, уж извините! - проговорила она и опустилась на траву.
Ченцов уселся рядом с нею; Аксинья немедленно же склонила свою голову на его ноги. Оба они при довольно тусклом лунном освещении, посреди травы и леса, с бегающею около и как бы стерегущею их собакою, представляли весьма красивую группу: молодцеватый Ченцов в щеголеватом охотничьем костюме, вооруженный ружьем, сидел как бы несколько в грозной позе, а лежавшая головою на его ногах молодая бабеночка являла бог знает уже откуда прирожденную ей грацию. Начавшийся между ними разговор тоже носил поэтический характер.
- Ты меня любишь, Ксюша? - спрашивал Ченцов.
- Люблю, барин, - отвечала она, не поднимая головы.
- И я тебя люблю! - произнес трепетно-страстным голосом Ченцов.
- Я знаю это, барин, - говорила Аксинья, не изменяя своей позы.
- Но тебя, может быть, беспокоит эта нахальная Маланья? - спросил Ченцов.
- Нет, барин... Что ж это?.. Нет, нет! - повторила Аксинья. - Только, барин, одно смею вам сказать, - вы не рассердитесь на меня, голубчик, - я к Арине ходить боюсь теперь... она тоже женщина лукавая... Пожалуй, еще, как мы будем там, всякого народу напускает... Куда я тогда денусь с моей бедной головушкой?..
- Где ж мы будем видаться? К тебе в избу мне приехать нельзя!.. проговорил Ченцов.
- Ай, барин, как это возможно! - воскликнула Аксинья. - У нас дом очень строгий!..
- Так в лесу, что ли, где-нибудь? - спрашивал Ченцов.
- Нет, в лесу нельзя! Он полнехонек теперь мальчишками и старухами, все за ягодами ходят!
- В таком случае где же, милая моя? Неужели мы с тобой и видаться перестанем?
- Как это возможно не видаться?! - опять воскликнула Аксинья. - А я, барин, вот что удумала: я буду попервоначалу рожь жать, а опосля горох теребить, и как вы мне скажете, в какой день придете в нашу деревню, я уж вас беспременно увижу и прибегу в овины наши, - и вы туда приходите!
- Но как я узнаю ваш овин? Их там несколько! - заметил Ченцов.
- Да я вас подожду у нашего-то овина; там теперь николи ни единого человека не бывает.
- Отлично придумала!.. О, моя милушка, душка моя! - сказал Ченцов и начал целовать Аксюшу так же страстно и нежно, как когда-то целовал он и Людмилу, а затем Аксинья одна уже добежала домой, так как Федюхино было почти в виду!
Условленные таким образом свидания стали повторяться почти каждодневно, но продолжались они, впрочем, недолго. Маланья, не получившая от родителя ни копейки из денег, данных ему Ченцовым, и даже прибитая отцом, задумала за все это отомстить Аксинье и барину, ради чего она набрала целое лукошко красной морошки и отправилась продавать ее в Синьково, и так как Екатерина Петровна, мелочно-скупая, подобно покойному Петру Григорьичу, в хозяйстве, имела обыкновение сама покупать у приходящих крестьянок ягоды, то Маланья, вероятно, слышавшая об этом, смело и нагло вошла в девичью и потребовала, чтобы к ней вызвали барыню. Катрин вышла к ней. Маланья запросила за свое лукошко очень дорого.
- Ты, девушка, с ума, я вижу, сошла! - возразила Катрин. - Я покупаю морошку втрое дешевле.
- Да вы, сударыня, может, покупаете у ваших крестьян: они люди богатые и все почесть на оброках, а нам где взять? Родитель у меня в заделье, господа у нас не жалостливые, где хошь возьми, да подай! Не то, что вы с вашим супругом! - выпечатывала бойко Маланья. - У вас один мужичок из Федюхина - Власий Македоныч - дом, говорят, каменный хочет строить, а тоже откуда он взял? Все по милости господской!
- Какая же ему особенная милость господская была? - спросила Катрин с некоторым любопытством, так как она вовсе не считала ни себя, ни покойного отца своего особенно щедрыми и милостивыми к своим крепостным людям.
- Этого не сказывают, а хвастают! - придумывала и врала Маланья, попадавшая, впрочем, безошибочно в цель.
- А из кого семья Власия состоит? - спросила Катрин; голос ее при этом был какой-то странный.
- Да у них старик со старухой, сын ихний - питерщик - и сноха.
- Молоденькая и хорошенькая эта сноха?
- Женщина очень красивая! - объяснила Маланья.
Для ревнивого и сметливого ума Катрин было достаточно этого короткого разговора, чтобы заподозрить многое. Купив ягоды и сказав Маланье, что она может идти домой, Екатерина Петровна впала в мучительное раздумье: основным ее предположением было, что не от Валерьяна ли Николаича полился золотой дождь на старика Власия, которого Катрин знала еще с своего детства и вовсе не разумела за очень богатого мужика, - и полился, разумеется, потому, что у Власия была сноха красивая. "Но тогда, - спрашивала себя Катрин, - откуда у Валерьяна могли появиться такие значительные деньги, на которые можно было бы выстроить каменный дом? Может быть, он взял у управляющего?" - пришло на мысль Екатерине Петровне. Пользуясь обычным отсутствием мужа, она, не откладывая времени, позвала к себе Тулузова.
