Сабир Рустамханлы - Книга жизни
Я вспоминаю слова Александра Дюма о Дербенте, о дербентских азербайджанцах. Вспоминаю письмо Бестужева-Марлинского, в котором замечательный художник с большой увлеченностью и любовью говорит об азербайджанском языке. Дюма считал Дербентский вал памятником еще более древним, чем эпоха пеласков.
Северные и южные стены Нарын-кала тянутся до моря. Древний Дербент, т.е. первозданный Дербент, население которого доныне составляют азербайджанцы, раскинулся в пределах этих стен. Современный же город растет вовне.
Когда смотришь на старый город с крепостных стен, он напоминает наш Ичери-шехер: плоские крыши, узки улочки, тесные кварталы. Близость Баку и Дербента ощущаешь здесь особенно остро.
Мы знакомимся с древними строениями Нарын-кала, подземными амбарами, различными помещениями, развалинами дворцов. Слушаем рассказы знатоков, перелистываем рекламные проспекты, рассматриваем справочные материалы, которые висят в различных местах. Мне кажется странным то обстоятельство, что нигде нет даже упоминания об Азербайджане, на различных вывесках слово это искусно обходится. Например, в атрибутике, сопровождающей развалины дворца Фатали-хана, властителя Кубы и Дербента, он именуется властителем "Восточного Закавказья". Это ревнивое замечание географических и исторических названий мне непонятно. Позже в разговоре с дербентцами выясняется, что в городе, где живут десятки тысяч азербайджанцев, который исторически являлся одной из столиц Азербайджана, сегодня нет ни одной школы на азербайджанском языке. Азербайджанцы, живущие здесь, постепенно теряют связи с родной землей, с родным языком - забывают свою историю, которой дышит здесь каждый камень.
Язык, который когда-то был языком общения среди народов Закавказья и Кавказа, сейчас находится в таком загоне, что на нем лишены возможности учиться даже сами азербайджанцы. Местные азербайджанцы говорят об этом с глубокой болью и озабоченностью. Они горько сожалеют, что не могут смотреть даже передачи азербайджанского телевидения.
... На видном месте, в окружении древних чинар возвышается Джаме-мечеть. Во дворе мечети, где могут одновременно молиться шесть тысяч человек, исчезает все суетное, преходящее, чувствуешь умиротворение, целительное для возбужденных нервов, здесь все дышит вечностью.
Во дворе постелены ковры, от цветового разнообразия которых рябит в глазах. Местные девушки сами добровольно приходят в мечеть, чтобы вычистить, вытрусить ковры.
Я не устаю гулять по Дербенту: смотрю на седобородых старцев, медленно попыхивающих своей трубкой, сидя у высоких заборов, прислушиваюсь к разговорам в чайханах, на улицах и площадях. Кажется мне и сейчас Дербент говорит на лад нашего мудрого пращура Деде Коркута. К сожалению, наши языковеды и фольклористы не обратили внимания на эту преемственность, на эту неразрывность с прошлым, которую можно ощутить здесь, в Дербенте.
Вечером, вместе с Нариманом Агасиевым, редактором выходящей в Дербенте газеты на азербайджанском языке, мы едем в село, в котором он живет. Село это расположено к северу от Дербента, в низине, по дороге в Махачкалу.
В Дербенте я бывал в различные времена года. И весной, когда сады покрываются нежными бело-розовыми цветами, и летом, когда убирают хлеба, и осенью, когда на Каспий опускается голубое марево... Многие встречи сохранились в памяти. Однако самая незабываемая встреча состоялась на току, в окрестностях города, между стогами пшеницы. Наверно потому, что эта встреча возвратила меня к детским годам, к детским воспоминаниям здесь, на хырмане, под навесом; слушая веселые перешучивания дербентцев, я в них узнавал отзвук наших сельских разговоров...
Много спорят о названии Дербента. Самое интересное, что название это не единственное. Будучи в Турции, я побывал в трех Дербентах. Один находится между хребтом Кёроглу и Измиром, второй - в Самсуне, где сейчас создается большое - Дербентское водохранилище, третий - на берегу Средиземного моря...
Отступление. В переделкинском писательском Доме творчества, наблюдая за шахматной баталией в уютном закутке у мраморной лестницы (пожилой писатель из Эстонии сражался с младшим собратом по перу), я услышал голос, выводящий родную томительную мелодию. Откуда здесь наш азербайджанский мугам? В Доме творчества, вроде, моих земляков нет. Откуда же этот ласковый и печальный звук "Сегяха", обволакивающий меня, как материнская колыбельная?...
Я весь обратился в слух. В какой-то момент начинаю понимать, что мелодия доносится не издалека - она здесь, рядом. Я обвожу глазами окружающих. Оказывается, это тихонько поет один из партнеров за доской он сидит спиной ко мне, не вижу его лица, - наконец, различаю, что у него редкие волосы, лицом похож на азербайджанца, на азербайджанском языке он выводит слова газели...
Позже мы знакомимся. "Это ты пел?" - "Я". Узнаю, что Михаил Дадашев живет в Дербенте, и он единственный писатель в Дагестане, который пишет на татском языке. Он часто приезжает в Баку, здесь живут его родственники. С детства он поклонник азербайджанской народной музыки и мугамов. Наше знакомство переросло в дружбу; и сейчас, когда я приезжаю в Дербент и прихожу в его двухэтажный дом, когда сижу под навесом, обвитым виноградной лозой, или отдыхаю в его ухоженной даче на берегу моря, - всякий раз я слышу звуки наших мугамов, которые когда-то из уст Михаила услышал в Переделкино, и эти звуки органично вписываются в Дербент, в его крепостные стены, в Нарын-кала. И мне кажется тогда, что Дербент - песня нашего мужества и песня нашей разлуки, песня нашей жизни и смерти. И еще мне кажется, что в Азербайджане не найдется таком семьи, у которой какая-то сокровенная ниточка памяти не связана с Дербентом. Потому нас неодолимо влечет сюда зов сердца.
Ширванская дорога не перестает манить меня. Каждый раз проезжаю дорогу от Баку к Шемахе с чувством, с каким внук едет к деду своему. Перед патриаршим лицом Шемахи как-то забывается возраст Баку, который ведь тоже из наших городов-старцев... Я вспоминаю аксакалов наших гор. Когда 60-70-летний старик встречает своего 90-100-летнего отца, он забывает и возраст свой, и свое почтенное положение, и превращается в послушного ребенка! Баку, который перед иными городами может и возгордиться своим древним возрастом, почтительно склоняет голову перед своим праотцом, как бы отошедшим от мирской суеты в свою одинокую келью в горах. Ширванская дорога! Дороге между двумя столицами Ширвана, между двумя резиденциями Ширваншахов, дорога между морскими воротами отечества и цветущим "гюлистаном" в горах! Дорога между неописуемо прекрасным древним городом, до основания сокрушавшимся землетрясениями, и пышностью и блеском капиталистического Баку. Дорога Хагани Ширвани, Имадеддина Насими, Зейналабдина Ширвани, Сеид Азима Ширвани, Мирза Алекпера Сабира, Мохаммеда Хади!..
Эта столбовая дорога, как важная ветвь древа жизни нашей, тянется от Баку к Белоканам, границе с Грузией. Хотя начинается она с песчаных холмов Апшерона и Кобустана - это, тем не менее протяженная галерея красоты. Она переваливает через гребни Большого Кавказа и сбегает по склонам, взбирается на кручи и перешагивает через реки и ущелья. Налево от нее раскинулась Кура-Араксинская впадина, направо бесконечная цепь гор с вечными снегами на вершинах...
Милый у реки Гянджа,
Есть Ширван, Шеки, Гянджа.
Пусть в разлуке милый с милой,
Любит до смерти душа...
Дорога, соединяющая Шеки, Ширван, Гянджу, похожа на вечную песню любви, она все тянется и тянется, разветвляется, достигает тысяч очагов, но не прерывается, не кончается. Простирая ветви к Гяндже, к Казаху, к Борчалы или к Шеки, к Закаталам - она остается полнокровной, живой.
Как спелые яблоки отягощают осенние ветви, так и ее ветви венчают белоликие, крытые черепицей, маленькие города, один краше другого: Шемаха, Ахсу, Исмаиллы, Геокчай, Куткашен, Агдаш, Варташен, Шеки, Ках, Закаталы, Белоканы...
Каждый из этих городов - неповторимая частица азербайджанской земли. И у каждого свой колорит, своя красота.
По дороге из Баку, как только проедешь Хурдалан, настроение резко меняется. Эти солончаковые пески, серые холмы, несмотря на свою внешнюю непривлекательность, дышат вечностью. У них свой, неповторимый мир, погрузившись в который, постепенно сбрасываешь с себя городскую одурь. Эта земля, разморенная летней жарой и, казалось, не подающая признаков жизни, весной преображается, окрашивается в зеленый цвет. Весна есть весна... Не так ли и в Баку дыхание пробуждающейся природы прорывается сквозь нефтяную гарь, заводской чад, сквозь частокол труб, сквозь базары, гаражи, мусор, стихийно возникающие самостройки, - и кажется, что город пахнет деревней становится ясно, что и этот большой город начинался некогда селом, деревней, землей, природой...
Стоит в мае, отъехав от Баку, повернуть влево, к распадкам Кобустана, как погружаешься в океан зеленых лугов. Ощущаешь дыхание земли, таящей в недрах нефть и газ, пульс дремлющих грязевых вулканов.
