Мария Райкина - Москва закулисная - 2
Верная постановка вопроса. Врач не имеет права на ошибку не только применительно к артисту. Но в случае с артистами, когда решение приходится принимать в считанные секунды, чтобы вовремя начать или не прерывать спектакль, роль врача в закулисном спектакле становится самой главной. Роковую ошибку допустили врачи "Скорой помощи" Санкт-Петербурга, когда театр имени Моссовета играл на гастролях "Милого друга".
Середина первого акта. На лестнице г-н Дюруа - Александр Домогаров должен объясняться в любви партнерше. Та приготовилась к мизансцене, ждет, а Германна, то есть Жоржа, все нет. Время идет. Режиссер Андрей Житинкин из ложи несется за кулисы и видит такую картину: Домогаров, бледный как полотно, сидит с закрытыми глазами на стуле в отключке. "Сашка, с сердцем плохо?" - кричит режиссер и трясет артиста за плечи. А тот только мычит - сознание потерял. Что делать? Житинкин бежит к заднику, поднимается по декорации и вместо героя возникает на лестнице. Поднимает руки над головой, давая отмашку перекрыть звук. "Кто-то помер", - решил зритель.
- Господа, одному из артистов (режиссер сознательно не называл фамилию) стало плохо. Мы ждем врача, и спектакль продолжится через сорок минут. А вы пока погуляйте в фойе, пройдите в буфет.
Зал загудел и нескладно захлопал креслами. Никто, однако, с представления не ушел.
На самом деле этой неожиданности могло не быть, если бы не ошибка врачей. Перед спектаклем Домогаров пожаловался на боль в колене, которое он разбил на съемках. Приехала "Скорая", но заявила, что "блокады" у них нет, ее нужно доставать у спортсменов. И пока работники театра по знакомым доставали "блокаду", "Скорая" вкатила Домогарову анальгин. Казалось бы, невинное лекарство, но доза оказалась лошадиной - пять кубиков. В результате передозировки Домогаров, что называется, поплыл на сцене - давление упало настолько, что он начал терять сознание, говорил и двигался, как в рапиде. Только успел шепнуть партнерше Нелли Пшенной: "Держи меня, Неля". И та буквально на себе уволокла его за кулисы, где его в бессознательном состоянии и обнаружил режиссер Житинкин.
В тот вечер актер так и не смог выйти на сцену. Так высока оказалась плата за профнепригодность медиков.
Далеко не каждый доктор сможет пройти испытание театром и получить доверие артистов. Слабаки в белых халатах за кулисами не выдержат и года - сумасшедший дом им покажется раем по сравнению с театром. Авторитет здесь зарабатывается непросто.
Доктор Сергей Тумкин:
- Как сейчас перед глазами картина: по коридору ведут Андрея Панина. Лицо, рубашка - все в крови. Он врезался в декорацию на репетиции и раскроил лоб. У всех на лице ужас. Я тут же осмотрел, увидел, что рана несерьезная, наложил пару швов. Панин успокоился и только спросил: "У меня будут шрамы?" - "Не волнуйтесь, у меня иголочка для сосудистой хирургии".
Именно после этой истории по МХАТу пронеслось, что местный доктор обходится без "Скорой". Доверие было завоевано.
VIII
Люки на сцене - самое опасное место, с которыми связаны масса трагических и, как это ни парадоксально, комических историй. Из последних трагическая произошла во МХАТе на спектакле "Тойбеле и ее демон". Вячеслав Невинный, уходивший со сцены, вдруг непонятно зачем вернулся и, шагнув в сторону, полетел в люк. "Скорая" отвезла его в Институт Склифосовского с переломом ребер и множественными ушибами. Там же, но на малой сцене в спектакле "Смертельный номер" сразу несколько люков, правда, неглубоких. Виталия Егорова, игравшего Белого клоуна, так прижали в сценической борьбе к люку, что повредили ему ребра и легкие. Артист уверен, что отделался еще легко, и только потому, что в этот день у него был день рождения. Хотя последующие спектакли из-за плохого его самочувствия пришлось все же отменить.
Но, повторяю, театр есть театр: здесь одно насмерть сплетается с другим, как в скульптуре "Лаокоон с сыновьями". В Театре имени Ленинского комсомола в 60-е годы репетировали спектакль "Все о Лермонтове". Репетиции по произведениям Лермонтова были настолько мучительны, что артисты и даже монтировщики возненавидели режиссера Оскара Яковлевича Ремеза - милейшего, между прочим, человека. А он, чистый и наивный по натуре, как дитя, похоже, был единственным, кто восторгался будущим спектаклем. Это выражалось в том, что Оскар Яковлевич особым способом складывал на животе ручки, крутил пальчиками и приговаривал на текст классика: "Ой, как хорошо, как хорошо!" И вот на одном из прогонов артисты видят, как в своей традиционной позе режиссер из глубины со словами "Ой, как хорошо" спиной отступает к авансцене. А там люк. И люк открыт. Никто не успел и крикнуть, как Оскар Яковлевич рухнул.
Гробовая тишина. Актеры выдохнули и перекрестились: мучениям конец. И вдруг из люка грассирующий голос: "Продолжайте, продолжайте, я все слышу". На следующий день режиссер явился весь перебинтованный, и коллективные страдания по Лермонтову продолжились.
Ирина Линдт - представитель последнего поколения Таганки, свое падение начала еще в театральном училище, где на дипломный спектакль вышла с переломом и костылем. А весной 2000 года на генеральном прогоне "Хроник Шекспира" Линдт, хорошо тренированная и гибкая актриса, сорвалась с трехметровой высоты. Жутко разбилась, два месяца лежала в Институте Склифосовского, потом проходила реабилитацию, но к лету уже вернулась в строй.
1997 год. Склиф буквально спас ленкомовского артиста Геннадия Козлова, который также на прогоне спектакля "Варвар и еретик" сорвался с высокой декорации. С диагнозом "разрыв селезенки" он был доставлен в Склиф, и только его хорошая физическая подготовка, то, что он вовремя сгруппировался, и профессионализм врачей спасли ему жизнь.
IX
Если послушать актеров, то здоровых среди них просто нет. Но самые больные среди них, причем хронически, - это оперные певцы. Елена Образцова в своих мемуарах буквально на каждой странице сообщает: "Была больна, пела; не звучал голос, пела..." Только непосвященный решит, что это все оперные фантазии.
- Я могу сказать, что все это правда, - говорит солистка Большого театра Маквала Касрашвили. - Певцы редко выходят на сцену в хорошей физической форме. Мы подвержены простудам больше, чем другие люди.
У Маквалы в Большом театре долгое время держалось прозвище Трахеит, потому что, приехав из солнечной Грузии в холодную Москву, она постоянно кашляла. Но не только метеоусловия влияют на две крохотные эластичные мышцы - связки. Дым на сцене, дым от сигарет, острая еда и даже сухое вино. Короче, оперного артиста неприятности подстерегают за каждым поворотом. Причем тогда, когда этого никто не ждет.
Так, в 1986 году в "Метрополитен-Опера" шла "Аида", в которой роль коварной Амнерис пела Елена Образцова. С ней как раз было все в порядке, и первый акт прошел на ура. И вдруг в третьем все на сцене замечают, что тенор поет на октаву ниже, почти что разговаривает. Ну, опытные люди сразу смекнули, что певец потерял голос и тянет партию из последних сил. А поскольку во время спектакля его некем было заменить, он на полуречитативе довел спектакль. А в Большом театре спектакль все-таки однажды отменили, так как ко второму акту певец совсем лишился голоса.
За кулисами наших музыкальных театров всегда дежурит фониатр. В "Метрополитен-Опера" никаких медиков и в помине нет. Но как только на гастроли в крупные мировые театры приезжают наши (а вместе с ними и доктор), то западные исполнители бегут к нашим врачам.
X
Не только артисты играют в театре - играть приходится и врачам. Когда Григорий Горин был молодым врачом, он вез по "Скорой" в больницу женщину с истерическим припадком из-за якобы проглоченной ею булавки. Сила внушения у пациентки была такова, что у нее в дороге стала набухать шея. Горин уже приготовился прямо в машине делать больной трахеотомию, то есть разрезать трахею. Но в Институте Склифосовского, куда примчалась "Скорая", старый врач преподал начинающему доктору урок. Увидев пациентку, бившуюся в падучей, он сказал: "Доктор не сталкивался еще с тем, что люди глотают булавки. Сейчас мы ее вынем". И, засунув женщине два пальца в рот, вытащил булавку. Отек через час спал. Когда женщину увели, доктор объяснил Горину, что принес булавку с собой и разыграл маленький спектакль.
В практике доктора Горина была потом масса историй - и удивительных, и ужасных... Геннадий Шпаликов... Талантливый сценарист. Не артист, но поэт. Личность. Однажды он не вышел к завтраку в писательском Доме творчества в Переделкине. Друзья забеспокоились. Горничная с перепуганными глазами шептала, что в его комнате как-то странно прикрыта дверь. Горин приставил лестницу к окну и увидел, что Шпаликов повесился на полотенце. Он привязал полотенце к ручке двери и упал на пол так, чтобы оно туго затянулось на шее.
- Я понимал, что уже началось трупное окоченение. Помогать не было смысла. Я влез через окно в комнату, вынул его из петли, затем позвал свидетелей и до приезда судмедэкспертов ничего не трогал. Правда, потом его жена обвиняла меня в том, что я якобы скрываю, будто Гену убили.
