Виктор Лихачев - Молитесь за меня
- И вам - здравствовать, - произнJс кто-то.
- Мне бы на тот берег перебраться. Не подскажете, как? Сидоров, смотревший на меня безо всякой приязни, произнJс сквозь зубы, будто рублJм одарил:
- У нас на берегу паром стоит. Мы на нJм коров перевозим. Дня через два собираемся съезжать отсюда. Вот тогда и переберJтесь.
- Через два? И раньше нельзя? - Я не мог скрыть огорчения. Мужик ответил с явным злорадством:
- Ничем помочь не можем... Поблагодарив, я вышел из домика, снял рюкзак и, присев на траву, стал смотреть на расстилавшуюся за рекой равнину. Купол храма был хорошо виден. Цель, казавшаяся столь близкой, стала вдруг далJкой. А Клязьма, словно в насмешку надо мной, очаровывала своей кротостью: еJ воды в десяти шагах от меня текли совсем бесшумно. И только редкий всплеск играющей рыбы нарушал тишину... Я и не заметил, как подошJл и сел рядом рыжий паренJк.
- Ребята удивляются, как вы здесь очутились? Из ЛунJвки автобусом можно спокойно до Владимира доехать, а оттуда в Боголюбово. Разговаривать не хотелось, но быть невежливым не хотелось тоже:
- Знаю. Просто я пешком хожу.
- Пешком? А что, нужда какая?
- Да как сказать? Одним словом, я журналист... Хожу по России... А в храме этом давно мечтал побывать. И чтоб обязательно пешком.
- И много прошли?
- Километров триста.
- Триста?! - и парня будто ветром сдуло: он исчез в домике. До меня доносился сбивчивый рассказ паренька, - видимо, он пересказывал наш разговор. А вскоре я сидел в кругу этих людей и отвечал на вопросы. Первым начал Иван:
- Вы не обижайтесь, что приняли вас неприветливо. Народ сейчас всякий ходит. И не волнуйтесь, СанJк вас мигом на тот берег перевезJт.
- Это точно, мигом, - радостно подтвердил рыжий.
- Но мне поговорить, уж не обессудьте, с вами хочется, - неторопливо продолжал Иван. - Мечтал с живым журналистом поговорить. Вы, наверное, много по земле прошли, много чего видели. Согласитесь, плохо живJт народ.
- Соглашаюсь.
- А кто в этом виноват, не задумывались?
- Так кто же?
- Вы, журналисты! Это вы нам счастливую жизнь пообещали. Народ вам поверил. Он ведь доверчивый...
- Простите, а вы сами - доверчивый?
- А причJм здесь я?
- Но вы же от имени народа говорите, или как? Иван улыбнулся:
- Я не могу складно мысль выразить, так что подождите, не перебивайте.
- Простите, я не хотел перебивать. Но я за всех журналистов отвечать не хотел бы. Среди них разные ведь есть люди. И не все они народ обманывали... Слово за слово, мы разговорились. То ли оттого, что им было скучно, то ли впрямь их так волновали вопросы бытия, но мы проговорили почти час. И, кажется, поняли друг друга. Когда СемJн Иванович Сидоров в десятый раз стал матюкать власть предержащих, причJм, всех уровней, Иван стукнул себя по коленкам:
- ВсJ, хватит. Давайте, мужики, до конца дело доделаем. А вы, Виктор, пока отдохните, потом пообедаем, вечером костерок зажжем, ещJ поговорим, переночуете, а завтра спокойно пойдJте в церковь. - Он выдал эту длинную тираду тоном, не терпящим возражений. Мне не хотелось огорчать Ивана и его друзей, но... Мыслями и душой я был возле стен храма, а потому, поблагодарив их, попросил перевезти меня.
- Как знаете, - мне показалось, что Иван был огорчJн. - Но я на вашем месте не спешил бы. Покушайте, отдохните, да и нам интересно поговорить с вами. Мой отец говорил, что Бог не в стенах, а в венах. А стены церковные и завтра стоять будут.
- Не богохульствуй, ВанJк, - неожиданно вмешался СемJн Иванович.
- И не собираюсь, ты меня просто не понял. А Виктор, надеюсь, понял. Я кивнул, и стал спускаться к парому...
2.
Мне не забыть того дня. Не забыть храм, похожий на свечу; монастырь с его знаменитой лестницей в башне, где закончил свой жизненный путь князь Андрей... И даже луг, протянувшийся от храма до Боголюбского монастыря, и никогда не знавший плуга, до сих пор стоит у меня перед глазами. Храм Покрова на Нерли принадлежал тогда какому-то музею, и службы в нJм проводились только в воскресные дни. Я же пришJл в будний день, но сторож оказался добрым человеком: он открыл мне двери храма...
Незаметно наступил вечер. Внуки сторожа весело резвились на лужайке перед храмом. Сторож предложил мне заночевать в его сторожке. Назавтра мне предстоял дальний путь до Суздаля, а поэтому я без колебаний согласился. Но сон никак не шJл. Сначала мешала мышь, возившаяся за печкой. Затем в сумеречных лугах подал свой голос коростель. Впрочем, на самом деле всJ было проще: что-то нехорошее лежало на душе. Так бывает, когда обидишь кого-нибудь незаслуженно, и не извинишься. Вроде бы и винить себя не в чем, а вот подишь ты... Я вышел на улицу. ЗвJзд не было видно. Над притихшем миром, где один коростель скрипел о чJм-то жалобно, царила луна. Яркая, полная, она отражалась в воде озерка, освещая храм волшебным сияньем, Я медленно ещJ раз обошJл вокруг церкви. Неожиданно раздались чьи-то шаги. Сторож вышел вслед за мной? Нет, у западных ворот храма стоял невысокий бородатый человек. Одет он был просто, даже слишком просто, скорее по-монашески, чем по цивильному. Увидев меня, поклонился. Не знаю от чего, но в тот момент я не удивился его появлению, не спросил, кто он и откуда идJт, где заночует. Наверное, не успел. Человек, после короткого приветствия, вдруг совершенно неожиданно предложил мне:
- Давайте споJм тропарь Божьей Матери. Я растерялся. К тому же наизусть тропаря я не знал. Незнакомец же спокойно поманил меня к себе, подошJл к западным воротам церкви и тихим, но приятным голосом запел: " К Богородице прилежно ныне притецем, грешнии и смиреннии, и припадJм, в покаянии зовуще из глубины души: Владычице, помози..." Мне было неловко оттого, что я не знал этих слов наизусть. Оставалось повторять их за стариком. Заметив, он отвесил поклон, а после обратился ко мне:
- Это ничего, что не помните. Можно и без слов молиться. Чувство покаянное, вот что в себе взращивать надо. А коль взрастишь - беречь и лелеять.
Не помню, что отвечал своему новому знакомому. Возле его ног лежал холщовый мешок. Он достал из него свJрток, осторожно развернул и протянул мне какой-то предмет. Это была книга.
- Похоже на душе у вас тяжело. Так бывает. Да ещJ не поймJшь, в чJм причина маяты. Добрые люди в старину советовали читать жития святых отцов. Очень помогает. - Книга оказалась в моей руке. Томик был старый, но в очень приличном состоянии. Видно владелец еJ был человеком аккуратным. Открыл наугад. Алфавит дореволюционный, с " ятями". Неожиданно для себя углубляюсь мыслями в текст. Два монаха, говорится в нJм, идут на богомолье. Один молод, другой старец. Зашли переночевать в крестьянскую избу. Хозяин встретил странников приветливо, приказал домочадцам подать на стол всJ лучшее, что есть в доме. Гости с благодарностью, помолясь Богу, сели за стол. К удивлению и даже негодованию молодого монаха, старец стал есть скоромное. А шло время великого поста. Молодой странник так и не притронулся к мясу, огорчив тем самым хозяина дома. А старец ел и нахваливал.
На следующий день, поблагодарив крестьянина за гостеприимство, монахи отправились дальше. Молодой, едва они остались вдвоJм, накинулся на старца с упрJками:
- Ты ел мясо, брат! Я глазам своим не верил... Тот долго не отвечал, а потом, наконец, ответил:
- Неужели ты ничего не понял? Бедный человек проявил к нам такую любовь, что выставил на стол то, что сам он, его жена и даже дети едят только по большим праздникам... Поверь, с сегодняшнего дня мой пост станет ещJ строже, но я не мог не ответить на его любовь. А она, брат, превыше поста... Я вдруг понял, что должен сейчас делать. Поднимаю голову, хочу сказать "спасибо", но - никого нет. Может быть, он ушJл в сторожку? Но его и там не было. Я тихо взял рюкзак и, чтобы не разбудить сторожа и его внуков, тихо вышел, предварительно оставив книгу и записку с просьбой вернуть еJ старику, который должен быть где-то поблизости...
3.
В ночных путешествиях есть особое удовольствие, особенно когда под ногами хорошая дорога, в небе яркая луна, а от недавней усталости нет и следа настоящий прилив сил. Мир людей спит, только дальние огоньки фонарей напоминают о том, что где-то есть человеческое жильJ, есть дома, в которых до нового утра спят люди. Земля отдыхает тоже - от дневного зноя, от шума моторов. Ты идJшь, и эхо твоих шагов разносится далеко-далеко, но это когда ты спешишь. А если нет, и ступаешь на землю тихо, то очень скоро становишься бесшумной тенью... Сумеречный мир тоже прекрасен, но, к сожалению, мы редко можем видеть его. Я подошJл к Клязьме. Несколько часов назад рвался на берег, на котором стою сейчас, а теперь дорого бы дал, чтобы оказаться на другой стороне, с людьми, которые так хотели, чтобы я остался с ними. Но они, наверное, спят. И вдруг:
- Смотри, похоже, Виктор, - произнJс кто-то на том берегу. - Это вы, Виктор? - И я узнал голос Ивана.
- Да вроде бы я.
