Борис Казанов - Полынья
- Надежды отыграться на своих тоже нет, - продолжал Подлипный, перейдя с международного обзора на внутренние дела. - Навигация тяжелая. План ледоколам урезали до минимума: три миллиона.
- Минус три миллиона.
- Да, с минусом...
- Будет с плюсом, если проведут пароходы.
- От взрывоопасников уже отказались...
Вполуха слушая, что говорят, Суденко подумал, что никто из них даже не вспомнил "Шторм". Так было заведено на морском спасателе: не говорить о делах безнадежных, пустых, а говорить о делах хороших, приятных. Болтовня про "Атлантиес" казалась ему притворством. Он работал на международных буксировках и знал: компенсация за них только откладывалась. Сколько случаев, когда у уволившихся моряков находили деньги, о которых они и думать забыли! С "Атлантиесом" Подлипный явно темнил, в своем стиле. А если предположить, что дела не так уж плохи, то из-за чего могли снять с международной линии такой корабль, как "Агат"?
- Сами вы от ледокола не откажетесь? - задал вопрос Микульчик, закрывая книгу, которую читал. - С поводырем пойдете!
- "Агат" обкалывает и ледоколы, ты знаешь, - ответил Подлипный. - Дело в "козявке". Плавкран мы обязаны сберечь.
- Куда с ним через лед? В караване все пароходы ледового класса... Все равно разобьете!
- Герман Николаевич считает, что Северный морской путь открыли не для того, чтоб возить металлолом. А открыли для того, чтоб возить технику.
Это было в самом деле изречение Милых, и довольно существенное.
- Значит, вы пришли из-за "козявки"? - не унимался Микульчик.- Ёханы баба! Это, простите, моя поговорка...
Стармех "Кристалла" не первый раз наскакивал на "Агат". А свой уход объявил как протест против нудной жизни морского спасателя. Поэтому вопрос Микульчика пришелся Подлипному не в бровь, а в глаз.
Подлипный поднялся:
- Мы пришли, чтоб взять аварийные пароходы. Поведем их приполюсом, через Полынью.
- Вас что, заставили?
- Научный центр Севморпути предложил вариант обхода оси. Герман Николаевич, изучив его, дал согласие.
Если допустить, что собрание давно шло, то сейчас была его кульминация.
Кокорин спрыгнул с кресла:
- Не взяли валюту, так пришли за орденами! А как же мы?
- С планом мы вам поможем.
- Каким образом?
- Осмотрите взрывоопасники.
- Мы? - Кокорин отказывался верить.
- Это правительственное задание.
Казалось, Кокорина сейчас хватит удар - от счастья. Осмотр взрывоопасников, учитывая тариф оплаты, - гарантия выполнения плана. Он сразу сел, набивая трубку, отключившись от происходящего.
- Суденко! Сколько времени может занять осмотр?
- С ледокольщиками?
- Конечно.
- Суток за двое кончим.
- Это нас устроит.
Оценивая, что произошло, Суденко искал выход. Выход был... Пароходы шли сюда через слабый лед - серьезных поломок не будет. Они лягут костьми, а сделают свою работу за сутки. Если идея с крыльями будет одобрена, к вечеру отойдут. Пока "Агат" притащится с караваном, все будет приготовлено. Куда денется "Агат"? Он никуда не денется.
В это время открылась дверь, и вошел Кутузов.
- Прошу пардона... Герман Николаевич у себя?
- Отдыхает.
- Скажите, что я пришел.
- Здесь я... - Милых, шаркая подошвами, вышел из спальни. - Здравствуй, Валентин!
- Здравствуйте вам...
Боцман Кутузов, который и перед самим богом не ломал бы шапку, так застеснялся, что стало неловко смотреть. Милых тоже обрадованно зафыркал, заморгал глазками, тряся лапу Кутузова изо всех сил. Это была пара, забавная для сравнения, которая при всей своей противоположности обнаруживала неожиданное сходство. Как в этом одряхлевшем старике невозможно было распознать прославленного капитана, каким он гляделся со стены, так трудно было признать в другом знаменитого боцмана. Вот такой, в телогрейке, скупо отобранной из неисчислимого барахла, в побитых, с чужой ноги сапогах, в рукавицах из грубой парусины, он как пришел на флот, так в нем и стоял.
- Герман Николаевич...- Кутузов, потоптавшись на ковре, демонстративно оглядел остальных. - Я принял решение кое-кого заложить.
- Давай...
Милых, не умея долго стоять, сел.
- Просеков... что вы так за него переживаете... пошел к дружку на "Бристоль". Не могут один одного перепить, вот и зацепились. Дюдькин... вчера сбил стул в салоне, свинцовый.
- Дюдькин? Старый моряк!.. - Милых отказывался верить.
- А другие? Вот старшина сидит молчком. А вы спросите! Девку поймал в пузыре и крутит с ней.
- В каком пузыре?
- Откуда я знаю, какие они? Эх, пропили судно! - сказал Кутузов свое обычное и так закрутил цепью, что сидевшие за столом пригнули головы.
Милых посерьезнел, но выражение озабоченности, готовое сложиться на его лице, не сложилось. Было видно, что Милых, передохнув, чувствовал себя хорошо.
- Подумай, Валентин, - сказал он, - а как без такого парохода быть? А так хоть есть куда списать людей, для дисциплины... - И, чувствуя, что Кутузова не убедил, спросил: - Ты-то сам разве не пьешь?
- А вот и нет! - воскликнул Кутузов, как будто ожидал этого вопроса. Поэтому прошу меня с "Кристалла" уволить на "Агат".
- У тебя виза прикрыта, - сказал Подлипный. - За драку в Париже с американцами.
- Так не доказано, что я! Ажаны прислали снимки, а я там снят с затылка.
- Сам говоришь, что снят.
- Мало что! А ты докажи?
- Кутузова не вычеркнули, - подсказал Подлипному третий штурман. "Птичку" поставили, на усмотрение.
- Птичку! А кто взял "Трость"*, впервые в советском флоте? А как на спасение - шиш тебе... -взвинтился боцман. - Прошлый раз, когда немец стукнулся о скалу, Просеков говорит: "Плыви на немецкое судно! Если потопят, отвечаешь"... Вот я и стерег в трюме, с телогрейкой. А потом говорят: "Тебя на вахте не было..."
* "3олотая Трость Монреаля" - специальный приз, которым удостаивают в Канаде атлантическое судно, пришедшее последним в старом году.
- Ты что же! - хмуро спросил Подлипный. - Из-за денег к нам?
- Из-за ордена! Не хватает одного для хорошей пенсии.
- Ты понимаешь, о чем говоришь? Ты на советском флоте?
Назревал скандал. Но тут на помощь Кутузову пришел Милых.
- Обожди-ка, Валентин, с орденом... Да и откуда ты высчитал, что тебе не хватает? Пересчитай еще раз.
- Нет одного!
- А ты моего боцмана видел? Старик, сядет и уснет...- Милых, расчувствовавшись, чуть не уронил слезу. - Должен я ему обеспечить спокойную жизнь?
- Так что, если спит? Так плохо! Тяжеловесы вооружать - а он в сон. Буксиры...
Кутузов, если подумать, был в своей безапелляционной настойчивости более прав, чем расслабленный старческой немощью Милых. Он не просил чужой пост, он требовал место свое. Однако Милых, задумавшись на секунду, ответил непреклонно:
- Я тебя, Валентин, не возьму.
- Почему?
- "Агат" без тебя обойдется.
Неизвестно, что имел в виду Милых, только всем от его слов стало неловко.
Кутузов, потемнев лицом, собрался уходить. Но у двери задержался:
- А я вам, Герман Николаевич, хотел рассказать про сон.
- Про сон?
Приунывший Милых оживился.
- Макарика помните, боцмана? Который возле Коломбо утонул, акулы съели...
- Да.
- Приснилось: подает мне буксир с аварийного судна. Взял проводник, тяну трос. А идем вроде как в течении с сильной волной. Начал буксиром мачту обносить, вижу: все равно сломает. Тогда беру концы и - раз! - кладу на кнехты. По завиткам волн, как руки легли...
- И что?
- Потекли концы! Только чуть лебедкой поправляю. А сам думаю: "Что же я делаю? Что сейчас будет?" - и проснулся.
Кутузов от волнения уронил цепь.
- А не помнишь, как крепил?
- Не успел запомнить. Разбудили...
- Я тебе выходной дам! Работать не смей, войди в воспоминание... прямо упрашивал его Милых. - Ведь на буксирах надо вести целый флот...
- Выходной на море? До свндания вам... - И с гордым видом вышел.
Теперь все смотрели на Милых. Наверное, разговор с Кутузовым его утомил, и он сидел не шевелясь, положив на скользящую поверхность стола свои белые, пухлые, как подушечки, руки. Сидел, окунувшись в какие-то мысли, но выражение лица у него было такое, словно он что-то приготовил и сейчас всех удивит.
Внезапно он сказал:
- Передай, что отходим сегодня.
Подлипный, как оглушенный, потряс головой:
- То есть как? А осмотры? Водолазы еле успевают за двое суток. Сейчас "Арктика" ломит, "Сибирь"... Весь Северный путь стоит! Да там, наверху, еще больше льда, чем здесь! К тому же он бегает...
- Марышев полвека назад прошел Северный морской путь без единой льдинки.
- Полвека назад сами не знали, что делали... Герман Николаевич, одумайтесь! Вариант не проработан, нуждается в разъяснениях.
- Нельзя больше ждать.
- Да кто это сказал?
- Я все увидел сам, - ответил он. - Из спальни.
Почему-то эти его слова произвели на остальных сильное впечатление... Что он увидел, этот старик, как сумел охватить взглядом океан? Но ощущение было такое, что знал. А в том, что не знали другие, какая его вина? Ведь есть такое знание, которое не передашь, как рулевое колесо. Не передается! Оно как жизнь. Кому ее передашь, единственную, в сцеплении чувств и мыслей, в единой связи? Она твоя и с тобой уйдет... Но этот великий старик, делая дело свое, сейчас убивал "Шторм". Было страшно на него смотреть.
