Константин Станюкович - Том 5. Повести и рассказы
— А мерку я завтра с тебя сниму, Антошка! — проговорила она, уходя.
— Вот, брат, дело и слажено… Завтра мы тебя обмундируем! — промолвил «граф». — А потом я тебя к одной княгине пошлю…
— К княгине? Зачем мне идти к княгине? С письмом, что ли?
— Нет, так. Она с тобой говорить будет…
— Настоящая княгиня?
— Настоящая…
— Зачем же ей со мной говорить?..
— Расспрашивать будет… Ты ей всю правду говори, как жил у дяденьки, как ко мне убежал…
— К чему ей это знать?..
— Она, быть может, денег даст или захочет определить тебя куда-нибудь…
— Я бы от вас никуда не хотел! — решительно заявил Антошка.
— Я и сам не отпущу тебя, если ты согласен со мною жить… Разве уж что-нибудь хорошее представится…
— Ничего не представится. А я месяца в два, бог даст, выучусь писать и читать по-настоящему и тогда в газетчики поступлю. У меня есть один знакомый газетчик… Он схлопочет…
— В газетчики? — протянул «граф».
— Что ж, разве худое место? Небось жалованье дадут… А я у вас жить буду.
— Положим, и в газетчики недурно… Всякие новости знать будешь. Но можно и лучше сыскать место, если подольше поучиться. Например, этак, знаешь ли, машинистом, а?.. Ты прежде поучись основательно… А уж мы с тобой как-нибудь да прокормимся. Много ли нам нужно? А к княгине ты все-таки сходи… Кто знает, она, быть может, что-нибудь и сделает… Кстати увидишь, как живут князья… Любопытно…
— Небось очень богато… Мне сказывал один человек, будто они едят на серебряных и на золотых тарелках, а купаются в молоке… Это правда?
— Не совсем… Твой человек несколько преувеличил… Но все-таки живут богато…
— И лакеев страсть?
— Есть-таки.
Антошка примолк и минуту спустя спросил:
— И откуда только у них деньги, у этих самых князей да графов?
— Доходы получают с имений, с домов… А то и сами наживают.
— А эти имения и дома откуда?
— Гмм… Откуда?.. У одних перешли от родителей; другие купили на деньги, которые тоже от родителей достались… Ну, а третьи сами нажили… А как, лучше и не спрашивай…
Это объяснение не вполне, однако, удовлетворило любознательность Антошки. Откуда, в свою очередь, у родителей явились имения и дома, так и осталось для него невыясненным.
Но он не нашел удобным приставать к «графу» с дальнейшими расспросами о происхождении богатств и, переходя к другой занимавшей его мысли, спросил:
— А что, граф, настоящие князья и графы делают?
Ненастоящий «граф» весело рассмеялся.
— А ты как думаешь, Антошка? — переспросил он.
— Я думаю, что они ничего не делают. Да и что им делать?
— Ты не ошибся… Собственно говоря, они ничего не делают… Не все, впрочем… Некоторые служат… получают жалованье… выходят в генералы…
— Зачем, ежели они богаты…
— А так… Лестно… Шапка белая… на груди кресты и звезды… мундир расшитый… Видал?..
— Видал…
— Небось и ты хотел бы быть генералом?
— Очень бы даже хотел… Но только из простых генералов не бывает…
— Бывает… Ежели выучишься всему, что нужно, и ты можешь быть генералом… Конечно, это редко, но случается…
— Ну?..
— Я тебе верно говорю.
— А вы, граф, тоже прежде были богаты?
— Был, Антошка…
— То-то вас графом называют…
— Только я не граф…
— Из каких же вы будете?
— Из дворян, из старинных дворян, Антошка!
— Это из господ, значит?..
— Именно, мои друг…
— Я так и полагал, что вы из важных…
— Это почему?
— Вид у вас такой графский… Сейчас приметно… Другой и видно богач, а виду нет… А вы богаты тоже были? — допрашивал Антошка.
— Да… было состояние…
— И много у вас денег было?.. Тысяч десять поди? — осведомлялся Антошка, имевший о богатстве довольно смутные представления.
— Тысяч триста считай! — усмехнулся «граф».
Антошка ахнул. В его воображении пронеслось что-то колоссальное.
«Я бы таких денег не спустил!» — подумал он и спросил:
— За такие деньги можно, например, дом купить?
— Да еще какой!
— Ишь ты! Куда же вы столько денег протратили?
— Так, зря протратил… на всякие глупости и безобразия… Только и жил для того, чтоб себя потешить и другим показать: вот какой я дурак… Не понимал тогда, что это гнусно…
— Для форца, значит? — старался уяснить себе Антошка.
— То-то для форда, как ты выражаешься… И когда я ухнул свои триста тысяч, я еще задолжал на двести… Отец долги заплатил и отказался от меня… Проклял… Понял?
— Понял! — шепнул Антошка, невольно вздрагивая при представлении об ужасе проклятия.
— Ну, вот с тех пор я и сделался нищим…
Антошка участливо посматривал на «графа».
— А разве тогда никто вам не помог? — спросил он.
— Никто… Да и к чему помогать такому мотыге? Решительно не к чему!
— А я на месте отца помог бы! — решительно заявил Антошка.
«Граф» усмехнулся.
— Капиталу большого не дал бы, а отпускал бы на прожиток… А то вдруг так-таки и бросить человека. Пропадай, мол!
«Граф» любовно взглянул на своего сожителя и словно бы про себя заметил:
— Оно, пожалуй, и лучше вышло, что тогда меня все бросили… А то я так бы свиньей и остался!
Этой «философии» Антошка, видимо, не понял и удивленно приподнял брови. По его мнению, получать барину на прожиток от сродственников ничего общего не имело со свинством. На то он и барин, чтобы ничего не делать… Видал он, слава богу, господ… Катаются себе да гуляют. Пречудесно!
Однако он не сообщил этих соображений «графу» и с большим любопытством и некоторым соболезнованием спросил после минуты молчания:
— А если б того не случилось… вы могли бы выйти в генералы?
— Наверное. Все мои товарищи генералы… Я прежде офицером был.
— Офицером? — протянул удивленно Антошка.
— Хочешь посмотреть, какой я был?
«Граф» достал из своего сундука старенький альбом и, передавая его Антошке, проговорил:
— Вот узнай-ка, где я?
Антошка стал рассматривать альбом, в котором было много офицеров, генералов в крестах и со звездами и красивых дам, несколько огорошенный таким обилием важных особ.
— Это все ваши сродственники, граф?
— Тут не одни родственники; есть и бывшие товарищи и знакомые…
— И князья и графы есть?
— Однако ты, Антошка, как посмотрю, имеешь к ним большое пристрастие… Уж не думаешь ли и ты графом быть со временем? — рассмеялся «граф». — Ну, а меня не узнал?
— Нет! — отвечал несколько сконфуженный Антошка.
— Вот, полюбуйся!
И «граф» указал на фотографию молодого красавца брюнета, в полной парадной форме уланского офицера, веселого, жизнерадостного, с смелым, слегка надменным выражением в больших глазах. И поза на фотографии была вызывающая, самоуверенная…
— Это — вы? — воскликнул полный восхищенного изумления Антошка, и его быстрые карие глаза перебегали с портрета на оригинал, желая уловить сходство.
— Я… Собственной своей персоной…
— Теперь и не признать!
— Ну еще бы! — грустно протянул «граф».
И по его преждевременно состарившемуся, испитому, землистому лицу, нисколько не напоминавшему красавца на портрете, пробежала тень…
— Укатали, брат, сивку крутые горки! — промолвил «граф».
Оба примолкли.
— Однако ложись спать, Антошка… Завтра пораньше пойдем в рынок покупать тебе обмундировку… Ложись… О князьях и графах еще успеем поговорить… Только знаешь ли что?.. Не особенно завидуй им… Право, не стоит…
Скоро они улеглись спать.
Антошка хоть и полон был новыми впечатлениями и мыслями, но тем не менее довольно скоро сладко захрапел.
В этот вечер, перед отходом ко сну, «граф» почему-то вдруг вспомнил о советах доктора и не выпил обычных нескольких рюмок водки, хотя бутылка и была им принесена в числе других закусок и спрятана в сундук, чтоб Антошка ее не видал. И — что еще было странней! — ему, еще несколько дней тому назад совсем равнодушному к смерти, теперь, напротив, очень хотелось жить.
Долго ворочался «граф» на своем жестком блинчатом тюфяке, долго кашлял скверным, сухим кашлем, чувствуя, как ноет грудь, и долго думал об Антошкиной судьбе и об его полушубке.
«Неужели „знатный братец“ до конца будет последователен и оставит просьбу без ответа? Неужели жалость недоступна его сердцу?»
И в голове «графа» забродили воспоминания о «братце».
Никогда они не были близки и дружны. Этот благоразумный, солидный и корректный Костя, любимец отца, всегда относился несколько свысока к беспутному Шурке и нередко читал ему нравоучения. И всегда он был какой-то жесткий и гордился и тем, что вышел из школы правоведения с золотой медалью, и своим умом, и своими блестящими успехами по службе. Когда бабушка оставила одному Шурке, своему любимцу, свое состояние, брат еще более озлился на Шурку, говорил с нескрываемым презрением, что дуракам счастье, и наотрез отказался взять половину наследства, которую Шурка великодушно предложил старшему брату. С тех пор они редко и видались. Шурка просаживал наследство, а Костя работал, усердно делая карьеру. Скоро он уехал в провинцию, назначенный двадцати семи лет прокурором окружного суда, и вернулся в Петербург, чтобы занять довольно видное место в то самое время, как младший брат должен был выйти из полка и избежал позора суда за подлог только благодаря тому, что отец заплатил за сына большую часть своего состояния… После этого Шурка обратился за помощью к брату, но получил от него жестокое письмо…
