Михаил Садовский - Под часами
- И тебе было страшно... когда?
- Когда? Страшно было всегда, но после ареста Вавилова и убий-ства Михоэлса -- казалось -- все. Конец...
- Ты же тоже нарушила традицию...
- И чуть за это не поплатилась. То есть должна была. Но у них не хватило времени. Слишком гигантские цели они поставили себе, не со-измеряясь с возможностями... это тоже неумение любого диктатора... я же не лектор... ты на мне проверяешь свое ощущение, а если я ошибаюсь -- я тебе могу отдать все, что у меня есть... то есть уже отдала... мне ничего не нужно, но сам не впади в ошибку и не спрашивай у матери со-кровенное -- я не смогу тебе сказать то, о чем не говорю себе самой...
- А кому же?
- Никому! Это уходит с нами и недосказанность порождает тягу к познанию. Вечный процесс...
- Но для художника это невозможно, тогда теряется смысл твор-чества...
- А может, это пережиток вульгарного реализма?
- Но ты не любишь Павла Васильевича.
- Он неприятный мне человек... а я плачу по старым счетам... мне не до этого...
- Вот как.
x x x
Спектакль не получался. Сцены рассыпались, герои мрачно ша-тались по сцене, будто все болели гриппом. Потом вдруг сам Павел Васильевич, действительно, свалился с высокой температурой и окунулся в непри-вычную домашнюю рутину с уроками, готовкой, проблемой доставания лекарств, новых сапог и главное -- денег. Денег катастрофически не было. Не то что не хватало -- просто не было. Сыну нужен был свежий творог каждый день. В магазине его, как и все остальное, можно было добыть, только выстояв очередь, после того, как удачно застал продукт на прилавке, но промерзшие насквозь синюшные пачки какой-то белой массы совсем не обладали теми целительными свойствами, на которые возлагались надежды в борьбе за здоровье сына. На рынке же творог был слишком дорог. Слишком не в сравнении со здоровьем, а по случаю перманентного отстутствия денег. Позвонила директриса узнать, когда продолжатся репетиции, по-тому что и в театре не было денег, а стационар пустовал по случаю под-готовки нового спектакля. Павел Васильевич огорчился, понял, что против него в те-атре идет мощная работа "активистов". Он хотел наплевать на болезнь, встал, побрился привезенным ему из-за границы "Жилеттом", что было невероятным шиком, надел свежую хрустящую рубаху, бархатный пид-жак -- все, как перед важным сражением. Он посидел на стуле, пре-одолевая потливую слабость, аккуратно снял и повесил в шкаф вещи и снова лег: гори оно все. Так давно ему хотелось поболеть, полежать, почитать что-то хорошее... что - не формулировалось, но как в детстве. Окунуться с головой в книгу и уже там, внутри фантазировать, придумы-вать, обгоняя автора, споря с персонажами, не уступая им своего, каза-лось бы, незаконного в повествовании места. И каждый раз, когда он брал в руки книгу, она оказывалась или материалом для следующей ра-боты, или какой-то дребеденью, которую надо было прочесть хоть по диагонали, чтобы не оказаться белой вороной в случайном разговоре при встрече с компетентными людьми или автором...
Он стоял перед полками, задрав голову, -- сколько непрочитан-ного, накупленного по знакомству в закрытых для широкой публики ма-газинах большого города. Боже мой, боже мой, и все пишут и пишут, достают и достают, и его потом "достают" -- все тащут на сцену. - Ради престижа? Заработка? Или наступил ренесанс театра?
Он рассме-ялся вслух. Закашлялся. Стащил с полки двумя руками огромную шикар-ную книгу "Русские сезоны" и поплелся к дивану...
"Все делали спектакли в спешке, и всем не хватало трех дней. И у Дягилева были те же проблемы, и пока театр будет жить, будут жить эти проблемы: костюмы не готовы, декорации не дописаны, денег не хватило, свет не такой, как хотелось. Герой бездарен и заменить не-кем... а если бездарен я сам?.. " Он вспомнил рассказ своего приятеля, который, только готовясь стать художником, пришел со своими рабо-тами к одному маститому спросить у него: получится ли из него худож-ник. Тот посмотрел и не стал оценивать работы. Он сказал ему: знаешь, наступит день в твоей жизни, когда тебе захочется уничтожить все, что ты сотворил и у мереть. Только умереть... от неудовлетворенности и стыда за все содеяное на холстах, оргалитах, картонах, бумагах, дос-ках и т. д. Но ты преодолеешь себя и с новой силой возьмешься за ра-боту. Ты начнешь мучаться и продвигаться вперед, когда вдруг почувст-вуешь, что снова наступил такой же судный день, и лишь одно остается -- умереть. И так будет не однажды. Если ты готов пережить такие дни не однажды, а между ними не купаться в радости и достатке, а тяжело работать, из тебя точно получится художник. Он отложил книгу и набрал номер телефона. Татьяны не оказа-лось дома. Длинные гудки впивались иглами в какое-то мягкое незащи-щенное место и жалили очень больно. Он держал трубку, опустить ее на рычаг не было сил, и сам себя убеждал, что ей вовсе не обязательно си-деть вечно дома и ждать его звонка. Потом он стал размышлять, куда она могла деваться, и где ее можно застать, подошел к окну, уставился на заснеженую улицу, почему-то представил, как всего лет семьдесят назад она такой и была всю зиму, а по ней без рева и вони скользили сани, запряженные парой. Ему стало легко, грустно. Он снова вернулся к аппарату и услышал знакомое "Да-а... "
- Приезжай сейчас, - сказал он без нотки сомнения.
- Не могу.
- Не хочешь?
- Неудобно.
- По делу. Я один, но это неважно...
- Тогда давай в театре.
- Я болею.
- Болеешь? Первый раз такое слышу.
- Правда. Грипп.
- Ну, вот, хочешь заразить меня...
- Я тебя не в койку зову, а в дом... приезжай, мне герой нужен.
- Ты что на кукол перешел?
- Мы все куклы, только не понятно, у кого в руках ваги...
- Это как раз понятно, дорогой...
- Вот и расскажешь, просветишь... спектакль сыпется, спасать надо...
- Что привезти?
- Ты помнишь, у тебя был Шут...
- Из "Летней ночи"?
- Похоже...
- А лимон?
- У меня грипп, а не ангина... лучше бутылку коньяка, за этим по крайней мере гоняться не надо...
- Зачем тебе шут? -- Спрашивала Таня с порога через полчаса.
- Нужен. Главный герой с ним на собрание придет.
- Зачем?
- А там в зале больше поговорить не с кем!.. понимаешь? Не с кем! А шутам все позволительно!
- Ну, ты придумал? Придумщик!... Неправда, и шутам отрубали бошки... А твой будет с лицом...
- Нет, не начальника... с ним же поговорить можно!
- Не любишь ты людей!..
- Каких? Люди! Это же не мешок, набитый внавал!
- У тебя от гриппа в голове что-то сдвинулось... на собрание... ка-кое собрание может быть на сцене!
- Хорошо... на бал, на маскарад...
- Какой бал в твоих производственных буднях...
- Ну, я же должен что-то сделать, чтобы она ожила... эта чертова пьеса
- Зачем брал? Возьми другую пьесу!
- Ты сама свихнулась... дали!... за нее уже назначена премия. А у меня слетит звание...
- А ты хочешь и рыбку съесть, и на три буквы сесть...
- Не хочу. Больше ничего не хочу...
- Переходи в куклы... зайчики, лисички... шуты, принцессы, коро-левы...
все короче, прозрачней и сложней... у нас, как раз междуцарст-вие...
- Перестань!
- Я серьезно.
- А если серьезно. Сделай мне такого же шута, только перчаточ-ного...
- Зачем, зачем?
- Не знаю еще, но чувствую, что он мне пригодится...
- Это "пригодится" выстрелит потом в тебя... а я буду виновата...
- Глупо... при чем здесь ты...
- А там ничего нельзя подправить в пьеске...
- Можно. Написать "Занавес" перед действующими лицами, сразу после названия...
x x x
- Скажи мне, пожалуйста, но как же это все выплыло наружу?
- Никто точно не знает -- тридцать лет прошло.
- И ты не держала в руках этих записей?
- Нет! Я только знала о них... когда он уехал, это ходило, как ле-генда...
может быть, с собой забрал. Может быть, не знаю... спрятал куда-нибудь, или отдал кому-нибудь, возможно их и на свете нет уже. Сгорели, истлели в ржавой банке в огороде... сын увез в Сибирь после института. Он там женился на казачке, говорят, - это была трагедия...
- Что делать? Что делать?
- Искать. Я так мечтала, что ты станешь ученым... это, значит, ис-кать...
и ничего больше не нужно, потому что каждый день ищешь. Нахо-дишь редко, но сам поиск!
- Я же тоже ищу...
- В другом месте -- возможно, это было бы неплохо... но шанс по-старадать от результата не вдохновляет... не правда ли?
- Ты такая молодая? Что ты сделала со своими талантами... Бог отсыпал тебе большой пригоршней...
- Талант -- явление не индивидуальное... не преувеличивай... значит, этому времени в этом месте все это не нужно было...
- Не согласен...
- Невысказанность убивает...
- Мама, так значит Шут! Он, значит, прав!
- Какой Шут, о чем ты?
- Да, Пал Василич, вот придумал... все же в нем есть что-то... стихийное, оно прорывается через его меркантильность и суету...
- Не понимаю, о чем ты говоришь.
- Вот, слушай! Голуби находят дорогу домой, куда бы их ни занесли на другой конец света. Причем, именно занесли, они не сами залетели. Тогда бы можно было предположить, что они запомнили дорогу или по-метили каким-то образом. А они прилетают в то место, откуда их взяли, и никто не может определить, как? И талант находит дорогу... это же тоже необъяснимо...
