Алексей Писемский - Комик
- Именно, давно уж ты из ума выжила; прежде - проста была, а теперь уж ничего не понимаешь. Вразумишь ли тебя, что театр - мое призвание... моя душа... моя жизнь! Чувствуешь ли ты, понимаешь ли ты это, безумная женщина?
- У вас все душа! Кто вас ни позови, - вам всякий будет душа, только жена не нравится.
Рымов махнул рукою.
- В пять лет бог дает удовольствие, так и то хочет отнять, - начал он.
Анна Сидоровна горько улыбнулась.
- Великое удовольствие: как над дураком будут смеяться! Видела я вас, Виктор Павлыч, своими глазами видела - и на человека-то не были похожи. Обманывать меня нечего, другого вам хочется.
- Чего же другого-то?
- Известно, чего все мужчины хотят.
- Ну да, конечно: красавец какой, - так и кинутся все!
- Кидались же ведь прежде.
- Ах ты, жалкое создание, в тебе целый дьявол ревности сидит, ты ничего не видишь, ничего не понимаешь. Это благородный спектакль, - вбей хоть ты это-то в свою голову: тут благородные дамы и девицы. Неужели же они и повесятся мне на шею? Они, я думаю, и говорить-то не станут со мной.
- Не хитрите, сделайте милость, не хитрите, Виктор Павлыч! Все я очень хорошо понимаю, и понимаю, почему это вам так хочется.
- Почему мне хочется? Вот этого-то ты, я думаю, уж совсем не понимаешь. Мне хочется потому, что хотелось этого Шекспиру и Шиллеру, - потому, что один убежал из отцовского дома, а другой не умел лечить - вот почему мне хочется!
- Что вы мне приятелей-то приводите в пример. В Москве еще я это от вас слыхала. Такие же пьяницы, как вы.
- Молчи, дура! Не говори по крайней мере об этих людях своим мерзким языком.
- Ругайтесь, ругайтесь! Прибейте еще! Убить, я думаю, рады меня... Пьяница... бездомовщик! Уморил бы с голоду, кабы не мои же родные дали место.
Анна Сидоровна начала опять реветь.
- Ну да, - проговорил Рымов, - я хочу играть, буду играть, хоть бы тебя на семь частей разорвало.
Последние слова он произнес в сильном ожесточении. Анна, Сидоровна хотела было что-то возражать.
- Молчи! - вскрикнул Рымов, ударив кулаком по столу.
III
ВЕЧЕР ИСПЫТАТЕЛЬНОГО ЧТЕНИЯ
Художественный вечер Аполлоса Михайлыча, назначенный собственно для испытания талантов, начался часов в семь. Все уже были почти налицо. Хозяин приготовлялся начать чтение.
- Рымов! - доложил слуга.
- А!.. - произнес хозяин. - Проси.
- Я чрезвычайно боюсь, не пьян ли он? - заметил Юлий Карлыч судье.
- Не без того, я думаю; заварите уж вы кашу с вашими актерами, проговорил тот и взглянул в угол.
К удивлению многих, комик явился во фраке, в белой манишке, с причесанными волосами и совершенно уж не пьяный.
- Милости прошу! - проговорил хозяин, вставая. - Здесь вы видите все поклонников Мельпомены, и потому знакомиться нечего; достаточно сказать этого слова - и, стало быть, все мы братья. Господин Рымов! - прибавил Аполлос Михайлыч прочим гостям, из коих некоторые кивнули гостю головой, а Юлий Карлыч подал ему руку.
- Прошу присесть, - продолжал Дилетаев, указывая на ближайший стул. Между нами нет только нашего великого трагика, Никона Семеныча. Он, вероятно, переделывает свою поэму; но мы все-таки начнем маленькую репетицию по ролям, в том порядке, как будет у нас спектакль. Сначала моя комедия "Исправленный повеса", потом вы прочтете нам несколько сцен из "Женитьбы", и, наконец, Никон Семеныч продекламирует своим громовым голосом "Братья-разбойники"; Фани протанцует качучу, а Дарья Ивановна пропоет.
На такое распоряжение хозяина никто не отвечал. Дарья Ивановна пересмехнулась с Мишелем, судья сделал гримасу, Юлий Карлыч потупился, комик отошел и сел на дальний стул. Аполлос Михайлыч роздал по экземпляру своей комедии Матрене Матвевне и Фани.
- Пожалуйста, Матрена Матвевна, не сбивайтесь в репликах, то есть: это последние слова каждого лица, к которым надобно очень прислушиваться. Это главное правило сценического искусства. "Театр представляет богатый павильон на одной из парижских дач". Вам начинать, Матрена Матвевна!
Вдова начала:
- Действие первое. Явление первое.
- Позвольте, почтеннейшая! Зачем уж это читать? - перебил хозяин. - Это все знают. Начинайте с слова: "Ах, да!".
- Сейчас, сейчас, - отвечала Матрена Матвевна и снова начала:
Ах, да! Все говорят о вас, виконт,
Что вы от света стали отставать
И бродите день целый под окном
Какой-то Дульцинеи...[4]
- Вы читаете недурно; но надобно более обращаться ко мне, - заметил хозяин и начал самым развязным тоном:
Я брожу?
Налгали вам, маркиза, на меня;
Я провожу весь день в Пале-Рояле[5]!
Играю, ем, курю и пью вино,
Затем, чтоб, нагрешивши вдоволь,
Исправиться на ваших балах вновь.
- Подхватывайте скорее, Матрена Матвевна!
Вдова торопливо взглянула в книгу и зачитала:
Смешно вам,
Смейтеся, маркиза, ваша воля!
Но если б в самом деле...
- Attendez, madame[20]! - воскликнул Аполлос Михайлыч. - Вы читаете мой монолог, - как вы торопливы!
- Виновата! - сказала Матрена Матвевна, немного вспыхнув, и снова начала:
Нет, нет, позвольте вам не верить!
Вы страстно влюблены в какую-то
Кухарочку, гризетку или прачку.
Смешно, виконт, мне это.
Смешно вам?
подхватил хозяин.
Смейтеся, маркиза, ваша воля!
Но если б в самом деле я хотел
Кого-нибудь когда-нибудь любить,
Так не влюбился бы в вас, светских дам,
А сердце отдал бы простой крестьянке.
Матрена Матвевна подхватила:
Затем, что обмануть несчастных легче.
- Вы хорошо произносите, но немного скоро и однообразно: нет перелива в голосе... - заметил Аполлос Михайлыч.
- Я теперь еще не знаю наизусть, а я выучу.
- Уверен, уверен, моя почтеннейшая, что выучите и будете превосходны. Как вы, Виктор Павлыч, находите наше чтение и комедию, - а?
- Стихи произносить очень трудно, - отвечал тот.
- Совершенно согласен: тут надобно, особенно в комедии, высшее классическое искусство. Я думаю, вы могли заметить, что я в своем чтений много заимствовал у Катенина[6], которого несколько раз слыхал и прилежно изучал.
Затем снова началось чтение. Матрена Матвевна часто мешалась в репликах, но зато сам хозяин необыкновенно одушевлялся, и в том месте, где виконт высказывает маркизе, что он ее не любит, Аполлос Михайлыч встал и декламировал наизусть.
- Как отлично Аполлос Михайлыч читают! - отнесся Юлий Карлыч к судье.
Тот только почесал затылок; комик сидел насупившись; Мишель что-то шептал на ухо Дарье Ивановне, которая, чтоб удержаться от смеха, зажала рот платком. Фани вся превратилась в слух и зрение и, кажется, с большим нетерпением ожидала, когда очередь дойдет до нее; наконец, пришла эта очередь. По ходу пьесы она сидит одна, в небольшой комнате, шьет себе новое платье и говорит:
Виконт! О милый мой виконт!
Я для тебя спешу скорей надеть
Тобою подаренный мне наряд!
Ты, может, будешь, друг бесценный,
Любить меня еще сильнее в нем
Так читала девушка и читала с большим чувством. Затем является виконт, сначала страстный, потом задумчивый; гризетка испугалась: она думает, что он ее разлюбил; но он только вспомнил о маркизе, вспомнил, как она смеялась над его любовью, и еще более возненавидел эту женщину. Он рассказал своей возлюбленной; но она ему не верит и начинает его ревновать.
Вся эта сцена очень удалась, может быть, более потому, что два действующие лица не сбивались в репликах и читали все на память. Дилетаев вставал, ходил, садился около Фани и целовал ее руки; под конец явления Юлий Карлыч и Матрена Матвевна захлопали в ладош", и последняя поклялась к завтрашнему же дню так же твердо выучить роль, как Фани, и просила Аполлоса Михайлыча приехать поутру поучить ее. Второе и последнее действие было также прочитано с большим одушевлением со стороны Аполлоса Михайлыча и Фани и с большим старанием Матреною Матвевною, которая была уже не так однообразна, но по торопливости характера все-таки ошибалась иногда в репликах и не совсем верно выражала акцентом голоса мысль монолога, но Дилетаев следил внимательно и очень часто делал вдове дельные замечания.
- Мы со сцены сходим, - произнес он, - теперь, Виктор Павлыч, ваша очередь - потешьте вы нас вашим чтением. Мне бы очень желалось, чтобы каждое действующее лицо читало за себя; но у меня книжка одна, и роли еще не списаны. Прочтите уж вы одни то, что я отметил для нашего представления, да еще вас прошу пропускать те места, которые зачеркнуты карандашом. Они могут произвести на наших дам неприятное впечатление.
Комик, слушавший чтение всей комедии Дилетаева с грустным лицом, встал.
- Посмотрите, как у него руки дрожат, должно быть, он пьян, - заметил Мишель.
![Айзек Азимов - Роботы утренней зари [ Сборник]](/uploads/posts/books/59876/59876.jpg)