Алексей Смирнов - Мемуриалки - 2
Вот профессор и спрашивал его, для демонстрации: Мишенька то, Мишенька сё. Мишенька послушно отвечал.
Наконец, профессор спросил:
- Ну, Мишенька, а какое кино ты смотришь?
- Про Будулая, - ответил Мишенька.
- Нравится?
- Очень нравится.
- Ну, иди, Мишенька.
И, пока тот шел к выходу, профессор развел руками и горестно шепнул: "Вот - трагедия! "
Полчаса в Эрмитаже
Я не люблю музеи.
Может быть, потому, что живу в Питере, который ими нашпигован, и я, как истинный питерец, довольствуюсь ощущением соседства.
Но может быть, дело в обычном уродстве восприятия. На какую бы выставку, случись такая беда, я ни пошел, обязательно все забуду. А если еще и экскурсовод объяснит - забуду мгновенно.
По малолетству меня не впечатлили даже замороженные гениталии Мамонтенка Димы, а после я уже разучился удивляться гениталиям, так и не научившись.
Гораздо ближе мне был ресторан "Универсаль", куда мы часто наведывались с одним моим покойным приятелем. Мы сразу шли в туалет, где выпивали заранее прихваченную водяру, чтобы дешевле обошлось, а после поднимались в зал, и начиналось веселье. Я плясал в кругу, взявшись за руки с двумя капитанами второго ранга, справа и слева, а друг порывался скусить колки с бас-гитары, гриф которой музыкант уводил из-под его вожделенного рыла в последний момент.
Однажды я приехал к моему приятелю; на дворе стоял постылый ноябрь. Приятель нахмурился и молвил с упреком:
"Что же мы с тобою все пьем, да пьем? Давай хоть в Эрмитаж сходим! "
Мы вышли, по пути завернули в магазин, купили портвейн. Потом заглянули в аптеку за маленькой мензуркой ("Нам вот эту рюмочку", - сказал мой друг; "Рюмочку? " - неприязненно переспросила аптекарша; "Да, рюмочку, " настаивал тот). Из аптеки мы проследовали в Кузнечный рынок, где стащили соленый огурец.
Позавтракав, мы пошли в Эрмитаж.
Там, с непривычки озираясь и двигаясь осторожно, мы взошли по лестнице, выстланной ковровой дорожкой, на второй, что ли, этаж и очутились в Галерее 1812 года.
В Галерее мы почтительно присели на банкетку и стали медленно поворачивать головы, созерцая благородные лица и пересчитывая ордена. Так прошло минуты четыре.
Мой товарищ вздохнул и встал.
"Ну, теперь в Универсаль, " - сказал он.
Камень на сердце
На мою маму иногда накатывает сентиментальность, и она погружается в воспоминания о моем невинном детстве.
Большей частью они интересны узкому кругу лиц, да и тем надоели.
Однако одно такое воспоминание крепко засело в моей голове. Я, конечно, не помню самого события, но дело было, если верить маме, так.
Мне шел второй годик, я гулял на пляже. В чем мама родила, разумеется, потому что недавно. И еще там гулял один дедушка, у которого был внучек, тоже мальчик. Моих же лет и в том же наряде.
Так вот, по словам моей мамы, у этого мальчика была невероятно длинная гениталия. Прямо удивительная.
Дедушка зазевался, и через секунду послышался дикий вой. Мне надоели ведерки-совочки, я быстро подошел к ровеснику и дернул изо всех моих малолетних сил.
Мама почти не сомневалась в частичном отрыве гениталии от реальности.
Она подхватила меня и унесла от греха подальше, а вой продолжался.
И до сих пор меня терзает раскаяние: может быть, я сломал человеку жизнь и приобрел тягчайший кармический грех.
Друзья! Мир тесен! Может, мне перед кем-нибудь повиниться надо?
Барби
В бытность мою доктором я подслушал один разговор. Заведующий отделением рассказывал старшей сестре про кукол Барби и Кена. Особенно он напирал на проработанность внутреннего и внешнего строения Барби, "вплоть до мельчайших подробностей - так, что у нее все есть". "Как! - с уважением восхищалась старшая сестра. - И у Кена все есть? "
На самом деле, Кен заканчивается целомудренным закруглением, и это промыслительно, потому что иначе мне бы пришлось поминутно вправлять ему вторичные половые вывихи.
У нас дома есть два Кена-осеменителя на целую роту развратнейших Барби. Ложатся с ним по двое и по трое, сливаются в противоестественных позах.
Увечья им наносятся регулярно, переходя в откровенную расчленёнку; я же, как ортопед какой неуважаемый, вправляю конечности и головы.
Особенно я не люблю "ручки".
Был день, когда я вправил ручку двадцать три раза за сорок минут.
Одному Кену пришлось заблокировать тазобедренный сустав, прибегнув к "холодной сварке", и он стал полным мудаком, боевым ветераном - совсем настоящим, потому что замышлялся как "Кен-солдат". Но с такой внешностью ему в солдаты нельзя, если только в голубые каски, а то он быстро превратится в Барби, оказавшись среди настоящих мужчин.
В театре
Грузинская постановка "Гамлета" нанесла мне известное удовольствие и причинила легкую радость.
Мне особенно понравилась пара, сидевшая сзади. Свое присутствие в театре они обозначили сперва неуёмным интересом к личности Офелии. Стоило на сцене появиться Гертруде, как я услышал: "Это что, Офелия? " "Нет, не Офелия". Когда же появилась Офелия, сзади послышалось: "А, вот это Офелия".
Таким любопытством они попирали классическое сомнение: "Что им Гекуба? "
Потом посыпались другие вопросы:
"А почему он не разрешает ей с ним встречаться? " (Полоний - Офелии с Гамлетом).
"А почему он не убил дядю, когда стоял с ножом? "
В начале второго акта:
"Это кто, в белом, король? " (Это был Лаэрт).
"Нет, король вон тот".
Наконец, захрустели.
Я им завидовал, потому что сидел один, и у меня тоже накопились вопросы, а задать их было некому. Например, я не понял, почему Лаэрт прицельно хватал Гертруду за задницу, зачем понадобилось целовать череп Йорика, насаженный на тросточку, и для чего демонстративно, так и не прочитав, сожгли монолог "Быть или не быть".
Океан
Об океане можно судить по капле воды.
Однажды я в этом разобрался не хуже Платона.
Мы снесли на помойку наш старенький холодильник. Аккуратно положили в снег, прочитали молитву, бросили горсть мерзлой земли, положили на рюмку корочку хлеба.
Утром я увидел, что с ним стало.
Я не могу вообразить себе задачи, которые ставили перед собой неизвестные существа, напавшие на почившее хладоизделие. Результаты свидетельствовали о диком, не поддающемся объяснении буйстве.
Стая диких горилл выгрызала остывший мотор, выцарапывала мертвые электрические жилы.
Дверца холодильника была распахнута настежь.
На него наступил Годзилла, из него вылупился Чужой.
Теперь я знаю, почему дети боятся темноты. Я знаю, ЧТО бродит в ночи за моими окнами, заглядывая в мусорные баки и принюхиваясь к мертвечине.
В ожидании Годо
Картина: с трепетом жду Грузчиков. Они должны доставить мне важный Груз.
Я очень боюсь этой публики.
У меня ощущение, будто им известно нечто основополагающее, судьбоносное, недоступное мне.
У меня есть старый приятель, который живет в роскошных апартаментах можно сказать, в Родовых с большой буквы. Там и шторы, и тумбы, и лики пращуров, и всякий тебе фарфор, и пыльные фолианты - одним словом, настоящее Дворянское Гнездо.
Там слушают скрипку и бардов, едят разные диковинные вещи - например, мясо кенгуру; к нему ходят рыбницы и молочницы, залетают синицы, шастают всякие тени.
Как-то, помню, я пришел к нему, разлегся в кресле, сорвал с бутылки пластмассовый колпачок и машинально, не раздумывая, поставил его себе вместо пепельницы. Не успел я потрусить туда папиросой, как друг мой замахал на меня руками в какой-то опереточной экзальтации, побежал, принес дорогую серебряную пепельницу, едва ли не бриллиантами инкрустированную, а колпачок с омерзением выкинул.
Так вот: однажды он сидел, облачившись в домашний халат (!) и, конечно, что-то писал, а может, читал или рассматривал в лупу, хотя и без нее видно. И в дверь позвонили; он чинно прошел в коридор и на вопрос "Кто там? " услышал: "Специалисты! "
Вошли два марсианина в сапогах, ватниках и строительных шлемах, вооруженные серьезным ломом. Ни слова не говоря, они прошли в святая святых, в кабинет, посреди которого остановились, прицелились и трахнули ломом в потолок. "Не, здесь не пройдет, " - сказал один марсианин. И они так же молча вышли, не снисходя до объяснений.
Было дело, что мы даже пытались задобрить равнодушных пришельцев. Я купил имбирную настойку. Друг, снаряжая меня в магазин, наказывал: бери все, что угодно, но только не имбирную настойку. Разумеется, ее-то я и купил. Пить это дело было невозможно, хотя мы честно смешивали его со всевозможными вкусностями: вареньем, медом, просто сахаром - все без толку.
Конечно, мы и в мыслях не держали ее вылить, а потому пришли в полную растерянность. Тут за окном показался Космический Корабль. Это была штукатурная люлька, в которой катался суровый космический волк, бывалый шкипер с бесстрастным лицом. Мы постучали в стекло, из-за окна послышался невразумительный рык. Мы, отчасти владея космолингвой, разобрали два слова: "Чего надо? "
