Павел Нилин - Осень в Жухарях
В больнице она познакомилась с артистом эстрады, которому вырезали аппендицит. Курчавый такой мужчина, немолодых лет и со своим подходом к женщинам. Звали его Аркадий Муар. И ее он стал звать не Настей, а Нонной, доказывая, что это, мол, глупо - при такой красоте называться Настей. И отчество, мол, надо сменить - не Пантелеймоновна, а Павловна. Короче говоря, в каких-нибудь несколько дней он уговорил ее ехать с ним прямо в Москву. А в больнице как раз в этот день, когда он ее особенно сильно уговаривал, умер один старичок, и ей еще с одной санитаркой пришлось выносить его на носилках в мертвецкую. Ужас, что она тогда пережила! Он ей в первую же ночь приснился, этот покойник. И ведь он не последний, подумала она. Понятно, ведь в больнице не все выздоравливают. Что же это будет у нее за работа?
Муар отвез ее в Москву, но замуж за себя не звал, хотя купил ей два платья, туфли и обещался купить пальто, а также еще обещался устроить на хорошую работу, хотя бы даже в театр. А театры в Москве замечательные...
- Все басни рассказываете? - засмеялся в дверях кто-то, кого не сразу рассмотрела в сгустившихся сумерках Нонна Павловна. Только когда заскрипел протез, она узнала инвалида Бурькова. - Басни мы сами умеем рассказывать, - зашагал он, постукивая, к окну. - А я гляжу, все хозяева скрылись. А обещали патефон завести, "Одинокую гармонь".
- Ах ты, батюшки, что же это такое? - встревожилась Даша. - Ведь действительно - гости... Филимон, что же ты?
- Сейчас заведем патефон, - откликнулся муж. - Сейчас заведем. Я пластинку искал...
Патефон наконец засопел, но сестры не ушли от окна.
- Что же дальше-то было? - чуть задрожала от нетерпения Даша. - Ты все рассказывай, ничего не пропускай!
- Короче говоря, имела я неприятности от этого Муара. Спасибо, женщины научили. А то осталась бы я с ребенком на руках, - вздохнула Нонна Павловна и задумалась.
И Даша задумалась. Потом обняла сестру, прижалась к ней и почему-то шепотом сказала:
- А может, Настенька, это и к лучшему было бы? Он вырос бы. Ему сейчас бы сколько годков сравнялось?..
- Кому это? - вздрогнула Нонна Павловна.
- Ну, тому ребеночку, которого ты... извела, что ли?
- Да зачем бы он нужен мне был? - вдруг ожесточилась Нонна Павловна. Муар и не собирался жениться. А с ребенком я куда бы девалась? Кому бы я была нужна?
- Все равно, - сказала Даша, - все равно ребеночек был бы твой. Все-таки свое дитя ближе всего к сердцу!
- Да к чему это все теперь вспоминать! - махнула рукой Нонна Павловна и опять задумалась.
- Ну, а дальше-то, дальше-то ты как жила?
- Дальше? - повторила Нонна Павловна и неожиданно улыбнулась. - Дальше уж я жила получше. Умнее сделалась...
Она работала билетером в кинотеатре, кондуктором в трамвае, кассиршей в парикмахерской, даже воспитательницей работала в детском саду...
- А в войну-то, - допытывалась сестра, - в войну-то ты где находилась?
- В войну? В войну я эвакуировалась. Город есть такой в Средней Азии Самарканд. Я туда от завода приехала, с детским садом.
- Вот как! - почему-то удивилась Даша. - Говорят, слишком жарко там. Пески...
- Пески - это ерунда, - отмахнулась Нонна Павловна. - Да я и недолго там жила. Как бомбежки прекратились, я сейчас же вернулась в Москву...
- Опять с детским садом?
- Да на что он мне нужен был, детский сад! Я познакомилась с одним серьезным человеком. Он меня устроил в Москве в распределитель. Вот уж тут все было в моих руках...
Нонна Павловна с удовольствием рассказывала, как она жила в войну, как распределяла продукты, какие платья шила, какие люди водили с ней знакомство, как даже заискивали перед нею. Но этот рассказ, однако, не произвел сильного впечатления на Дашу.
- А я думала, ты в войну на фронте была, - сказала Даша. - Ты про самолеты сегодня рассказывала, я подумала: уж не летчицей ли ты сама была? Ведь женщины-то теперь тоже летчицами бывают...
- Да зачем мне это? - опять отмахнулась Нонна Павловна. - Что, мне жизнь моя не дорога? Я про самолеты от знакомых знаю. У меня такие знакомства, что даже у другого генерала таких нету. Передо мной, простой девкой, в войну такие люди" с голодухи плясали в распределителе, что я даже сама удивлялась...
И она снова стала рассказывать про знакомых, каких она приобрела еще в войну в распределителе. И знаменитые артисты ей знакомы, и режиссеры. И ее самое уговаривали сниматься. Один кинорежиссер приглашал ее, исключительно за ее красоту, играть королеву в подводном царстве. А другой, напротив, звал на роль солдатской жены. Она очень хорошо снабжала этого режиссера. Он был очень доволен. Но вскоре посадили в тюрьму за разные дела заведующего распределителем, и в распределителе почти что всех продавцов переменили. Она кинулась было к этому режиссеру - солдатскую жену играть, но режиссер сделал вид, что даже не узнает ее. Да и картину почему-то снимать не стали...
- Ну, а сейчас-то, сейчас-то ты как живешь?
- Сейчас? Сейчас опять хорошо. Я при сатураторе работаю...
- Это что же, машина, что ли, такая?
- Вроде того, - улыбнулась Нонна Павловна.
- Вот это хорошо! - обрадовалась Даша. И обняла сестру, как спасенную от несчастья. - На машине работать, Настенька, по теперешним временам, это лучше всего, лучше всего. Даже у нас в деревне все стремятся...
Нонна Павловна, похоже, сконфузилась.
- Глупая ты, Даша! - сказала она, помолчав. - Да это не такая машина. Это вроде аппарат такой для газированной воды. И еще пиво я отпускаю, когда бывает. Но больше я работаю при сатураторе...
- Ну, это тоже хорошо, очень хорошо, - продолжала радоваться Даша. Все-таки в руках у тебя специальность. У нас и в деревне люди добиваются специальности. А как же! Вот Чичагов тоже из Москвы приехал к нам. Ты знаешь, как его уважают. Механик...
- Да никакой я и не механик, - засмеялась Нонна Павловна. - Просто мне так удобно. Зарплата, правда, небольшая. Да я за зарплатой и не гонюсь...
- И не надо гнаться, - одобрила Даша. - Не в деньгах счастье. Это и раньше говорили...
- Чего раньше говорили, этого я не помню, - сказала Нонна Павловна. - А мне на моей работе в том смысле хорошо, что я имею отдельную комнату, все удобства. И за свой выходной я могу столько заработать, что другой механик и за два месяца не заработает.
- Вот как? - удивилась Даша.
- Вот так, - усмехнулась Нонна Павловна. - Я за свой выходной все московские магазины обойду, а некоторые даже на такси объеду. Для скорости. Где какие товары продают, которых не хватает, я куплю. А потом пожалуйста, кому угодно могу уступить, но цена уже будет другая...
- И не боишься? - шепотом спросила Даша. - Ведь это же получается как бы... вред. Государству вред и всем прочим...
- "Вред"! - передразнила ее Нонна Павловна. - Ты бы посмотрела, как меня приветствуют, когда я по домам хожу! А государство от меня не обеднеет. У нас не бедное государство...
- Вот в этом все и дело, - как бы согласилась Даша. - Государство, это правильно, не бедное. И не вечно же так будет, что каких-то товаров не хватает. Ну, а как все наладится, ты что же тогда?
- Ты за меня не беспокойся, - насупилась Нонна Павловна, - я себе найду... - И вдруг осеклась, опять увидев Филимона.
Он вернулся, должно быть, за новыми пластинками и стоял посреди комнаты. И Даша увидела его. Даша как будто даже испугалась, увидев его.
- Ты чего, Филимоша? - спросила она. - Ты чего?
- Ничего, - ответил он каким-то странным, глухим голосом. - Просто так...
- Завел бы хоть танцы, - уже совсем растерянно попросила Даша.
- Заведу, - пообещал он и медленно пошел к гостям.
А Нонна Павловна как будто очнулась от тяжкого сна. И с чего это она вдруг так расчувствовалась, разболталась, словно вывернулась наизнанку? Может, это хмель ее так закружил? Или просто всякому человеку хоть раз в жизни хочется с кем-нибудь поговорить откровенно о себе, о своих делах, какие бы они ни были? И это ведь ее родная сестра Даша. Бывало, они в детстве и еще в ранней юности спали рядышком, обнявшись, на сеновале и откровенно-откровенно поверяли одна другой свои девичьи тайны. Как недавно и как давно все это было...
Нонна Павловна, будто девчонка, спрыгнула с подоконника, но пол задрожал под ее увесистым телом. Оно не кажется слишком увесистым, когда она движется, чуть покачиваясь, на высоких каблуках. Оно все еще гибкое, стройное, сильное. И, чувствуя покоряющую силу своего тела, она уверенно оправляет платье, чуть взрыхляет волосы и идет в ту комнату, где шумят гости и патефон сладостно поет о любви.
Ничего особенного не случилось. Чичагов, захмелевший, но не раскисший, а, напротив, приятно возбужденный, протягивает к ней руки. Не Василису Лушникову, бывшую Васку Красильникову, а именно ее, Нонну Павловну, бывшую Настю Самокурову, он приглашает танцевать. И она, улыбаясь заманчиво и как бы утомленно, кладет свою белую, полную руку на его могучее плечо. А инвалид Бурьков смотрит на нее посоловевшими глазами и говорит:
