Павел Нилин - Осень в Жухарях
Нонну Павловну как обожгло этим взглядом. "Наверно, он все еще меня любит", - пронеслось в ее голове. И он показался ей красивее, чем утром. Чуть выдающиеся скулы, пожалуй, нисколько не портят его лица, они даже придают ему еще больше мужественности. Нонна Павловна вдруг вспомнила сильные руки, обнимавшие ее когда-то. Руки его, кажется, стали еще сильнее. Плечи какие! Он весь как литой. И седина, заискрившаяся в черных волосах, не старит, а как бы оттеняет силу и зрелость этого крупного мужчины. Ах, Филимон, Филимон...
Она, привстав, как все, чокнулась сначала с сестрой, со всеми гостями и уж после всех, опустив глаза, с Филимоном.
Гости зашумели после первой же стопки. Вскоре пошла вторая, третья.
Нонна Павловна охотно, не чинясь, пила, закусывала селедкой, ловко подхватывая на вилку промасленные кольца лука, с хрустом кушала свежепросоленные огурцы и с особым удовольствием - с детства любимое холодное вареное мясо с горчицей.
Она раскраснелась, глаза ее заблестели, все движения приобрели ту очаровательную свободу, с какой пляшут, рубят дрова и купаются в речке.
Изредка она поглядывала на Филимона, не прямо, а искоса, и ей казалось сейчас, что достаточно пошевелить бровью - и она немедленно уведет его хоть куда. Но она, понятно, этого не сделает. Что она, разве враг своей сестре? Конечно, этого она никогда не сделает. Однако все-таки ей приятно, самое сознание приятно, что она так всесильна.
Гости сидели за круглым столом, все в одинаковом положении, но Нонне Павловне, чуть захмелевшей, казалось, что она как бы возвышается над гостями, что все взоры, особенно взоры мужчин, направлены только на нее. Да это и нормально, ведь не кто-нибудь, а именно она приехала из Москвы.
Чичагов, сидевший с Василисой Лушниковой, бывшей Ваской Красильниковой, недавно, говорят, вышедшей замуж за председателя сельсовета, беседовал, однако, не с Василисой, а с Нонной Павловной. Ей он протягивал блюда с кушаньями, с ней первой чокался, как бы оттеняя ее превосходство. И Филимон все чаще поглядывал на нее. И Прокофий Бурьков, поскрипывая и постукивая протезом, два раза обошел весь стол, чтобы только чокнуться с ней.
Все это накаляло ее и заставляло непрерывно говорить и смеяться. Иначе, ей думалось, тотчас же угаснет веселье. Она говорила обо всем, Глядя на коротко остриженный затылок молодого человека, сидевшего с ее племянницей Настей, она заметила, что здешний парикмахер не умеет делать тушировку. А тушировка, оказывается, чуть ли не самое главное в парикмахерском деле. Можно было подумать, что Нонна Павловна сама работает парикмахером. Но когда заговорили о том, что этот молодой человек стремится в летчики, она сообщила интересные новости и о реактивных самолетах. Может быть, она летала или летает на них? О московском метро, кинотеатрах, ресторанах, о воспитании в детских садах и даже о болезнях она говорила так, что легко было поверить в ее огромное образование. И Чичагов в такт ее словам кивал головой. Только когда она зачем-то заговорила об особой строгости московской милиции, будто бы задерживающей на улицах небритых людей, Чичагов усмехнулся.
- Чудеса какие-то вы рассказываете.
- А вы вот поезжайте в Москву и посмотрите, - посоветовала Нонна Павловна.
- Да зачем мне ездить? - засмеялся Чичагов. - Я двадцать лет без малого прожил в Москве. Году нет, как сюда приехал...
- Что-то я вас не встречала в Москве, - шевельнула бровью Нонна Павловна.
- Где ж вы меня могли встретить? - сказал Чичагов. - Я на "Динамо" слесарем работал, а вы, наверно... Я уж не знаю, где вы работали...
Нонна Павловна налила в стакан холодного квасу и пила его мелкими глотками, потому что он студит зубы. Может быть, поэтому она и не ответила Чичагову, где работает.
А разговор между тем перекинулся на другую тему. Разговор теперь начал кузнец Поярков. Он придрался к какому-то слову Филимона и воинственно заявил, что дойдет даже до райкома партии, если его не послушают и перенесут кузницу в Вишняки.
- Я тут был после войны, можно сказать, один. Можно сказать, один по всем делам механик. А теперь понаехали разные люди и командуют, и командуют...
Эти слова возбудили всех. Все заговорили сразу. Нонне Павловне было непонятно, из-за чего вдруг разгорелись страсти, из-за чего вдруг вспыхнули и все время молчавшая, кроткая Даша, и племянница Настя, и слишком коротко остриженный молодой человек, и Филимон, и инвалид Бурьков, и Василиса Лушникова, бывшая Васка Красильникова, и вежливый Чичагов.
Нонне Павловне не то чтобы хотелось разобраться в сущности спора, но просто было скучно сидеть молча, и она тоже вставила свое слово:
- Я не понимаю, кому там мешает кузница. Она же в стороне. Я сегодня...
- Да ты и не поймешь! - махнул на нее рукой Филимон, как-то обидно махнул, и повернулся к Василисе Лушниковой. - Вот ты правильно говоришь, Василиса Семеновна. Твое мнение сейчас очень ценно...
Нонна Павловна вспомнила, что эта самая Васка, тогда еще Красильникова, вместе с ней уезжала из Жухарей. Они вместе тогда завербовались. Вместе ехали в поезде. Вместе работали на строительстве железной дороги. Кажется, носили одни и те же носилки с песком. А потом Василиса, видимо, вернулась сюда, где-то выучилась на агронома, что ли, и теперь ее мнение считается ценным. И Чичагов поддакивает ей. Он сейчас на Василису только и смотрит, когда она говорит, будто Нонны Павловны тут вовсе нет и не было.
- Да уж, верно сказано, наломали мы дров в сельском хозяйстве, наконец вздыхает он, отодвигая тарелку. - Все это результат, или, как говорится, рецидив недооценки. Нашим машинам нужен массив, и мы, конечно, сломаем все загородки и перегородки. Я это ясно вижу. Такая же ведь история была и в Хрубинове нынешней весной...
Нонне Павловне не только непонятна, но и неинтересна эта история. И весь этот шум за столом утомляет ее. Она чувствует, как липкая испарина покрывает ее лицо, и шею, и открытые полные плечи.
Она отодвигает стул и уходит в другую комнату. Ей хочется освежиться, хотя бы попудриться.
Только сестра замечает ее отсутствие и выходит следом за ней.
7
В чемодане у Нонны Павловны лежит еще один чемоданчик. В нем много разных больших и малых флаконов и флакончиков, тюбиков и баночек. Она ловко орудует ими, наливает в ладонь одеколону, вытирает лицо и шею, потом пудрится.
- А это вот тебе, - протягивает она сестре два тюбика. - Этим на ночь хорошо натирать лицо. Кожа всегда будет свежей...
- Батюшки, - удивляется Даша, - сколько у тебя снадобий!
- Нужно заботиться о своем лице, - говорит Нонна Павловна. - Лицо для женщины - это все.
Даша молчит, вздыхает.
- А сколько ты, я думаю, всего перевидела! - помолчав, почтительно произносит она. - Я тебя сегодня послушала, так сама ровно везде перебывала. А ведь ты сперва на железной дороге работала, Василиса рассказывала...
- Я недолго там работала. Месяца два, кажется, - вспоминает Нонна Павловна. Голова у нее слегка кружится. Она садится на подоконник у растворенного окна. - Водку вы чем-то настаиваете. Я не привыкла к этому.
- Ну да, ну да, - соглашается Даша. - У нас ведь все по-простому, все по-деревенскому. Тут даже самогоночка была. Старик Жутеев принес. На самогонку у нас большая строгость. Но люди все-таки как-то ухитряются.
В комнату вошел Филимон. Сестры не заметили его. Он присел на корточки у низенького столика, стал выбирать патефонные пластинки, подносил каждую близко к глазам, чтобы прочитать надпись.
А Нонна Павловна, сидя на подоконнике, продолжала рассказывать о себе. Голова ее все еще кружилась. Но легкий ветерок приятно охлаждал разгоряченное тело, приятно шевелил завитки волос на шее и, похоже, сам навевал воспоминания.
И удивительное дело - все, что в прошлом было безотрадным и горьким, вспоминалось сейчас без горечи. Даже с удовольствием вспоминалось.
Это, может быть, оттого, что она тогда была совсем молодой и такой красивой, что, вот честное слово, не было парня, который не таращил бы на нее глаза. Даже старички заглядывались! Хотя она тогда еще не носила красивых платьев, не подбривала брови и губы не красила. Просто она была красивой от природы и, главное, молодой была.
На строительстве железной дороги один десятник, Мякишев Степан, тоже довольно красивый парень, немножко похожий на Филимона, сперва обхаживал ее, все старался облапить, а потом, когда понял, что она совсем не такая, вполне серьезно посватался к ней. Понятно, он ей тоже нравился. Но она подумала: а зачем? Зачем она выйдет за него замуж? Чтобы жить с ним на строительстве в палатке или пусть даже в бараке? Какая у них может выйти перспектива в их семейной жизни? Он, тем более, заметно любит выпивать. Что хорошего-то? Наплодят детей, надо будет их обмывать, обшивать, вытирать им носы. И сверх всего еще придется работать на строительстве, таскать носилки с песком, катать тачку или еще что-нибудь такое. Нет уж, покорно благодарю! Со своей красотой она и лучше устроится. К тому же тут, на строительстве, разнесся слух, что в новую больницу набирают санитарок, будут их учить, и кто пожелает, свободно может выучиться даже на фельдшерицу или медицинскую сестру. Не долго думая, она попрощалась с этим Мякишевым и перешла в больницу.
