Эрнст Бутин - Лицом к лицу
Юрий Иванович повел глазами в сторону водителя, придавил вздох. Уткнул бороду в жирную грудь, сцепил на животе руки, прикрыл глаза: вспомнил то, давнее, комсомольское собрание.
В конце урока зоологии Владька спросил у учительницы: почему у кошки рождается кошка, а не щенок, допустим, и как получается, что из маленького семени вырастает, предположим, слон - что же, в этом самом семени заложены, что ли, все данные о будущем слоне, и если да, то как они тогда там выглядят? Юрка Бодров насторожился, как охотничий пес, почуявший дичь. Учительница, молодая и застенчивая, краснела, бледнела, усмотрев в вопросе Владьки нездоровый интерес к половой жизни, и, не зная, что ответить, предложила с натянутой улыбкой классу: "Ну, кто хочет объяснить Борзенкову столь очевидные истины?" Столь очевидные истины захотел объяснить, выметнувшись из-за парты, отличник Бодров. Он язвительно и безжалостно обвинил Борзенкова в витализме, вейсманизме-морганизме, заявил, что Владислав склонен, видимо, к идеализму, допускает, судя по всему, существование души, если предполагает, что... Закончить обличение не дал звонок.
Класс зашумел, загалдел: никому ни до наследственности, ни до души не было никакого дела.
Юрка, предчувствуя будущее свое торжество, перехватил учительницу у двери и настоял, чтобы на следующем уроке ему разрешили продолжить выступление. Хорошо, если бы и Борзенков подготовился, почетче изложил бы свои мысли: пусть будет нечто вроде диспута. Юная учительница, еще не забывшая институтские лекции о работе с детьми, восторженно закивала: "Да, да, диспут это хорошо, это свежо, это не формально... Ты согласен, Владик?"
Через три дня в класс нагрянули директор, завуч Синус, ботаничка, анатомичка, и Владьку вызвали к доске. Начал он уныло, казенно, лишь бы отделаться, но потом, словно размышляя вслух, стал сам себе задавать вопросы и оживился. Заявил, что в семени должна быть заложена какая-то информация о наследуемых признаках, раз вид сохраняется исторически и каждая особь повторяет устойчивые характеристики родителей; скорей всего, информация эта заложена в молекулах, сцепленных определенным образом, и если точно так же сцепить в лаборатории те же молекулы, то можно и в колбе вывести любое существо, вплоть до человека, а значит, не так глупы были алхимики со своей идеей гомункулуса. Тут Владька почувствовал, что заговорился, испугался и с отчаяния обрушился зачем-то на Мичурина, намекнув, что он чудак и самоучка, который слепо тыкался, не понимая, что делает и что получится, так как нет научной теории наследственности. Учителя за столом оцепенели с окаменевшими лицами, лишь Синус ерзал, посматривал оживленно то на выступающего, то в класс, да анатомичка поинтересовалась ехидно: "А как же Дарвин? Он что же, не авторитет для тебя?" Владька угас, сник, но все же осмелился промямлить, что Дарвин, конечно, великий ученый, но он только указал на естественный отбор, а как это происходит на зародышевом уровне, не объяснил. И сел на место.
Оппонент Бодров бойко вышел к доске. Популярно изложил основы материалистической, мичуринской - тут он многозначительно посмотрел на Борзенкова - биологии, охарактеризовал вейсманизм-морганизм, вскрыл его реакционную сущность и подошел к выводу, что Владислав Борзенков стихийный последователь Менделя - недаром оппонент Бодров два вечера подряд изучал "Краткий философский словарь", - если оспаривает материалистическое объяснение наследственности. Хотя, честно говоря, оппонент Бодров шибко сомневался в своих обвинениях: ведь Владька говорил о молекулах, а что может быть материальной? Мало того, возмущенно объявил классу, а в особенности учителям, четырнадцатилетний начетчик, Борзенков-де считает кибернетику не буржуазной лженаукой, а делом интересным; он же, Борзенков, говорил как-то, что Вселенная когда-то была сосредоточена в точке, а после некоего взрыва стала расширяться. "Кто же устроил этот взрыв? Бог, что ли? - гневно вопрошал Юрка. - Что же получается, Вселенная имеет начало, предел, а значит, конечна в пространстве и времени?" И предложил урок прервать, а сейчас же открыть комсомольское собрание, чтобы обсудить взгляды Борзенкова.
Соученикам надоел спор двух отличников, в котором никто ничего не понял; класс привычно шушукался, хихикал, шелестел бумажками, а тут мгновенно притих, словно его прихлопнули огромной ладонью. Директор предложение принял и серьезно оглядел всех... На суровые расспросы комсомольца Бодрова комсомолец Борзенков совсем уж еле слышно пояснил, что о кибернетике и Вселенной читал материалы - "правда, дискуссионные" - в журналах "Знание - сила" и "Наука и жизнь", были еще статьи в "Комсомольской правде". "Комсомольская правда" да Синус, который, выступив, назвал ученика Борзенкова умным, ищущим мальчиком с неординарным аналитическим мышлением, с поразительной для такого возраста эрудицией и любовью к знаниям, спасли Владьку. Ему хотели объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку, почему-то с формулировкой "за мелкобуржуазный индивидуализм и космополитизм", но ограничились выговором...
- Извини меня за то собрание, - отирая лицо, будто снимая с него паутину, попросил Юрий Иванович. - Хоть и поздновато, но... Лучше поздно, чем никогда, верно?
- Лучше никогда, чем поздно, - желчно ответил Владька и, устыдившись тона, добавил примирительно: - Чего теперь вспоминать... - Откинулся, уперевшись руками в руль, и выдохнул радостно: - Ну вот! Считай, приехали.
Машина, долго взбегавшая на затяжной уклон, одолела, наконец, его, и Юрий Иванович увидел внизу, в темноте, огромное черное пятно, искрапленное светлыми прямоугольничками окон, прошитое и перечеркнутое пунктирами сверкающих точек. "Жигули" нырнули вниз, покатили по длинному пологому спуску; огоньки города поползли вверх, потом исчезли, заслоненные чем-то большим, бесформенным. "Дурасов Сад", - догадался Юрий Иванович. Он занервничал, зашевелился, пригнулся к стеклу. Машина прошуршала по бетонному мосту, которого раньше не было - блеснула внизу на удивление узкая, точно ручеек, речка детства, - и "Жигули" вывернули на залитую светом фонарей площадь. Юрий Иванович увидел огромное белокаменное, со стеклянными стенами, здание - по фронтону его зеленела неоновая надпись: "Кинотеатр "Космос"; гранитного солдата, скорбно склонившего голову у вечного огня; воздушный и легкий павильон с алой буквой "А".
- Остановить? - спросил Владька.
- Не надо, - Юрий Иванович выпрямился. Это был не его Староновск. Посмотрю завтра, - и заметил обиженно: - Ничего не узнаю,
- Я хотел предупредить тебя, но не решался... - Владька смущенно откашлялся. - Вашего дома тоже нет.
- Зря не сказал. Я бы не поехал, - Юрий Иванович пожевал губами, поинтересовался брюзгливо: - Чем же он помешал?
- Там построили учебный центр: филиал сельхозинститута, техникум механизации, медучилище и прочее. Ну и нашей лаборатории место отвели.
- Понятно. Больше нигде построить было нельзя.
Юрий Иванович без интереса смотрел на проносившиеся мимо старые, нетронутые здания улицы Ленина; узнал изощренно-причудливый кирпичный Дом культуры; увидел Дворец пионеров с его вычурной чугунной решеткой и все с тем же облупившимся горнистом за ней, но остался равнодушным. Машина свернула в переулок, повернула еще раз и оказалась на улице его, Юрия Ивановича, детства. Промелькнул тяжелый, еще дореволюционной постройки амбар - раньше здесь была пимокатная артель имени Седова, проехали особняк купца Дурасова: с башенками, мансардами, резными флюгерами, кокошниками над окнами, и Юрий Иванович резко повернул голову налево - сейчас будет квартал, где стоял дом матери. И увидел вольготно разбросанные параллелепипеды и призмы построек стандартно-панельной архитектуры, меж которыми зеленели в свете фонарей лужайки, газоны, куртины.
Владька подрулил к символическим - две бетонные стелы - воротам, попетлял по асфальтовым дорожкам и остановил машину перед приземистым кубическим зданием с ажурной чашей антенны наверху.
- Узнаешь место? - он выключил двигатель, дернул рукоятку тормоза. Именно здесь вы когда-то жили.
- Обрадовал! - раздраженно проворчал Юрий Иванович осевшим голосом. Отстегнул ремень, выбрался наружу.
Осмотрелся, Прочитал сверкающую - золотом по черному - табличку: "Староновская лаборатория института физики полей АН СССР".
- Солидная контора, - хмыкнул неуважительно. - И ради нее сломали наш дом?
- Нет, почему же. Мы ни при чем. Когда тут стали все сносить, я настоял, чтобы нам выделили непременно этот участок, - Владька с деловитой заботливостью поглядел по сторонам.
- Безграмотно написано, - с удовольствием заметил Юрий Иванович. - Что имеется в виду, сельхозполей академии наук? Почему тогда не физика лугов? Или пашен, например?
- Ага, - рассеянно согласился приятель. - А помнишь, у вас здесь цветы росли? - показал на асфальтовую площадку, где остановились "Жигули". Пахли по вечерам - с ума сойти' можно. Я своему завхозу все время говорю, чтобы посадил. Не слушается, фыркает... А на этом месте у вас сарай был, летом ты в нем спал, - повел рукой в сторону светлого длинного здания, состоящего, казалось, из сплошных окон. - Сейчас тут сотрудники живут, а мы в том сарае когда-то однажды всю ночь в "дурачка" проиграли. Помнишь?
