Андрей Юрьев - Те, кого ждут
- Я вас выписываю, - сдавленно пискнула Леночка Нежина, всегда воображавшая себя ведуньей, - вы совершенно здоровы...
И дело о попытке самоубийства тотчас же закрыли.
"Не могла отказать себе в удовольствии", - отчетливо произносил Владов, и: "Ложь, ложь, ложь!" - захлебывался криком. Очнуться было не сложно. От пощечины-то не очнуться? Да бросьте!
Очнуться было не сложно. Сложно было уяснить происходившее. "Меня судили. Только что", - мелко стучал зубами Владов, закутавшись в протертый плед. Леночка - искрк! - стреляла взглядом в Ларису, спешно листала страницы книжищ. Страсть! страд! страх! - листочки корчились, строчки хлестали петлистыми нитями, Леночка путалась. "Нашла?" - Лариса подставляла ковшик с пуншем, Охтин: "Ничего, ничего, я вытру!" - разливал пряную кипель. В стаканы тоже.
После этих сеансов было трудно шевелиться, не то что думать. Правда, приходила свежесть. Даниил с удивлением прислушивался к собственному голосу, чистому и звонкому: "Как называется то, что мы делали?". "Голотропное дыхание"[4], - шумели влажные губы, и волосы твои, Лена, как две волны, отлетающие от мраморного лба! "А ты, однако, колдунья", - восхищенно шептал Охтин, раскрытую ладонь вручая как подарок, получая лед. Леночка мерцала своими черными звездами в Ларису. Кивок, поклон, спокойной ночи, и Леночка покоила фарфоровые щечки на кукольной подушке. Охтин метался, не решаясь целовать. Круги по спальне выводили в кухню, к раскрытому окну и съежившейся тени. "Никак не успокоишься?" - Лариса выпрямлялась, а Охтин, ссутулившись: "Почему я до сих пор не получил желаемого?" - да, ему нравилось, что город уже угас, и в темноте совсем не видно, с кем же говоришь, понятно только - женское.
- Как ты можешь мне, ее матери, задавать такие вопросы?
- Она без ваших советов шагу ступить не может.
- Я ни к чему ее не принуждаю. Я не хочу, чтобы она ошиблась. Слишком часто случайных людей принимают за долгожданных.
Но это будет ночью, а сейчас можно напитываться пуншем, и можно разглядывать надписи на стенах: "Есть Бог, и Бог есть Любовь", "Содеянное во имя Любви не морально, но религиозно", - и что-то еще, но Владов вдруг обжегся, оглядел двух широкобедрок: "Так что вы скажете? Как мне эту ведьму рыжую забыть? Что мне делать?". "Нельзя поддаваться призракам. И вообще, все призраки рождаются из твоего воображения, так что", - и Владов отражался в льдистых Леночкиных белках, и беседовал со своим отражением. "Истина в любви", - сверкала Леночка кристалликами зубок. "Никогда не ищут истины, но всегда - союзников в борьбе за право рода стать вожатым соплеменников, и воля одинокого - стать родоначальником дружины", - отчеканивал Даниил. "Дед Владислав тобой бы гордился", - так грустил Александр, светлокудрый печальник, и: "Да, я прямо пророк. Из малых, правда. Нихт зер кляйне, но все же", - так темнел Даниил...
Да, мне есть чем гордиться: я никому не должен и сам прошу только об одном - Господи, не дай опять проснуться с мутной головой!
ГОСПОДИ, ОСВЕТЛИ МОЮ ПАМЯТЬ!
Я помню чересчур много. Я помню почти все. Я помню, как Влад-господарь смотрел на копье, летящее в грудь - я помню, как я смотрел на копье, прорвавшее мне грудь. Я помню, как Влад умывался одиноким лучом, просочившимся сквозь решетку оконца - я помню, как я не мог упиться лучом, пролившимся в оконце. Я помню, как маленький Владичек сорвался с седла, и Милош вздыбил коня: "Весь народ или единый нарожденный!" - и как мы помчались сквозь чащу, и белые волки бросались на тропу, в горло янычарам, захлебнувшимся погоней и кровью, и Владичек, чуткий волчонок, шептал сквозь всю стаю: "Владу слава!" - и разъяренная стая выстремлялась из-под его ладони. Я помню, как Марица плакала у бойницы, глядя на турецкие пищали, харкающие огнем: "Умрем! Навсегда вместе!" - и как я прикорнул к хрупкому плечику: "Вот и открылась правда, радуница моя! Не веруешь в мою власть!" и визжащий комок обмяк меж камней у подножия башни, у ног мусульман, и все бабки Валахии отмаливали Марицу, сгинувшую от любви. В Константинополе, в Храме Пресветлой Софии сельджуки вспарывали животы монашкам-черницам, а белокурый Радо, уже не светлец, а светлянка, вцеловывал брызжущий белесым соком стебель и выгибал спинку Магомету Завоевателю: "Прости его, господин! Драконье отродье не изведало любви!" - и я ускользал из-под стражи, бежал к Храму Пресветлой Софии, где корчились на колах патриарх и митрополиты. Я отнял у серба, чалмленого серба, серба, обрезанного в янычары - я вырвал из крючковатых рук беленького волчоночка, и Хорт с тех пор не отступал от стопы господаря, и вслед за Хортом мчались в атаку кони драгонитов, ордена черных крылатых плащей, и турки скашивались клыкастой молнией, и задыхались: "Сам Дракула на нас!". А Матьяш Ворон бросил нас под Вышеградом, венгры в Буде причащались и пили Кровь Христову, а мы, прорываясь к шатру Магомета, вгрызались туркам в шейные вены, а Стефан Молдавский не перешел Карпат, а рыцари Папы нежились в мечтах о Пресвятой Деве, а Иван Иванович все платил оброк крымчанам, и все зеленые знамена магометан сошлись к предгорьям Карпат, а Радо Красавец выпячивал бедра ишанам. Да, у Храма Пресветлой Софии корчились на колах патриарх и митрополиты, и у ворот Тырговиште Магомет застонал, отвернув глаза: "Я справлюсь с валахами. Я не справлюсь с этим человеком", - а вкруг стен Тырговиште славили Влада Колосажателя раззявленные рты, обжитые мухами, и мы, Влад Третий, не пустили турок ни в Молдавию, ни в Литву, ни к немцам, ни к русским, о Карпаты разбилось зеленое море, и разъяренный Ворон осудил нас на пятнадцать лет, и дед Владислав пишет белые буквы на белых листах, и Милош морщится: "Да ты это в учебниках румынской истории вычитал!". Да, может быть и вычитал, но рыжая венгерочка принесла мне крест, рыжая София прошептала сквозь решетку: "Я не хочу достаться ни Данештам, ни Ягайлам", - и зеленые глаза благословили меня против зеленых знамен, и от свадебного стола взмыли драгониты в черных крылатых плащах, и маленькая католичка молила Богоматерь за Влада, Владова сына, и Дракула насмешливо смотрел на копье, летящее в грудь.
Я вычитал это на листах истории моего сердца.
Клара восхищенно озирается:
- И все это вы придумали?
- Он, он, - бурчит Милош, ширкая вилкой в черной тарелке. - Помнит он! Курносый кареглазый шатен. Ты же близко на румына не похож!
Клара хмурится, вглядываясь, как Милош разжевывает жаркое. Клара бледнеет, всматриваясь, как Владов вглатывает кровавые струйки. Клара, зардевшись:
- С вашими ушами миром править!
Столбняк - орудие развода.
Заставь жено Богу молиться. Позволь жено взглянуть в геену.
Если Борко хохочет - вызывайте "Скорую". Или зашивайте уши. Иначе эпидемия хохота опустошит городок, и без того не часто посещаемый плодовитыми знаменитостями. Смех - единственно приятная зараза.
Смеховинки пылятся шипеньем шампанского и лопаются пугливо. Даже скрипки, и те, кашлянув, смычками вязнут в тишине. Если девушка смеется завидуйте, сколько влезет. Если девушка плачет - что вы пялитесь? Вот так. Носы в тарелки! Вынюхивать смачные охтинки.
У Клары улыбка робко мечется чайкой, взлетает сквозь тяжелые, томные капли. Вот-вот, и захлебнется горечью:
- Я забыла. Вы властолюбивый. Меня учили, как понимать, а я забыла.
- Милош, не валяйся на полу. Кларочка, кто тебя этому учил?
Как можно эти плечи оставлять без плащяниц? Как можно эти пальцы, это веющее у виска, навеявшее радугу слезинок, как можно это не упрятать в уютные меховушки? Ведь смерзнется, застынет неприступным гордецом. Клара, оттаяв капелью, обнажила карие проталинки: "Лариса Нежина".
Сквозит. Как сквозит! Прикройте окна. Понапускали кровососов! Милош мечется в тарелках. Милош обожает жаркое. Милошу приятно распробовать каждое волоконце, каждую продолинку, каждую кровавинку венгерских настоек впитать. Турки вздрагивали, завидев воинов Дракулы. Губы, обагренные кровью. Хватит шуметь. Аж уши заложило. Пережарили, бляди. Любит Милош втыкать ножи в живых людей? Вряд ли. Он любит раскуривать сигарку "Кафе Крем". Все это - так, смутки. Дымчатые петли. Затяжки обидок. Промчитесь сквозь ночь, окунитесь в зарю. Ахните в дождь, слегка распояшьтесь. Не стискивайте зубы, Даниил Андреевич. И вот чего:
- Что, приперла, наконец, пустота? Такая пустота! Ты уже до краев любовью своей переполнился, а вокруг тебя пусто. Излиться не во что. Не в кого Дух свой излить. Все хотят собой что-то наполнить и заполнить, заполонить все и всех без остатка. Каждый ищет в другом человеке пустот, дырок и норок, и чтоб они были тепленькими и уютными. Чтобы повсюду свои щупальца распустить. И вот копошатся, вот копошатся! Я? Покоя хочу. Хочу все свои щупальца назад втянуть. Чтобы переполниться. Ну, хоть бы и так наслаждаться собственным соком. Кто нарцисс? Сам ты настурция! У тебя самого-то лилии куда там падают? В зрачок, вот именно! Потому что ты пустой. И ты пустая. Пустая и уютная. Поэтому привлекательная и обольстительная. Даниил Андреевич, ты куда? О смысле жизни там подумай. Желаю облегчения. Еще хоть раз напомнишь ему о Нежиных - всех твоих клиентов перевешаю. А ты бывала на Карпатах? В монастырях, основанных Владом Кровопийцей, была? Ничего ты не видела.
