Сергей Беляков - Ликвидатор (Части 1-2)
Развилка на Ямполь. Движение влево по шоссе, в сторону станции, значительно интенсивнее. Мы движемся все медленнее. Саша озабоченно смотрит на часы. Как он объяснил, развод на станции проводится возле второй очереди ЧАЭС, 5 и 6 блоков, которые уже были почти готовы к пуску, когда случилась авария. Туда свозят живую силу и приданную технику, солидная часть которой уже за пределы станции не выезжает - сильно заражена. На развод также приходят "душеприказчики" - представители гражданских организаций, вовлеченных в ликвидацию, и выдают фронт работ командам, которые приписаны к ним на сегодня. Принцип двоевластия был бичом системы: с одной стороны, команда и ее старший должны подчиняться указаниям военного начальства, с другой стороны, гражданские часто вносили вводные "строго поперек" тому, что говорили командиры, и наоборот...
Мы сворачиваем на промплощадку второй очереди. Впереди - циклопические цементные градирни 5 и 6 блоков. Смена в сборе: команды выстроены по периметру, сзади запаркована техника. Пока Саша идет докладываться, мы тоже присоединяемся к "параду". На солнце лицо под лепестком быстро стало мокрым - не то от пота, не то от учащенного дыхания. Я жалею о том, что не снял бязевую пододевочную рубаху; по телу ползут струйки пота, щедро сдабриваемые ощущением близкой опасности. Станция отсюда едва видна. Бросается в глаза полосатая вентиляционная труба на крыше разрушенного реакторного отсека.
Площадка постепенно пустеет. Команды одна за другой отправляются на станцию. Саша не спеша возвращается назад. Оказывается, наш гражданский заказчик пока не объявился.
Ждем. Прошло минут десять. Наша бойцы недовольны, но пока не высказывают этого открыто. Я спрашиваю у Саши:
- Часто так случается?
- Бывает... - Угрюмо отвечает он.
Еще несколько минут спустя он срывается с места и бежит к кучке начальников, похоже, уже готовых свалить. Следует короткий диалог на повышенных оборотах, правда торжествует, и мы уже едем к станции - нам разрешили дожидаться заказчика в "отсидке".
Последующее отложилось в памяти в виде пачки фотографий, перелистываемых нетерпеливыми пальцами - настолько схематично и дискретно воспринималась станционная действительность моим возбужденным мозгом...
Длинное здание энергоблоков сразу бросается в глаза своей монументальностью - кажется, с километр длиной. Серебристо-воздушные нагромождения окрытых распределительных устройств, ОРУ, блестят на солнце вдалеке.
Переезжаем через какой-то неширокий канал с водой. Движение в обе стороны по-прежнему очень насыщенное. Количество спец-техники впечатляет. Я впервые вижу "миксеры" на КрАЗах с усеченной кабиной - только для водителя. Она укрыта листовой броней, с маленькими освинцованными оконцами. Несколько огромных зеркал заднего обзора установлены на радиаторе, двери и переднем бампере. Диковатая получилась машина.
Судя по небольшому бюсту Ленина, установленного напротив въезда, мы попали на центральную площадь, и здание перед нами - управление ЧАЭС. Влево от него уходит длинное здание энергоблоков. Наша машина ныряет за главный корпус, ловко увернувшись от сдающего задом и почти воткнувшегося в нас КрАЗа со щелками-бойницами вместо окон.
- Сука слепая, - шипит Василий.
Мы во внутреннем дворе. Василий и Саша разочарованы. Путь влево, вдоль 1-го и 2-го блоков, перегорожен бетонными блоками-надолбами. Их поставили недавно, говорит Ходырев; раньше можно было проскочить чуть ли не до самого административно-бытового комплекса (АБК) N2, где нам нужно переодеться в "грязное" (в радиоактивном смысле) сменное обмундирование, используемое для работ на станции.
Теперь блоки преграждают путь. Мы выгружаемся за главным корпусом.
Василий быстро отваливает; буквы ММ 00-02 на заднем борту ЗИЛа издевательски покачиваются на прощание. Мы идем пешком, практически бежим, до АБК-2.
Пот ест глаза. Сердце выпрыгивает из груди. Сознание невидимой, неосязаемой опасности угнетает. Немного приободряет то, что вокруг - люди, уверенные, занятые делом. Саша тоже спокоен. Сбавляет напряжение и "технологический шум", звук работающих моторов, доносящийся одновременно из разных мест. Он сливается в неразборчивый, но привычно-обнадеживающий звуковой фон.
Звягинцев сноровисто налаживает дэпэшку и снимает показания по ходу Саша и Игорь предупредили, что радиационное поле на промплощадке ЧАЭС непредсказуемо меняется в зависимости от места, времени, и направления ветра... Дозер монотонно говорит:
- Тридцать миллирентген ... Пятьдесят... Сто... Пол-рентгена...
Все, не сговариваясь, переходят на бег. Подгонять никого не надо.
Бетонно-серого цвета здания разной формы и, очевидно, предназначения, то идело попадаются по пути. Над головой подвешены технологические переходы, транспортерные коридоры. В тамбурах и вестибюлях многих зданий сидят и стоят люди, военные и гражданские. Многие курят, сняв респираторы. Саша поясняет на ходу:
- Отсидка... В здании фон меньше минимум в 10-20 раз, меньше пыли. Есть возможность отдохнуть, перекурить...
Я вижу, что перед каждым входом установлены невысокие корыта из нержавейки, снабженные проточной водой. Каждый, входящий в здание, ополаскивает сапоги в корыте, смывая пыль. Лихо... А куда же девается зараженная вода?
Где-то неподалеку в небе, пока невидимый, работает тяжелый вертолет свистящий звук лопастей постепенно перекрывает остальные звуки. Мы огибаем два одинаковых гребня 1-го и 2-го энергоблоков, выступающих из общего здания - они окрашены в темный цвет и легко распознаваемы издалека. Справа останкинской башней вздымается громадная бетонная труба. Солнце периодически показывается из-за зданий. Я обнаруживаю, что не могу смотреть не то чтобы на солнце, но даже в его сторону - глаза моментально начинают слезиться.
(Я пойму позже, что это - один из нескольких выверенных практикой индикаторов воздействия радиации на организм. Обычно такая реакция наступает на небольших фонах).
Повернув за 2-й блок, мы упираемся в многоэтажный куб АБК-2.
Ходырев командует:
- Одеть пропитку, собраться в вестибюле через десять минут.
Мы бегом поднимаемся на 5-й этаж, закрепленный за нашей бригадой.
Тяжелый запах уставшего мужицкого тела бьет в нос. К нему примешиваются резковатые запахи дезинфекции, ненадеванного текстиля, табачный дым.
На этаже - столпотворение. Ходырев терпеливо приостанавливается, ведя меня за собой, пробиваясь куда-то в сторону окон. Там - металлические шкафы в два уровня, рядом - скамейки. Шум бегущей воды, пар, сырость дают знать о близости душевой.
Саша находит два свободных шкафа пососедству. В в них висит одежда, в которой я сразу узнал одиозное "импрегнированное обмундирование". Эта пошлая разработка какого-то сталинского еще НИИ долгое время была на вооружении армии как патентованное средство для защиты от ОМП - мы буквально плавились в нем на послеинститутских сборах, потому что воздуха оно не пропускало совсем... Его можно учуять по странно-сладковатому запаху пропитывающего состава, но в здешней крепкой смеси он практически неуловим.
- Одевай, - говорит Ходырев. - Не забудь рубаху под низ, иначе кожа будет зудеть.
Я вижу, как голый мужик, выйдя из душевой, извлекает из полиэтиленовых мешков у стены трусы, рубаху и носки, похоже, новые... Саша кивает мне на мешки:
- Кое-что простирано в станционной прачечной, там, где наши РАСТовцы работают с Игорем, но в основном все новое. Одевайся. После смены сбросишь все использованное на расфасовку, вон там, - он показывает на несколько мешков с желтыми ярлыками у входа. - Оставь свои сапоги в шкафу, не надо их пылить лишний раз... В том углу стоит мешок с кирзой - она пользованая-перепользованая, но дозеры ее проверяют регулярно, должна быть "чистая". Одень две пары носок, возьми сапоги на размер больше, будет легче ногам. Поторопись...
Сам он уже одет. Пропитка, дополненная полотняным шлемом, на манер монтажного, прикрывающим голову и шею, сильно меняет его вид. Я стараюсь привыкнуть к несгибаемости гимнастерки и галифе, щедро пропитанных спец-составом. Пока получается плохо.
В вестибюле по-прежнему толкучка. Бойцы ждут нас, сгрудившись у лестницы, подальше от окон. Узнать их в спецухе почти невозможно, тем более, что видел-то я их всего несколько минут в курилке перед отправкой. Ориентируюсь по дозеру: синяя изолента на приборе у Звягинцева заметна издалека.
Ходырев пересчитывает людей, дает команду на выход.
Мы двигаемся в темпе. Солнце моментально пропекает спину, голова преет в дурацком шлеме. Но я понимаю: это тот самый вариант, когда пар костей не ломит...
Пробегаем под какой-то эстакадой. Воспользовавшись тем, что нахожусь в ее тени, оборачиваюсь назад и задираю голову. Вот она, та самая полосатая труба на разделе 3-го и 4-го блоков. Ее пугающая близость резко усиливает потоотделение. Страхом это назвать, наверное, можно, но добавляется еще что-то необычное, как пузырьки кессонной болезни, вскипающие в крови... Лихорадочное возбуждение... Вата в ногах...
