Сергей Беляков - Ликвидатор
Обзор книги Сергей Беляков - Ликвидатор
ЛИКВИДАТОР
Повесть
"Forwarned is Forarmed" - "Кто предупрежден, тот вооружен"
Разъяснение словаря: Те, кто осведомлены
о надвигающейся опасности, лучше подготовлены
ко встрече с ней, чем те, кто о ней ничего не подозревает
(E. D. Hirsch, Jr., et al. "The New Dictionary
of Cultural Literacy", 3rd Edition, Boston, 2002)ПРОЛОГ
Несколько раз в последние годы я был очень близок к тому, чтобы написать о моей работе ликвидатором (право слово, не хочется продолжать громоздким разъяснением "...последствий аварии..." и т.д., а, наверное, надо бы...). Время стирает ёмкость короткого слова. Я садился к компьютеру. Но каждый раз, когда я открывал новый файл, каждый раз, когда я писал слово "Чернобыль", упрямая память сбоила. Я слишком хорошо помнил запахи зоны и станции, я опять ощущал кожей иссушающую радиоактивную пыль промплощадки, я снова истекал потом неизвестности на "объекте Пикалова", я вновь метался по крыше третьего блока... Мозг отказывался сотрудничать. Я сдавался.
На ЧАЭС у меня была небольшая записная книжка, в которой я держал данные об уровнях радиации на разных объектах, где работал и списки команд по дням. Те, кто ходил из 25-й бригады с командой на Станцию в лето 86-го, знают: текучка была такой, что редко когда удавалось признать по фамилии - не в лицо, которое по большей части ты видел в "Лепестке" или в баночном респираторе, но по фамилии в реестре - признать человека, с которым ты работал вчера, позавчера, три дня назад.
Книжка осталась в зоне. Не хотелось тащить с собой лишние рентгены... ни в строчках, ни в пыли между страницами.
Теперь я очень жалею, что не забрал ее с собой, на "гражданку".
Потому что я могу восстановить в памяти географические названия, технические термины, слэнг. Но забываются-то по большей части имена, о чем сожалею несказанно. Восстановить их становится все труднее.
Несколько лет тому я попробовал было ткнуться в Интернет, поискать что-либо написанное о ликвидаторах лета 86-го на ЧАЭС. Нашел много всякого, но, к сожалению, больше документального характера, иногда рупорно-триумфального, что-то вроде "Из летописи боевого пути вч "ХХХХХ". Встречались и воспоминания, но они носили по большей части эпизодический характер. Выдержки из книг Сергея Мирного и Михаила Биденко, пожалуй, наиболее точно и полно передают атмосферу Чернобыля 86-го.
Двадцать лет - долгое время. Я все же переборол себя и решил написать о моем Чернобыле.
Мне есть что рассказать. Я сделал двадцать три ходки на ЧАЭС. Начиная с шестого августа 86-го, я работал на Станции с командами численностью от десяти до двадцати пяти бойцов в течение пятнадцати дней подряд. Если эта информация вам ничего не говорит, спросите о том, что это значит, у других ребят-ликвидаторов... Сам лишь скажу, что в моей жизни ни до, ни после того я никогда не испытывал моральных, эмоциональных и физических перегрузок подобной амплитуды и насыщенности. Волей фортуны и командования я был "воткнут" во все самые горячие точки ЧАЭС августа 86-го. Я постараюсь описать все, что еще удерживается памятью. Видел я много, но повторяться и освещать саму историю ЛПА не буду: ее знают многие - по книгам, статьям, Интернету.
Эта повесть - не мемуары лихого мачо-ликвидатора. Часто выходит, что автор воспоминаний преследует цель либо заключить себя в рамки портрета героя (мученика, святого, и пр.), либо возвысить острием пера свое ущемленное самолюбие, либо попытаться привлечь к себе внимание (в лучшем варианте привлечь внимание к проблеме), и т. д.
Пару лет назад окольными путями дошла весть о том, что к двадцатилетию аварии на ЧАЭС меня вроде бы представляли к какой-то топ-награде Украины, не то ордену, не то медали... Странное ощущение, как-будто речь шла о ком-то другом. Мне не нужно ничего этого. Моя жизнь сложилась. Плохо ли, хорошо ли, и насколько в этом сыграл свою роль мой Чернобыль - неважно, но по-моему, сложилась. Мне не нужно от неньки-Украины ни почета, ни денег, ни признания.
Поэтому я не стану писать стандартные мемуары.
Я попробую восстановить в памяти и отобразить на бумаге эмоции и мироощущения обычного человека, по собственной воле выдернутого из кокона иллюзий и мира наносных ценностей Союза образца 1986-го и шарахнутого мордой о столб ядерной катастрофы. Если это вам интересно - читайте дальше.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ "Сварщик зварює метал"
30 апреля 1986 г.
Вовик прищуривает правый глаз. Сизый дым от "Примы" выедает мозги, но он мужественно старается докурить 'до ногтя'. Надо экономить, впереди еще два дня. Курева у нас не много.
Вовик лежит на боку у костра и цитирует избранное, "вірш голови колгоспу "Вірний шлях" Миколи Iвановича Паська" на животрепещущую тему о необходимости обеспечения спецмолоком лиц, работающих с газовой сваркой:
Сварщик зварює метал.
Втома нападає,
Бо йому той вредний газ
В лёгкі попадає.
Треба випить молока
Дві літри одразу,
Щоб очистить легкі всі
Од вредного газу!
Вовик утверждает, что это придумано не им, а было действительно прислано на Киевское радио несколько недель тому, но мы с Димой в этом сомневаемся.
Мы выбрались на рыбалку на Дальние Озера. Никого, кроме нас троих, на расстоянии пушечного выстрела. Природа. Чистая родниковая вода. Хороший клев. Достаточное количество закуски и того, к чему она прилагается. Впереди длинный первомайский выходной - "что еще нужно джигиту, чтобы спокойно встретить старость?"
Я передергиваю плечами. Холодает. Перед закатом мы искупались в протоке и сейчас греемся у костра. Вода в протоке темная, с едва уловимым привкусом тины и холоднющая до зуболома. Природа в этих местах всегда удивляла первозданной нетронутостью. Но в нашем государстве такое - непорядок; неча площадям гулять! Скрипнуло державное перо, и вот в пределах двух десятков километров отсюда воздвигнут форпост отечественной химпромышленности, Днепродзержинское ПО "Азот"... и уж где-то совсем рядом, выше по течению, находятся отстойники и могильники химических отходов форпоста.
Мы - химики. Ежедневная работа с ядами, мутагенами и прочей прелестью загрубляет планку восприимчивости химика к проблемам окружающей среды. Примерно так же, как хирург в отделении "скорой помощи" со временем перестает содрогаться при виде берцовой кости, торчащей сквозь мякоть из открытого перелома. Но когда химик-синтетик попадает в такую вот пасторальную благодать, что-то шевелится в его зачерствевшей душе.
