Николай Лесков - На ножах
– И глупеем?
– Сама сказала, – ответил, шутя, Форов и, достав из кармана кошелек с табаком, начал крутить папироску.
Жена долго смотрела на майора с улыбкой и наконец спросила:
– Вы, господин Форов, пенсион нынче получили?
– Разумеется, получил-с, – отвечал Форов и, достав из кармана конвертик, подал его жене.
– Вот вам все полностию: тридцать один рубль.
– А шестьдесят копеек?
– Положение известное! – отвечал майор, раскуривая толстую папироску.
Синтянина взглянула на майора и рассмеялась.
– Да чего же она в самом деле спрашивает? – заговорил Филетер Иванович, обращая свои слова к генеральше, – ведь уж сколько лет условлено, что я ей буду отдавать все жалованье за удержанием в свою пользу в день получения капитала шестидесяти копеек на тринкгельд.
– Нет, я что-то этого условия не помню! Когда ты за мной ухаживал, ты мне ни о каких тринкгельдах тогда не говорил, – возразила майорша.
– Ну, ухаживать за тобой я не ухаживал.
– Так зачем же ты на мне женился? Майор тихонько улыбнулся и проговорил:
– Что же, женился просто: вижу, женщина в несчастном положении, дай, думаю себе, хоть кого-нибудь в жизни осчастливлю.
– Да, – проговорила Катерина Астафьевна, ни к кому особенно не обращаясь: – чему, видно, быть, того не миновать. Нужно же было, чтоб я решила, что мне замужем не быть, и пошла в сестры милосердия; нужно же было, чтобы Форова в Крыму мне в госпиталь полумертвого принесли! Все это судьба!
– Нет, французская пуля, – отвечал Форов.
– Ты, неверующий, молчи, молчи, пока Бог постучится к тебе в сердце.
– А я не пущу.
– Пустишь, и сам позовешь, скажешь: «взойди и сотвори обитель».
Вышла маленькая пауза.
– И Сашина свадьба тоже судьба? – спросила Лариса.
– А еще бы! – отвечала живо Форова. – Почем ты знаешь… может быть, она приставлена к Вере за молитвы покойной Флорушки.
– Ах, полноте, тетя! – воскликнула Лариса. – Я знаю эти «роковые определения»!
– Неправда, ничего ты не знаешь!
– Знаю, что в них сплошь и рядом нет ничего рокового. Неужто же вы можете ручаться, что не встреться дядя Филетер Иванович с вами, он никогда не женился бы ни на ком другом?
– Ну, на этот раз, жена, положительно говори, что никогда бы и ни на ком, – отвечал Форов.
– Ну, не женились бы вы, например, на Александрине?
– Ни за что на свете.
– Браво, браво, Филетер Иванович, – воскликнула, смеясь Синтянина.
– А почему? – спросила Лариса.
– Вы всегда все хотите знать «почему»? Бойтесь, этак скоро состареетесь.
– Но я не боюсь и хочу знать: почему бы вы не женились на Саше?
– Говорите, Филетер Иванович, мне уж замуж не выходить, – вызвала Синтянина.
– Ну, извольте: Александра Ивановна слишком умна и имеет деспотический характер, а я люблю свободу.
– Не велик комплимент тете Кате! Ну, а на мне бы вы разве не женились? Я ведь не так умна, как Александрина.
– На вас?
– Да, на мне.
Форов снял фуражку, три раза перекрестился и проговорил:
– Боже меня сохрани!
– На мне жениться?
– Да, на вас жениться: сохрани меня грозный Господь Бог Израилев, карающий сыны сынов даже до седьмого колена.
– Это отчего?
– Да разве мне жизнь надоела!
– Значит, на мне может жениться только тот…
– Тот, кто хочет ада на земле, в надежде встретиться с вами там, где нет ни печали, ни воздыхания.
– Вот одолжил! – воскликнула, рассмеявшись, Лариса, – ну, позвольте, кого бы вам еще из наших посватать?
– Глафиру Васильевну Бодростину, – подсказал, улыбаясь, Подозеров.
– Ах, в самом деле Бодростину! – подхватила Лариса.
– Кого ни сватайте, все будет напрасно.
– Но вы ее кавалер «лягушки».
– «Золотой лягушки», – отвечал Форов, играя своим ценным брелоком. – Глафире Васильевне охота шутить и дарить мне золото, а я философ и беру сей презренный металл в каком угодно виде, и особенно доволен, получая кусочек золота в виде этого невинного создания, напоминающего мне поколение людей, которых я очень любил и с которыми навсегда желаю сохранить нравственное единение. Но жениться на Бодростиной… ни за что на свете!
– На ней почему же нет?
– А почему? Потому, что мне нравится только особый сорт женщин: умные дуры, которые, как все хорошее, встречаются необыкновенно редко.
– Так это я по-твоему дура? – спросила, напуская на себя строгость, Катерина Астафьевна.
– А уж, разумеется, не умна, когда за меня замуж пошла, – отвечал Форов. – Вот Бодростина умна, так она в золотом терему живет, а ты под соломкою.
– Ну, а бодростинская золотая лягушка-то что же вам такое милое напоминает? – дружески подшучивая над майором, спросил Подозеров.
– Золотая лягушка напоминает мне золотое время и прекрасных умных дураков, из которых одних уж нет, а те далеко.
– Она напоминает ему моего брата Жозефа, – сказала Лариса.
– Ну, уж это нет-с, – отрекся майор.
– Почему же нет? Брат мой разве не женился по принципу, не любя женщину, для того только, чтобы «освободить ее от тягости отцовской власти», – сказала Лариса, надуто продекламировав последние шесть слов. Надеюсь, это мог сделать только «умный дурак», которых вы так любите.
– Нет-с; умные дураки этого не делали, умные дураки, которых я люблю, на такие вздоры не попадались, а это мог сделать глупый умник, но я с этим ассортиментом мало знаком, а, впрочем, вот поразглядим его!
– Как это поразглядите? Разве вы его надеетесь скоро видеть?
– А вы разве не надеетесь дожить до той недели?
– Что это за шарада? – спросила в недоумении Лариса.
– Как же, ведь он на днях приедет.
– Как на днях?
– Разумеется, – отвечал Форов. – Мой знакомый видел его в Москве; он едет сюда.
Присутствующие переглянулись.
«Это что-нибудь недоброе!» – мелькнуло во взгляде Ларисы, брошенном на Синтянину; та поняла и, сама немного изменясь в лице, сказала майору:
– Филетер Иванович, вы совсем бестолковы.
– Чем-с? Чем я бестолков?
– Да что же это вы нам открываете новости по капле?
– Чем же я бестолковее вас, которые мне и по капле не открыли, что вы этого не знаете?
– Откуда же мы могли это знать?
– А разве он не писал об этом Ларисе Платоновне?
– Ничего он не писал ей.
– Ну, а я почему мог это знать?
– Но вы, Филетер Иваныч, шутите это или вправду говорите, что он едет сюда? – спросила серьезно Лариса.
По дорожке, часто семеня маленькими ногами, шла девочка лет двенадцати, остриженная в кружок и одетая в опрятное ситцевое платье с фартучком. В руках она держала круглый поднос, и на нем запечатанное письмо.
Лариса разорвала конверт.
– Вы отгадали, это от брата, – сказала она и, пробежав маленький листок, добавила: – все известие заключается вот в чем (она взяла снова письмо и снова его прочитала): «Сестра, я еду к тебе; через неделю мы увидимся. Приготовь мне мою комнату, я проживу с месяц. Еду не один, а с Гор…»
– Не могу дальше прочесть, с кем он едет, – заключила она, передавая письмо Синтяниной.
– Не прочтете ли вы, Филетер Иванович?
Форов посмотрел на указанную ему строчку и, качнув отрицательно головой, передал письмо Подозерову.
– «Горданов», – прочел Подозеров, возвращая письмо Ларисе.
– Так вот он как будет называться ваш рок! – воскликнул майор.
– Филетер Иванович, вы несносны! – заметила ему с неудовольствием Синтянина, кинув взгляд на немного смущенного Подозерова.
– А я говорю только то, что бывает, – оправдывался майор, – братья всегда привозят женихов, как мужья сами вводят любовников…
– А что это за Горданов? – сухо спросила Лариса.
– Я, кажется, немножко знаю его, – отвечал Подозеров. – Он помещик здешней губернии и наш сверстник по университету… Я его часто видел в доме некиих господ Фигуриных, где я давал уроки, а теперь у него здесь есть дело с крестьянами о земле.
– Фигуриных! – воскликнула Лариса. – Вы видели его там? Он их знакомый?
– Кажется, даже родственник.
– Интересный господин? – полюбопытствовала Синтянина.
– М-мм! Как вам сказать…
Подозеров, казалось, что-то хотел сказать нехорошее о названном лице, но переменил что-то и ответил:
– Не знаю, право, мы с ним как-то не сладились.
– А вы кого же у Фигуриных учили?
– Там были мальчик Петр и девочки Наташа и Алина.
– А вы эту Алину учили?
– Да; она уже была великонька, но я ее учил.
– Хороша она?
– Нет.
– Умна?
– Не думаю.
– Добра?
– Господь ее знает, девушки ведь почти все кажутся добрыми. У малороссиян есть присловье, что будто даже «все панночки добры».
– «А только откуда-то поганые жинки берутся?» – докончил Форов.
– Эта Алина теперь жена моего брата.
– В таком случае малороссийское присловье прочь.
