Михаил Пришвин - Том 7. Натаска Ромки. Глаза земли
Вечером прошел от Михалева до Филипповской гати и дальше по жидкому болоту до Абрамова. Я думаю, что количество дичи вовсе не пропорционально площади, удобной для ее обитания, напротив, в маленьких болотцах дичи больше бывает, чем в больших. Нашли коростеля, по которому Ромка сделал стойку, а потом до самой Филипповской гати, до грязи от коровьего причала встречен был один бекас. Возле гати в трясине было два бекаса. Они несколько раз перемещались, и я воистину с ослиным терпеньем подводил Ромку. Мне только раз удалось добиться стойки, и то уже после взлета по месту. Вообще Ромка может причуивать, сильно волнуясь, низом, по на-броду, без стойки, может верхом что-то чуять, тихо брести по запаху, но вскоре терять струю… Около нашей деревни в болотных кустах, где коровье стадо устроило целое маленькое озеро грязи, нашлось несколько бекасов.
Слепни почти совсем кончились, говорят, и потыкушек значительно уменьшилось. Самое лучшее время для прогулки вечером в семь часов, когда потыкушки уже кончились, а комар не начинал.
Стараюсь с бешеного карьера переводить Ромку словом «тише» на более тихий и внимательный поиск.
Видел, как ложились белые холсты на болота. Потом вошел в этот туман. Мозгло.
Замечали вы, что когда где-то тут вот, за этим болотом, крикнут гнездовые журавли на своем болоте, то всегда кажется, будто у них там как-то совсем не по-нашему хорошо, интересно?
15 июля.
Стоят жаркие дни. По утрам роса, как после ливня. Косят болота. В четыре утра пошел на первый выводок против Михалевского болота и сначала не нашел его. Потом возле Островка Ромка причуял, и, пока ворочался в траве, вылетела сонная бекасиха и очень близко, сложив крылья вилочкой, упала в траву. А Ромка, вдруг что-то причуяв в траве, отстранился, сел и перевел глаза на меня. Оказалось: гнездо с тремя яйцами.
Нужно все-таки отдать справедливость Ромке: на редкость послушный и памятливый. Потом много раз я подводил Ромку по перемещающейся самке, и подводил на веревке, и так, свободно, уговаривая на тихий ход, приближал; в лучшем случае он прихватывал и начинал шарить, а бекасиха взлетала без стойки, в худшем – он не чуял и не видел взлета, но потом, когда подходил ближе к месту, с которого она срывалась, делал настоящую стойку.
Я утешал себя тем, что трава была очень высокая, роса слишком большая и что мать Ромки целый месяц тоже не понимала, что, схватив чутьем бекаса, нужно довериться этому запаху и стоять, играя ноздрями, или двигаться вперед с крайней осторожностью, нащупывая место, от которого исходит запах.
Удивительно, как на всяком деле сначала удается как бы вперед забежать, а потом вернуться к начальным позициям и доползать очень медленно по случайно открывшейся возможности. То была раньше «проба», а собственное учение вот только теперь и происходит. Буду теперь ждать стойку по бекасу, как он делает теперь по коростелю (коростель-то очень близко!).
Когда я вернулся <через два часа> к месту первоначального выводка, Ромка вытурил без всякой стойки коростеля, а когда я отправил его в направлении перемещенного по большим кочкам, то выводок бекасов сорвался прямо из-под Ромкина живота. Я расплевался и не стал больше искать перемещенных.
До дому оставалось перейти ржаное поле, как вдруг Ромка сильно натянул веревочку, растянулся на траве и стал хлюпать носом. Я опустил веревку подлиннее, он пополз раскорякой в кусты, скрылся там. Потом раздалось хлопанье крыльев. Я успел разглядеть тетерку и маленького цыпленка. Вот счастье! Искать тетеревей в лесу долго я считал вредно для молодой собаки, но если даром дается, то почему же не дать понюхать необходимую дичь Ромке. Я уложил Ромку и стал посвистывать, направо перелетела матка, налево свистел цыпленок, и такой, верно, маленький, что свистел еще без коленца; я стал ему подражать, и скоро отозвалась матка.
Когда, мне показалось, прошло довольно времени, чтобы молодые тетерева дали по росе свои бродки, я встал и отпустил, конечно на веревке, Ромку. Он сделал шаг или два – из-под ног вылетел тетеревенок, он посмотрел вслед ему налево – справа возле самых ног вылетел другой, он поглазел направо – вылетел слева. И тогда он бессмысленно запахал носом по траве, полез раскорякой, даже с криком. Потом он метался по следам туда и сюда, и там и тут, просто от шума в траве его громоздкого тела, вылетали тетеревята. Вот какой он еще, значит, совершенный осел!
Вечерняя работа по тетеревам.
Следы утренние смешались с вечерними, и Ромка, сколько ни пахал носом, ничего не мог найти на лугу возле ржи.
Потом надо непременно сделать описание этого интересного уголка природы, где на таком малом пространстве сходятся столь различные угодья: рожь и луг, суходол, и болото ручьевое, и болото боровое с мохом и ягодой.
Ромка все перенюхал возле ржи и на сухом лугу. Я перевел его для отдыха в болотце, тут спугнулся кулик. Потом из этого болотца Ромка вытянул меня в моховое и врастяжку потащил меня по траве.
У молодых легавых такое обыкновение – мчаться но тетеревиному следу как можно скорей. Вот почему и нельзя их пускать в лес. На следу, по которому тащил меня Ромка, я заметил тетеревиное перышко, вернул Ромку, показал, – он крепко понюхал; я поднял перо – он слизнул у меня его и проглотил; а после этого он перестал тянуть, стоял и смотрел на меня, куда я пойду, потому что раз я могу достать из тетерок перо, то, уж конечно, знаю, где они… Через некоторое время мы добрались до тетерки, – верно, это другая, холостая.
После работы по тетеревам учил по крику «тише!» ходить на коротком поиске. Ромка на это поддается, но я боюсь, (не) будет ли этим сбит «естественный поиск».
16 июля.
АнонсРабота по бекасам от четырех до половины восьмого. Возле Фплипповской гати поднялись два молодых бекаса. Ромка пошел искать и, вероятно, задел на ходу лапой: вдруг осел, согнулся, отошел шага два и сел, поглядывая на меня виновато. Бекас лежал без признаков жизни. Я поднял его, он был совершенно теплый и скоро зашевелился у меня в руках, а потом как только повеселел, то я связал ему на случай ноги. Это была драгоценная добыча для натаски.
Я десятки раз прятал бекаса между кочками и в кусту. Вот результат: стойки нет. Причуивает через траву аршина на полтора, не больше. Часто проносится мимо. При таком чутье, если без следа найти может только мертвого, вот почему за неделю мы и не нашли ни одного молодого и все срывались раньше, чем причуивал. Но это не конец!
С матерью его было то же самое, и продолжалось до осени. Вероятно, осторожность, оглядка и особая догадка способны удесятерить это чутье на аршин.
Возвращались болотом. Против Михалева из низкой травы Ромка вытурил бекасов: старого и молодого. Я прицепил веревку и стал подводить к молодому. Шагах в десяти Ромка уловил запах бекаса, но как раз в тот момент он вылетел.
Стал кружиться по коростельному следу. Я отвел и пошел искать старый первый свой выводок бекасов. Усердно искал минут двадцать, если не полчаса, а потом, когда вернулся к тропинке домой, Ромка вдруг стрелой куда-то помчался.
Свистки не помогали. Я нашел его на том самом месте, где он полчаса тому назад был отведен мной от следа коростеля. Подобное было с ним сегодня и с бекасом.
Расставаясь сегодня с бекасенком, я устроил его очень удобно в кочке под лозиной, бекасенок до того посвежел, что пищал, и когда я его подбрасывал, то опускался, как осенний жирный дупель. После того как я устроил бекаса и пошел, Ромка охотно побежал за мной, – ведь бекас ему достаточно надоел. Так мне представлялось, на самом деле он расставался с бекасом только потому, что над ним висела моя воля. Но когда уже на довольно большом расстоянии от бекаса я встретил пастуха и стал с ним разговаривать и, значит, внимание мое по управлению собакой ослабело, Ромка стремглав покатил к бекасу.
Очень возможно, отчасти у него это возвращение происходит от наших опытов над отозванием от пищи. Одно время, подготавливая собаку к анонсу по Зворыкину, мы заставляли ее приходить с просьбой о пище за нами в другую комнату, и, когда мы разрешали, стремглав бросалась туда.
Стойкой называется положение, какое принимает собака для того, чтобы схватить при взлете притаившуюся дичь. Человек пользуется этим положением собаки, чтобы узнавать, где именно находится дичь, которую ловить (дробью) он будет сам, а собака не должна и с места тронуться. Значит, обучение собаки состоит главным образом в том, чтобы естественное состояние – готовность к прыжку – закрепить как таковое, не давая собаке после взлета птицы докончить то, к чему она приготовилась. Таким образом, стойка – это сложное состояние, в котором определяется наполовину дело природы и наполовину рука человека. И вполне понятно, почему Ромка делает стойку по коростелю, который может убежать, но не делает по бекасу, у которого связаны ноги.
