Михаил Пришвин - Том 7. Натаска Ромки. Глаза земли
Тогда вот и произошло то удивительное событие, о котором я хочу рассказать. Мне кажется, в этом значительную роль сыграло то, что был вечер, значит, бекасы за день дали большой наброд, и что, главное, было очень прохладно – чутьисто в воздухе, как еще не было ни разу при этой натаске, и что внимание собаки не отвлекал гнус, без которого, по правде говоря, не обходилось ни одно утро. Да, это был момент вечера, когда и человеку вдруг все запахнет (такой момент бывает и на утренней заре, когда трава обдается росой).
Ромка несколько раз ткнулся в траву, потом высоко поднял голову, задумчиво играя ноздрями, огляделся и потихоньку пошел, переступая с лапы на лапу, совершенно так же, как его ученая-разученая мать. Следуя за Ромкой, крайне взволнованный, выше колена в поточине, я оглянулся на Федора, думая, что он остался на берегу. Но Федор, хотя и заячий только, но все же страстный охотник, не выдержал и босой, по брюхо в болоте, двигался возле меня.
– Видишь? – шепнул я.
– Вижу, – ответил он.
– Удивляешься?
– Удивляюсь.
Мы свернули по ручью направо, и тут Ромка остановился возле куста и долго смотрел туда, не решаясь войти. Кажется, ему даже страшно было войти в куст, и оттого его вдруг бросило от него на берег. Но быстро он вернулся и решился войти. Я следовал за ним, не выпуская конца веревочки.
С большим трудом я пролез за ним, и так мы обогнули куст и вышли опять на простор веселой ручьевой травы, и тут Ромка перевел свою огромную, высоко стоящую над болотом голову в направлении поточины, постоял, поиграл ноздрями, утвердился и, тихо переступая, пошел: раз, два, три… Впереди порвался сначала старик-бекас, отец, и махнул по-бекасиному, по зорьке, через кусты. Потом, ближе, с теканьем матка и два молодых бекасика.
Это значит, собака поставлена, и ведь без всякой придумки с заранее пойманной дичью с подвязанными крылышками. Я даже не ознакомил Ромку с запахом убитого бекаса.
– Интересно? – сказал я Федору.
– Очень даже интересно, – ответил он.
Я, конечно, не стал говорить Федору о моем одном маленьком сомнении: ведь Ромка здесь был утром, и бекасов мы подняли с ним утром именно под этим кустом. Не шел ли теперь он по памяти, как было у меня когда-то с его матерью? Вот это сомнение оставил я до утра. Но если все будет благополучно, то, значит, собаку мне удалось поставить в три дня.
Радость моя была представлена в небе явлением цапли. Не знаю, почему так люблю ее медленный полет вечерней зарей на безоблачном небе. Всякая птица летит, значит, летит то повыше, то пониже, то вздрогнет, то свернет, а это не птица, а будто карета едет – карета радости. Это едет по небу хозяйка необозримых болот.
И я тоже хозяин. Мне кажется, люди как-то из-за комаров, слепней и потыкушек, естественных стражей девственной природы, не догадались о красоте болот, и я без борьбы, без зависти, просто взял в свои руки великое царство…
А есть ли где-нибудь на свете девственная природа без гнуса? Все равно и тропический лес – какой-какой гадости там нет.
13 июля.
Новое обозрениеВчера вечером я оставил себе на ночь большой чайник крепкого чая, рассчитывая в темноте попивать из носика и так перебить предстоящую ночь ужасного тока против моего окна. По вчерашнему разу я готовился услышать пронзительный голос барышни Изюмовой. Я узнал от хозяев, что голос такой именно ее. Конечно, я все-таки лег в кровать, зная по опыту, что беспокойный сон все-таки что-то значит усталому. Я спешно заснул до Изюмовой, и вдруг она с подругами запела прекрасную русскую песню. Я сразу заснул, и утром мне объяснили хозяева: не пришли гармонисты.
Я подождал до пяти часов, чтобы успели бекасы немного набродить, и пустил на ручей Ромку. Он быстро все обшарил, ничего не нашел и выскочил на берег. Значит, вчера он шел не по памяти, и я теперь свободный человек, мне теперь не надо спешить: Ромка будет просто доходить постепенно до всего во время моих прогулок для обозрения пространств, на которых осенью буду я бить дупелей, бекасов и тетеревов.
Я пошел по зеленой дорожке кустами в Филипповское дупелиное болото. Везде по кустам были болотинки, кое-где уже с подкошенной осокой. Очень возможно, и даже будто наверно, потом, когда подрастет отава, бекасы подвалят сюда из кустов. До Филипповского болота полчаса ходьбы, под конец прекрасными поддубновскими тетеревиными местами. Болото является продолжением Ясиновско-Александрово-Михалевского, но кочковатое, как раз дупелиное, версты полторы шириной, а в длину безмерное. Пастух, завидев собаку мою, бросился ко мне. Он хочет покупать себе ружье, ведь он пастух и может обходиться без охотничьего свидетельства.
– А есть бекасы? – спросил я.
– До пропасти, – ответил пастух, – пойдем, я покажу.
Своей длинной палкой он стал показывать Ромке. Тот сначала обглядел, а потом бросился к пастуху, обнюхал его, схватил его лапами и стал обходиться, как с самкой.
– А ну тебя, – крикнул пастух. И сказал, что он будет сам искать и больше найдет, чем я с собакой.
Мы разошлись и скоро были на расстоянии с чем-то верста. Бекасов не было. И только уж когда я шел навстречу ему, он крикнул. Ромка, дойдя до места спугнутого бекаса, стал приискивать.
Подошел пастух, крайне удивленный отсутствием долгоносиков. Можно было верить, что он действительно видел, но куда они делись? Предполагаю, что в какие-то часы они вылетают сюда из крепких мест. И ставлю себе эту задачу на разрешение.
Я вернулся к Александровским полям. Леи цветет, как хорошо.
14 июля.
Я не рыбак, потому что утомляюсь следить за поплавком. Слов нет, можно, конечно, и по сторонам поглядеть, можно думать и не только о рыбе и поплавке – можно думать и о своем и по сторонам глядеть. И все-таки надо не совсем отрываться от поплавка, нельзя быть совершенно свободным при ужении, как все равно хозяйке нельзя отойти совсем далеко, если на плите молоко.
Мне это утомительно и потому, конечно, что я – не рыбак. В охоте с подружейной собакой роль поплавка играет собака, с которой никогда нельзя спускать глаз. Собака – это в сто раз утомительней, чем поплавок. Ведь только на волне бывает иногда беспокойно следить за поплавком, а на тихой воде он лежит. Собака вечно кружит, исчезает в кустах, изменяет направление, что-то причуяв по ветру бог знает откуда. Нет «тихой погоды» в обстановке охоты с собакой, нет в собаке самой того постоянства, о котором думают хозяева, получая наученную собаку из рук егеря. Собака не поплавок из пробки, она всю жизнь учится при хорошем хозяине и, натасканная прекрасно, сейчас же разучивается в неопытных руках. И весь опыт основан совершенно на том же самом, что при ужении рыбы, – глаз нельзя спускать с собаки, собака у охотника – это поплавок у рыбака.
Да, в сто раз утомительней следить за собакой, чем за поплавком, и все-таки смотреть на поплавок мне утомительно, потому что я не рыбак, и я же не утомляюсь не только при охоте с подружейной собакой, но даже при натаске.
Как люблю я в этом море болот, с мокрыми внизу и слегка поросшими вверху кочками, со своим таинственным содержанием своих коридоров, бросить собаку на весь карьер и легким посвистыванием, или движением руки, или оборотом лица в другую сторону управлять, не спуская глаз с этого живого поплавка! Я люблю то волнение, когда еще молодая собака на бешеном карьере встречается с бекасом: роковая встреча! Устоит <ли> моя собака при взлете, как стояла, когда я сдерживал ее веревкой? Удержит ли ее теперь вместо веревочки мое слово? И вот охотничий поплавок остановился – это значит <в> переводе на рыбацкое: поплавок исчез под водой. Вот взорвался бекас…
Нет, я не то хочу сказать, <что> такое любимое может найти каждый страстный человек в своем деле и так представить свое ремесло, будто оно самое лучшее и только им одним можно заниматься. Силу любви своей я испытываю не по хорошему, а по тому злу, которое приходится переносить. Болотный гнус…
Вечером прошел от Михалева до Филипповской гати и дальше по жидкому болоту до Абрамова. Я думаю, что количество дичи вовсе не пропорционально площади, удобной для ее обитания, напротив, в маленьких болотцах дичи больше бывает, чем в больших. Нашли коростеля, по которому Ромка сделал стойку, а потом до самой Филипповской гати, до грязи от коровьего причала встречен был один бекас. Возле гати в трясине было два бекаса. Они несколько раз перемещались, и я воистину с ослиным терпеньем подводил Ромку. Мне только раз удалось добиться стойки, и то уже после взлета по месту. Вообще Ромка может причуивать, сильно волнуясь, низом, по на-броду, без стойки, может верхом что-то чуять, тихо брести по запаху, но вскоре терять струю… Около нашей деревни в болотных кустах, где коровье стадо устроило целое маленькое озеро грязи, нашлось несколько бекасов.
