Александр Володин - Дульсинея Тобосская
- Конечно, все это говорится в насмешку надо мною. Но получается так, что это насмешка над человеком, которого уже нет в живых. И все-таки он назвал Дульсинеей меня, а не Санчику или кого-нибудь еще! - сказала Альдонса Луису.
- Ха-ха-ха! - не знала, что возразить Санчика.
- Ха-ха-ха! - отвечала ей Альдонса.
- А однажды он сказал: одному Богу известно, существует ли на свете Дульсинея или не существует.
- Не говорил он так, - сказала Альдонса Луису.
- Это написано черным по белому! И это всем известно! Альдонса немного растерялась.
- Куда же он тогда посылал тебя, Санчо? И просил, чтобы ты ему рассказал, как я тебя приму? Объясни своей остолопке!
- Он просил рассказать, как ты меня примешь, изменишься ли в лице, услышав его имя, не будешь ли переступать с ноги на ногу, не превратишься ли из ласковой в суровую или же, напротив того, из угрюмой в приветливую.
- А в таком случае вы должны каждый день его благодарить за то, что он вас так прославил! А вы вместо этого ловите женихов! Не успел войти человек в дверь - неизвестно кто и что, - уже приклеилась! Если вы т о г д а ничего не поняли, то хоть теперь хранили бы ему верность! Хоть для виду, для людей! Все равно ведь и возраст уже не тот! - вопила Санчика.
- Что же мне, не жить теперь? Раз он умер, так и мне помирать?
- Живите, как хотите, только не позорьте его память перед целым светом!
- И тебе я не угодила? Все недовольны, все. Каждому чего-нибудь от меня надобно. Нет, милые, нет, начитанные, не буду я ради вашего удовольствия кого-то из себя изображать. Надоело, умные вы мои, надоело, знатные вы мои!
Вошла Тереса с девушками.
- Ты еще здесь?
- Я собираю свой багаж.
- Багаж она собирает, - усмехнулась Тереса.
- Свой багаж она собирает! Собирает багаж! - поддержала ее одна из девушек.
- Сюда пришла - все пожитки умещались в одной руке. А теперь собирает багаж, никак не соберет, - ядовито сказала Тереса.
- Повытряхивала клиентов, попользовалась, - сказала вторая девушка.
- Ну, ушлая девка! - сказала третья девушка.
- Они сами мне дарили! - отбивалась Альдонса.
- Другим почему-то не дарили!
- Нашли чем хвалиться!
- Потому что мы честные девушки! Мы честные девушки! Мы честные девушки!
- Это как надо понимать, намек?
- Можешь понять, как намек, - сказала Тереса.
- Да вы что?.. Вы как?.. Вы с кем?.. - растерялся Санчо.
- Пока она здесь наряжалась и баклуши била, пока я ее берегла... чтобы выдать замуж по обоюдной любви, эти девушки тем временем трудились с утра до ночи, приносили людям пользу, и в альбоме жалоб одни только благодарности! возмущалась Тереса.
- Мы честные девушки! Мы честные девушки! Мы честные девушки!
Альдонса посмотрела на Луиса.
- Неужели вы не заступитесь за меня? Неужели вы не проучите их?
- Действительно, сеньоры, раз уж все произошло, собственно, из-за меня, то я попросил бы вас... - начал Луис.
- Пошел отсюда, пошел, бог подаст, - прикрикнула на него Тереса.
- Как вы разговариваете с ним! - возмутилась Альдонса.
- И ты пошла. У нас приличный дом, наших девушек все знают.
- Нас все знают! Нас все знают!..
- А ты - пока еще неизвестно, кто такая!
- Пока еще неизвестно! Пока еще неизвестно!
- Ну, видно, такой век, что самой надо защищать свою честь, - решила Альдонса.
Она скинула ботинок, схватила его за шнурок и, вертя им как пращой, бросилась на своих обидчиц.
Потасовка пошла всерьез. Досталось в ней всем, заодно и Санчо, и Луису.
- Тихо все! - закричала Тереса. Все стихли.
- Двадцать четыре минуты тебе на сборы!
- Ухожу я от вас, и отстаньте от меня. И всем передайте, дону Лопесу, и дону Умильосу, и тому старикашке, не помню, как звать, и мальчонке Маттео привет и пожелания. Ушла я. Нет меня. А куда - неизвестно.
- Дульсинея, идите в монастырь, - сказал Луис.
- Что?
- Вам заморочил голову Дон-Кихот, теперь вы морочите головы всем вокруг, - идите в монастырь, Дульсинея!
- Этот тоже станет меня учить? Посмотрите-ка на него хорошенько. Да ведь мне сначала показалось, что он смахивает на тощего Дон-Кихота! Когда он сломал замок и, блистая взглядом, спросил: "Кого обижают здесь?.." - как хорошо было, как красиво... Как зяблик на ястреба, так он похож на Дон-Кихота! Как хомяк на ягуара! Как я на Дульсинею! Да и выше тот был, на добрый локоть длиннее, этому еще расти и расти! Тот безумный был, а этот рассудительный, как лавочник. Тот был гордый, а этот жалкий, как погонщик мулов!..
- А почему я должен быть на него похожим? Объясните мне это, черт побери!
- Давайте-ка собираться, Санчо.
- Нет уж, ответьте мне, ради бога. С какой стати я обязан быть на него похожим!
Однако Альдонса уже не обращает на него внимания.
- С меня достаточно, что я похож на самого себя.
Альдонса и Санчо молча укладывают пожитки, словно в комнате, кроме них двоих, никого нет.
Луис, чтобы не мешать, то попятится, то повернется вокруг себя, не сводя глаз с Альдонсы. Та не замечает его. Да и Санчику тоже.
- Что я мамке-то скажу-у! - заплакала Санчика.
- Скажи, как я служил моему господину Дон-Кихоту, так я буду служить госпоже моей Дульсинее Тобосской, которая являет собой образец красоты, обиталище добродетели и воплощение всего непорочного и усладительного, что только есть на земле!..
Горы и долы
В 1616 году горы и долы являли собой странное зрелище. Отвергнутые поклонники Дульсинеи, наследники лучших домов Толедо, оглашали окрестности своими стенаниями. То тут, то там слышались тяжкие вздохи и скорбные песни: "О, Дульсине...", "О, несравнен...", "О, бессердеч..." Коленопреклоненные, а то и распростертые ниц, они восклицали:
- Едва кто-либо из нас выскажет ей свои чувства, как он уже летит от нее подобно камню, выпущенному из катапульты...
- И это более гибельно, чем если наши края посетила чума... О, Дульсинея!.. О, прелестная дева! О, безнадежность!
- Она бежала от нас в горы и долы, оделась в пастушеское платье и пасет коз. Но мы отправились сюда, вслед за нею, как приговоренные...
-... как обреченные...
-... навеки!.. Иной всю ночь напролет у подошвы скалы или под дубом не смыкает заплаканных очей своих, иного нестерпимый зной летнего полдня застает распростертым на раскаленном песке...
- Но равнодушно проходит мимо тех и других свободная и беспечная Дульсинея. О, несравненная! О, жестокая!... И мы все невольно спрашиваем себя: когда же придет конец ее высокомерию?
- О, мука! О, бездна отчаянья! Кому удастся сломить строптивый ее нрав и насладиться необычайной ее красотой?..
Небеса затянуты тучами. Альдонса и Санчо сидят на расстеленной овчине перед костром. Дует ветер. Стенают влюбленные.
- Мне страшно, Санчо. Когда они стенают днем - ничего. А к ночи словно какие-то зловещие духи взывают из подземелья. Надо договориться, чтобы вечером они прекращали. Им ведь тоже надо спать. Или они сменяются? Эх, сеньоры! Нельзя ли потише?..
Стенания становятся потише.
- Послушала бы ты, как стенал Дон-Кихот. На этой лужайке, которую он избрал, он так безумствовал, что этим учиться и учиться.
- Сравнил. Как он безумствовал - и как эти. Расскажи, как он безумствовал, только погромче, чтобы заглушить этих бездельников.
Санчо изобразил стенания Дон Кихота.
- Эти места, о небо, я выбираю, чтобы оплакивать посланное мне тобою несчастье! О одинокие деревья, друзья моего одиночества! Преклоните слух к стенаниям несчастного любовника! Не мешайте мне роптать и жаловаться на жестокий нрав прелестной мучительницы! Восплачьте вместе со мною над горестным моим уделом.
Привлеченные громкостью и разнообразием этих стенаний, отвергнутые кабальеро подходили и слушали.
- О Дульсинея Тобосская, день моей ночи, блаженство муки моей, звезда моей судьбы! Да вознаградит тебя небо счастьем и пошлет оно тебе все, чего ты у него попросишь! (Альдонса отерла слезу). О чем ты думаешь в эту минуту? Может статься, ты думаешь о преданном тебе рыцаре? Каким блаженством ты воздашь за мои страдания? Каким покоем - за мою заботу? Какою жизнью - за мою смерть?..
Было тихо. Слабо шумели деревья, слабо рокотал ручей - но это тоже была тишина.
Альдонса сказала поклонникам:
- Видите, как хорошо мы провели время без ваших ненужных криков? Так мы могли бы собираться каждый вечер.
- Смешно спорить, Дон-Кихот Ламанчский, - достойный пример для всей нашей аристократической молодежи, - сказал поклонник.
- Но мы, как бы ничтожны ни были, - живы. А он, один из славнейших людей, которые когда-либо появлялись на земной поверхности, - скончался, сказал другой поклонник.
- О, несравнен..., - начал еще один.
- Перестань.
- О, прекрас...
- Сказала, хватит.
- Нет его. Умер великий сын Ламанчи.
- Погребен. Почил.
- Лежит, вытянувшись во весь рост, и не может больше выехать с копьем на осиротевшую землю.
- Подойди-ка, Бенито. Опять порван плащ? Дай зашью, - сказала Альдонса.
