Мирза Ибрагимов - Слияние вод
Рустам медленно встал. На лбу его пролегли глубокие морщины.
- Вся Мугань знает, что ни разу в жизни я не съел куска хлеба, заработанного нечестно! - произнес он с потемневшим от гнева лицом. - Если у тебя есть какието факты, присылай ревизию. Но разные там Фархады, пока я жив, даже ползком к нашей ферме не подберутся...
И он, не прощаясь, пошел к дверям. Но тут Калантар не выдержал, вскочил и с обычной своей покровительственной, панибратской манерой задержал Рустама.
- Да постой, постой... Шутки не понимаешь! Я ж хотел проверить твою принципиальность. В райкоме недавно спорили: может взять Рустам Фархада? Конечно, я твердо заявил: ни за что не примет. Видишь, как я хорошо знаю кадры председателей... А по поводу учителя вот что скажу. - И в голосе Калантара зазвучали казенные нотки: - Жди будущего года. Пока ничем помочь не смогу...
4
Машинно-тракторная станция была расположена на окраине городка, у выезда на шоссе. Еще в прошлом году здесь была степь, бурая летом, ярко-зеленая весною и неопределенного грязно-серого цвета зимой. А теперь всюду доски, бревна, груды кирпичей. По двору не пройти - тракторы, комбайны, цистерны с. горючим, грузовики.
С молодых лет любил Рустам побродить по строительным площадкам. И сейчас, посмотрев, как дружно работают плотники и трактористы в комбинезонах, кожаных ушанках, сапогах - "грязедавах", он выбросил из головы недавний оскорбительный разговор в кабинете Калантара. Он подошел к одноэтажному, еще не оштукатуренному домику дирекции, хотел сперва зайти к заместителю директора, но раздумал: "Чем обивать пороги у двенадцати пророков, лучше просить у самого бога!" И направился к директору.
Как назло, того не оказалось на месте, в Баку уехал.
- А где же заместитель?
Игривая девица с глазками, похожими на спелые вишенки, ответила:
- Только что вышел. В столовую отправился.
Столовая помещалась тоже в недостроенном доме. Врыли в землю столбы, положили сверху стропила, обили их кое-как, оштукатурили - ну, впрямь кочевое становище! Однако когда сквозь щели донесся до Рустама ароматный запах бозбаша, он почувствовал, что давно проголодался, не грех бы перекусить.
Заместителя директора не оказалось и в столовой; сидевшие за столами сказали, что он уже пообедал и ушел в мастерскую.
Нечего делать, снова придется шлепать по лужам.
Мастерская разместилась между двух высоких, сложенных из серого камня стен; вместо крыши низко нависло ненастное небо. Войдя в двустворчатые железные двери, председатель колхоза с изумлением подумал: "Какая же это мастерская? Это завод!"
И верно: ровными рядами стояли станки, крутились шкивы, визжал резец, под ногами валялись мотки стружек. Повсюду люди трудились, не обращая внимания на вошедшего. Кого Рустам ни спрашивал, все отвечали, что заместитель директора минуту назад здесь был и ушел.
Вдруг Рустам почувствовал, как дрогнуло его сердце: среди трактористов стоял Шарафоглу. Да, это был все тот же Шарафоглу, только не в шинели, а в сером распахнутом пальто, брюки заправлены в голенища сапог. Высокий, худощавый, он был так невозмутим и спокоен, как, бывало, в полку, и улыбка его была прежней - сердечной, доброй, и разговаривал он с трактористами так же запросто, как когда-то с однополчанами.
Подавив первый безотчетный порыв - растолкать трактористов и обнять, прижать к груди друга, - Рустам встал в сторонке, решив дождаться конца делового разговора...
Друг! Старый друг Шарафоглу!... Словно воочию Рустам увидел свою молодость... Шарафоглу подолгу жил и работал на Мугани - в двадцатых годах, когда начинали орошать выжженную зноем степь, и позднее, когда зарождались первые колхозы. В те давние времена и завязалась их дружба. А потом Шарафоглу уехал, и снова повстречался с ним Рустам в тысяча девятьсот сорок втором году на Украине. Два года друзья служили в одном полку и отступали до Моздока, и наступали до Будапешта, спали на мерзлой земле, переплывали реки, увязали в болотах. Однажды Рустам был ранен в ногу, но, выписавшись из госпиталя, вернулся в родной полк. В боях под Будапештом война не пощадила и Шарафоглу. Рустам вынес друга с поля боя. Когда на их участке наступило затишье, Рустам отпросился у командира и поспешил в госпиталь. Шарафоглу был слаб: он потерял много крови и с усилием открыл глаза, заслышав голос товарища... С любовью и благодарностью взглянул он на Рустама и улыбнулся беспомощно, как бы виновато, достал из ящика тумбочки, стоявшей у изголовья, резную трубку. С этого дня Рустам упрятал в мешок деревенскую носогрейку из орехового дерева и уже не расставался с подарком - трубкой с головой Мефистофеля.
"Хороший, честный человек. Храбрец!" - думал растроганный Рустам, возвращаясь в полк. С тех пор он не встречался с другом.
Вероятно, Шарафоглу почувствовал упорный взгляд Рустама, потому что передернул плечами и оглянулся. Лицо его просияло.
- Рад видеть тебя, дружище!
Он протянул измазанную мазутом руку, но Рустам со всей душевной щедростью заключил друга в объятия.
- Что за чудеса! Как ты очутился здесь, говори скорее! Глазам своим не верю...
- Скажи лучше, как ты живешь! Силен, черт! И выправка военная! Кого разыскиваешь?
- Заместителя директора.
- Ах, вот оно что... - Шарафоглу повернулся к трактористам, что-то договорил им наскоро, затем взял Рустама под руку и повел в контору. - Что за дела у тебя к заместителю?
Тут Рустам понял, что Шарафоглу и есть тот, кого он искал.
- Где же Алиев?
- Назначили директором в другую МТС.
- Обидел ты меня, крепко обидел, - насупившись, сказал Рустам. - Под самым боком живешь, а не дал о себе знать. Не по-дружески как-то!
Кабинет заместителя директора находился в большой, длинной, похожей на коридор комнате. Двери были обиты желтой клеенкой, железная печка стояла в углу, сквозь мутные стекла неохотно пробивался серенький свет дождливого полдня. Два стола - письменный и продолговатый узкий, - накрытые зеленым сукном, дополняли убранство этой неуютной, сырой комнаты, "Н-да, у меня в правлении кабинетик-то побогаче. Ковры!" - подумал Рустам.
Повесив на вешалку пальто гостя, а рядом и свое серенькое, Шарафоглу усадил Рустама, и они с минуту молчали, разглядывая друг друга, а потом, вскочив, обнялись, засмеялись и снова помолчали. Наконец Шарафоглу, скрестив руки на груди и устремив на гостя веселые, кипевшие задором глаза, спросил:
- Как сестрица Сакина, дети? Наверно, совсем большие? Ах, Рустам, как хорошо, что мы встретились!...
Только ты мне ничего сейчас не рассказывай о семье, а то я брошу все дела и помчусь в деревню. Мне и без того кажется, что ты уже ухватил меня за руку и тащишь к себе в дом.
- Нет, я так обижен, что на порог не пущу! - с шутливым ожесточением сказал Рустам. - Послушай, мир праху родителей твоих, ведь мы хлеб-соль делили, братьями называли друг друга, в крови купались... Да неужто все позабыл? Все вы, горожане, такие, кровь-то холодная, как у рыбы. Да будь я на твоем месте...
- Ну, хватит упрекать, - улыбнулся Шарафоглу, - Я даже не подозревал, сколько работы свалится здесь на мою голову! Новую технику - комбайны выгружаем на станции. Днем раньше, днем позже, а все равно бы пришел, постучался в калитку. Ты не впустил бы - так Сакина распахнула б дверь... А дочку замуж выдал? Невестка появилась?
- Придешь - сам увидишь...
- Обязательно приду, кивнул Шарафоглу, вызвал секретаршу и попросил позаботиться о чае, самом крепком и самом душистом. - Значит, дома все в порядке? Ну, а как к севу готовитесь?
Глаза его смотрели на Рустама ласково, а тон был уже деловым, и это неприятно задело председателя.
- Да что ж говорить? Отчеты посылали сюда своевременно, - сказал Рустам, подперев кулаком щеку. - Для хлопчатника заготовил свыше семисот тонн навоза. Минеральные удобрения привезены. Машины отремонтированы. Состав бригад и звеньев заново пересмотрен. - Он подумал и добавил с обычной самоуверенностью, - Подготовились куда лучше, чем в прошлом году. За нас можешь быть спокоен - не подведем! Ни район, ни МТС краснеть не станут за Рустама-киши!
Шарафоглу слушал внимательно, время от времени задавал вопросы. Было видно, что он не так-то плохо разбирается в агротехнике.
По фронтовым годам Рустам помнил, что Шарафоглу умел заставить разговориться самых молчаливых, замкнутых солдат. Голубизна его глаз, что ли, добрая ли улыбка так подкупали собеседников, - люди оттаивали, веселели и без колебаний пускались в откровенную беседу.
- А где трубка? Или курить бросил?, - неожиданно прервал его Шарафоглу.
- Да ведь ты некурящий! Вот и не хочется отравлять воздух табачным дымом, - пошутил Рустам.
- Ничего, кури, не стесняйся.
Из нижнего ящика стола Шарафоглу вытащил пепельницу, сдунул с нее густую пыль и поставил перед Рустамом. Улыбаясь, он наблюдал, как тот истово набивал трубку, зажигал спичку, откинувшись, затянулся, сразу же окутавшись пеленой пахучего дыма.
