Мария Райкина - Москва закулисная - 2
Самое страшное, что Женя был последним актером в славной артистической династии Дворжецких. Он оставил после себя маленьких дочь и сына, а еще воспоминания о своих прекрасных ролях и огромное количество альбомов, где светом написан портрет целого поколения - трагического, но не сдавшегося.
Оперная певица в общем представлении - это прежде всего крупный формат, крайняя степень стервозности, сильные локти в нагрузку к сильному голосу и сильные покровители из верхних эшелонов власти. У знаменитой сопрано, солистки Большого театра Маквалы Касрашвили ничего вышеперечисленного нет, за исключением великолепного голоса, покорившего Италию, США, Англию (далее везде) и... приличного веса, который является ее тайной мукой. Как уверяют ее друзья, весь немалый объем Маквалы заполнен... добротой. Она не мастер интриг, не борец за ведущие партии. И даже когда маловоспитанный пекинес Микки прокусил ей верхнюю губу, певица, заливаясь кровью, мучилась не тем, как ей в таком виде выходить на сцену, а переживала моральную травму своей собачки. И никто из близких не подозревает, что она
Злодейка-сопрано
с ангельской душой
Квадратная певица - Привет от Фроси Бурлаковой - К подвигу Марии Каллас не готова
Своих друзей не предает
Связки не терпят алкоголя
Падение Орлеанской девы
Как только я переступила порог ее дома, виновник вышеуказанного кровопролития встретил меня агрессивным лаем, за что получил очередную порцию упреков, целиком состоящих из выражения "чеми окро", что в переводе с грузинского означает "мой золотой мальчик".
- И он понимает по-грузински?
- Конечно. Он понимает "гулять", "иди ко мне". Даже Алла Демидова, когда Микки живет у нее, говорит с ним по-грузински - "чеми окро".
- А вино он, случайно, не пьет?
- Нет. Но очень любит хачапури, которые готовит моя сестра.
- Маквала, когда вы начали петь?
- Профессионально учиться пению я начала в двенадцать с половиной лет. Я рано сформировалась физически и к этому возрасту тянула на семьдесят четыре килограмма - такая была певица-толстушка. По радио слушала оперные арии и подражала певицам, до сих пор помню - Заре Долухановой. Однажды меня услышали знакомые из Кутаиси: "Ой, девочка, у тебя голос есть. Тебя надо учиться профессионально".
И после отдыха в пионерском лагере я сказала маме, что хочу уехать учиться в Тбилиси. Она испугалась, что потеряет меня, схватила и потащила в местное музыкальное училище. Все экзамены к тому времени закончились, но меня послушали и приняли на первый курс. И за четыре года, что я училась в училище, я потеряла голос. Пела в любом состоянии: и простуженная, и в критические дни. Я чуть не лишилась голоса.
- Значит, это не выдумка, когда в фильме "Приходите завтра" русский самородок Фрося Бурлакова теряет голос именно потому, что бессистемно пела где попало, когда хотела...
- Конечно, конечно. Вы знаете, Бог дает голос, но если у певца нет головы, ни один педагог не поможет. У начинающего вокалиста от природы есть навыки пения, их надо беречь и только добавлять к ним то, чего не хватает. Но нельзя нарушать природу. А мою природу нарушили. Меня заставляли все время петь, увеличивали нагрузки. Кончилось тем, что у меня чуть узлы не появились на связках.
И когда я поступала в консерваторию (а все помнили, как я начинала в училище), профессор Вера Давыдова из Большого театра, которой я показалась, сказала: "Зачем она мне такая нужна - квадратная, как стол, и безголосая?" Я рыдала, и Давыдова меня все-таки взяла. Через год мой голос ко мне вернулся. Профессионально она меня поставила на ноги. Вот почему я повторяю всегда певцу надо иметь голову: воспринимать то, что нужно, что годится для тебя, а что не твое - отторгать.
- А как вы попали в Большой театр? Вам не говорили, как в кино: "Приходите завтра"?
- Случайно попала. Заведующий оперой и замдиректора театра оказались в Тбилиси и пришли на концерт в консерваторию. После спросили меня, не хочу ли попробовать свои силы в Большом театре? Через месяц я получила вызов в Москву и на прослушивании пела арии из "Богемы" и "Тоски" и... Так я попала в Большой - вот это судьба. Когда я пришла - это конец шестидесятых годов, - в Большом уже были Атлантов, Мазурок, Образцова... Мощные дирижеры - Хайкин, Димитриади, Рождественский. И отношение к молодежи было другое - искали таланты по всей стране.
Мне было у кого учиться. В начале моей карьеры я работала с Ростроповичем над "Онегиным" и "Войной и миром". Вишневская, например, когда выходила на сцену, сама себе продумывала грим, пла-стику, костюм. Вишневская (ну вы знаете, какой у нее острый язык), если чувствовала, что чего-то не хватает, отправлялась к режиссеру Покровскому со словами: "Пойду, пусть заморочит мне мозги". Только крепче выражалась. И я, когда готовила Иоланту, тоже пошла к нему: "Как играть слепую?" Ведь все певицы в этой роли ходили по сцене как бы на ощупь. "Но она же не знает, что она слепая", - сказал мне Покровский. Поэтому Иоланта у меня была совсем не голубая героиня, и трагедия начиналась тогда, когда девушка понимала, что она не как все. Вот такая у меня была школа
- В опере больше всего поражает такое несоответствие: певицы, как правило, крупноформатные и в возрасте, а поют партии стройных, юных героинь. Скажите честно, вас это не смущает?
- Меня, конечно, терзали эти проблемы. В свое время, когда я весила шестьдесят восемь килограммов, Вишневская мне говорила: "Тебе надо быть кожа и кости, чтобы выглядеть более-менее". А у меня просто широкая кость. Если я чувствовала, что не соответствую образу, я всегда уходила от роли. И если бы мне сейчас предложили петь Иоланту или Татьяну, я бы отказалась. Есть роли, которые нужно петь только молодым.
В "Метрополитен-Опера" к этому относятся иначе. Скажем, есть композиторы, которых начинающие не могут петь. У Вагнера, к примеру, голоса настолько другого формата и звучания, что требуется мощь. А в молодом теле ее еще нет. Вагнера можно петь в том виде, в каком вы меня сейчас видите. Есть Джоан Иглен, американка, которая на две головы выше меня и в четыре раза толще. Так вот, она поет все вагнеровские драматические партии и считается в них лучшей. В Европе как-то провели такой эксперимент: Вагнера представили молодыми силами и солистами "Метрополитен". Победила "Метрополитен".
- А сколько же вы весите?
- Не скажу. Я скрываю.
- Понимаю. Женщины скрывают, как правило, свой возраст, а оперные певицы вес.
- Если я вам скажу свой вес, вы все равно не поверите, потому что я выгляжу на меньший. У меня кость широкая, но я об этом уже говорила.
- А вы готовы повторить подвиг всемирно известной Марии Каллас, которая за год скинула пятьдесят килограммов?
- Чтобы похудеть, если вы знаете, она взяла солитера. И очень рано, в пятьдесят семь лет, умерла. После того, как она похудела, у нее стал качаться верхний регистр. Ведь у Каллас был уникальный голос, как дека, с глубоким внутренним звучанием. И сколько в нем было выразительности, эмоциональности феноменальное пение во всех регистрах. Но... Если ты теряешь пятьдесят килограммов, то мышцы, привыкшие держать голос, теряют свою силу. Поэтому у Каллас голос закачался и она, как певица, рано кончилась.
- А как же Елена Образцова, которая ради премьеры у Виктюка сбросила двадцать килограммов?
- Это рискованный шаг с ее стороны, но она очень хотела похудеть. Я же хочу похудеть вообще, а не для роли. Тут еще, я вам скажу, очень многое зависит от художника. Вот Алла Коженкова сделала мне два потрясающих платья, которые скрывают мой вес. Даже когда я прибавляю три-четыре килограмма, я все равно в них влезаю и все равно они меня худят.
- Когда вы приехали из Тбилиси в Москву, грузинская диаспора - очень сильная везде - вас поддерживала?
- Никого такого не было. Но меня поддерживал знаменитый тенор Зураб Анджапаридзе. Мне платили как стажерке сто пятьдесят рублей, я даже не знала, куда их тратить. Ездила на метро или на троллейбусе, жила у родственников моего профессора. Потом театр мне снимал гостиницу, а позже я снимала угол у матери поэта Игоря Кохановского - друга Володи Высоцкого. Да, я слушала Высоцкого. Нет, меня как академическую певицу совсем не смущала его манера пения. Он произвел на меня тогда потрясающее впечатление и не казался таким маленьким, как сейчас о нем говорят: будто бы в кино ему подставляли табурет.
- Грузинский характер помог вам выжить в такой тяжелой "машине", как Большой театр?
- Характер? Не знаю. Разные методы были в Большом театре, и я через это прошла. В семьдесят пятом году большие гастроли театра в "Метрополитен", и я пою там две премьеры - "Войну и мир" и "Онегина". Прекрасные рецензии, и через четыре года "Метрополитен" снова приглашает меня петь Татьяну в их постановке "Евгений Онегин". Уже контракт подписан, и вдруг за полтора месяца до моего отъезда в Нью-Йорк мне сообщают, что Большой меня не отпускает. "Как не отпускает?" Через знакомых, друзей попадаю к министру культуры Демичеву, в панике рассказываю, что у меня дебют в "Метрополитен". Видимо, растроганный моим видом, он пообещал, что будет все в порядке. И действительно, меня отпустили. Я получила прекрасную прессу, приглашение на следующий сезон.
