Игорь Свинаренко - Наши люди
-- Да что вы переживаете! У Лигачева еще больше!
Мы молча калькулировали: кто такой против нее Егор Кузьмич и чего ж тогда ей, по-хорошему, должен выписать Моссовет...
Но она вздыхает:
-- Я теперь все сравниваю с Майами... (Где у нее, говорят, квартира. -Прим. авт.)
Это понятно. Ну да кому ж сейчас легко?
Ничего толком не решив с той квартирой, мы из нее вернулись в простую ночную столицу. Представьте себе теплую весеннюю ночь в Москве, -- самое время бродить по ней разным подозрительным типам. И тут навстречу им идем вот мы. Великая и могучая Алла Борисовна, окруженная свитой из дам и девушек, а с ними я. Вы спросите -- в качестве кого? Высокий толстый молодой человек явно из провинции, непримечательной, совершенно небогемной наружности, да еще и скучной ориентации, -- это, само собой, телохранитель! Так на меня все и смотрели, что читалось в глазах восхищенной публики. При том что все ведь уверены, что ее охраняет переодетая "Альфа"! Я между тем покорно ожидал, когда из-за угла выскочит фанатик с изящным револьвером, -как звали того идиота, Хинкли, что ли, который завалил Леннона? -- и я прикрою ее грудью, в которой бьется большое сердце. И еще перед моим мысленным взором пролетал мой верный перочинный ножичек офицера швейцарской армии, и я для тренировки то и дело резко откидывал полу пиджака... Умирать, конечно, не хотелось, но куда ж было отступать? В тот момент, когда слева к нам рванулась раскосая девушка, я понял, что час мой пришел, неожиданностью это не было, -- и перед моим мысленным взором стало проноситься что положено. Но девушка метнулась всего лишь для того, чтоб сказать о своей любви. Когда у меня отлегло, я сделал ей замечание:
-- Вы, значит, любите, а мы что? Как бы не любим? Странная вы, однако...
Никто уж не помнит, с чего зашла речь про цыган. Заговорили, и ладно, но...
-- Едем к цыганам! -- это она сразу так решила.
Мы заползаем в колбасную кишку лимузина и мчимся. По пути Алла рассказывает старинную историю, как 15 лет назад, при советской власти, одна цыганка выманила у нее 14 тысяч тогдашних советских рублей. Мы провели мозговой штурм и так прикинули, что применительно к реалиям жизни это будет никак не меньше 150 тысяч долларов. Пугачева тогда еще звонила Коле Сличенко жаловаться, он смеялся и говорил: "Чем больше человек отдаст цыганам, тем счастливей будет". Мы ужасаемся и горюем вместе с Аллой, но она первая начинает смеяться: ведь с того момента таки и пошло ей счастье! И разве б она его сейчас согласилась променять обратно на те 14 тысяч рублей? Правда, смешно... К цыганам!
А куда сегодня ехать к цыганам? Кажется, в Москве и нет других центров досуга в старинном цыганском духе, кроме заведения Вишневских. Это на Манежной, в верхнем этаже -- против Водовзводной башни.
-- Цыгане! Люблю. Я ведь начинала с этого, -- прочувствованно, однако же и с достоинством сказала Алла.
Это она думает, что так начинала. А у меня лично другие сведения. Начинала она с той голубой пластиночки, которую нам в общаге крутил гений по фамилии Малофеев -- фотохудожник, портной самопальных джинсов и изготовитель поддельных объективов типа "рыбий глаз" из проявочного бачка для широкой пленки.
-- Слушайте! -- сказал он, оторвавшись от "Зингера", чтоб закрутить под иглой вырванную страничку из "Кругозора". -- Эта девчонка, "Арлекино", далеко пойдет.
И таки ведь угадал. На моей памяти Малофеев был первый, кто предсказал ей могучий успех. Конечно, сегодня много желающих приписать эту заслугу себе.
И вот мы входим наконец к цыганам... Они встречают у входа со счастливыми лицами. Я вижу потрясенное лицо хозяина, Дуфуни Вишневского, который тут же скрывается в кабинете, долго не смеет оттуда показаться и осмеливается только послать нашему столу литр "Курвуазье", который мы, впрочем, приберегли для Фили; негоже у цыган пить коньяк, это моветон, тут жанр безоговорочно требует водки.
После первой рюмки Алла развернула свою кепку на вратарский дворовый манер задом наперед -- и оказалось, что там, на затылке, вышита перламутром буква "А", кстати, первая во всем алфавите. Потом была еще одна смена имиджа, обратная смена: она взъерошила волосы обеими руками, это удивительно интимный жест, это такая игра, как будто перед самой любовью, когда никого посторонних.
Валя Вишневская вышла на сцену и специально для дорогой гостьи спела правдивую песню насчет того, что "нисколько мы с тобой не постарели". И то правда: Тина Тернер, которая не в пример старше обеих, и сегодня себе ни в чем не отказывает.
Тут же случился обмен опытом, моментальная работа над собой.
-- А ты, Валя, попробуй тихо петь!
-- Как же тихо? Тут ресторан, люди гулять приходят, кутить к цыганам, разгул же нужен!
-- А ты попробуй! Это я тебе говорю, серьезно!
И ведь уговорила! Валя запела тихо. Мы, кстати, чуть не заплакали, да и Валя сама была потрясена: оказывается, тихие слова разят глубже громких!
Потом Алла сходила за Дуфуней, который не смел выйти из кабинета в зал при Пугачевой, и за руку привела его за стол. Ну, выпили по чуть-чуть, за детей, закусили чем Бог послал, хозяин взял гитару (обычно в советском быту за ней, бывало, бежали к соседям, но тут, у цыган, она как будто случайно нашлась, ее только пришлось отцепить от сценического электричества). Все так запросто, по-домашнему. Еще за парой столиков сидели люди, но такие смирные, как дальние родственники.
Ну и запели, уже за столом. Дуфуня с Валей затянули свое. У них есть одна такая любимая песня, которая душу выворачивает. Мы по-цыгански только со словарем, но все равно догадались, про что это. Там про такую любовь, что сил нет, Ромео с Джульеттой просто отдыхали, у итальянских тинэйджеров был не более чем слабый курортный роман, если сравнивать. Мы просили повторить, но с нами этого даже обсуждать не стали -- страшная песня и так их вымотала.
Мы тогда сами запели что попроще: "Я ехала домой, я думала о вас..."
Алла при этом смотрела на меня, да мы и сидели напротив. У меня легкий мороз шел по коже, жутко и волнительно было думать, что это могло быть про меня! Тем более что натурально ей скоро домой, а в дороге, когда мчишь по ночной Москве, как раз и думается про приключения... Пародия на телевидение
Это была карикатура на телевидение -- то, что мы устроили. Таким, видимо, представляют себе телевизор дикие папуасы: как будто это ящик, ну, в буквальном смысле слова, а внутри за стеклом сидят люди, буквально принимают пищу и поют застольные песни. Зрители же снаружи смотрят, раскрыв рты и глупо улыбаясь, -- с полдюжины поклонниц и поклонников толпились на улице перед окном и млели от концерта. Только звука не было. Но в этот момент у нас, внутри, зазвонил хозяйский сотовый. (Я так подозреваю, что вообще мобильники изобрели специально для кочевников, для тех же цыган -- знаете, вольница, табор, скачешь и названиваешь знакомым ромалэ, которые тоже не в состоянии дождаться звонка по месту жительства.) Так вот он зазвонил уже в который раз. В прошлые разы это была внучка Мадленка, ее отшивали, потому что тут же такие гости, и говорили: "Все, гуляй!" -- то ли себе, то ли ей. Было просто не до нее, понимаете? А на третий раз трубку взял в руку я и, не отрываясь от пения, нажал на "Yes". И сказал туда сразу, не дождавшись даже их "алло":
-- Выступает (пауза) народная артистка СССР (опять пауза) Алла Пугачева! Прямая трансляция с Манежной площади.
Телефонный микрофон я держал направленным на Аллу. "Ах, как любила я цыгана, но только пуля из нагана", -- выпевала она простодушные чувствительные слова. Мы тоже поем. Причем поем, как вы понимаете, кто как может, одни хуже, другие лучше, и с этим ничего не сделаешь, но никому не было обидно, даже мне, -- притом что я совсем чуть-чуть цыган и совершенно не Пугачева. Однако петь меня учила сама Людмила Зыкина, -- она объяснила мне, как это делается, и рассказала мне всю правду про мелизмы.
Пугачева после спохватилась:
-- Это что, в прямой эфир шло?! Какой канал? Или это FM?
-- Не знаю, я не спросил. Да и какая разница? Народ везде один и тот же. А вы певица народная и обязаны ему, своему народу, петь, -- говорю.
Однако это оказалась всего лишь Мадленка. Ну тут понятно -- раз речь про детей и внуков, то все расчувствовались.
-- Кристина мне к юбилею сама приготовила концерт... -- Она вспоминала про дочь, и в глазу ее засверкала слеза, я видел это в профиль. Слеза была маленькая, но яркая, чистая и теплая.
-- Я ей в карьере ничем не помогла! В этом и состоит моя главная помощь...
Цыгане смотрели на нее одни недоверчиво, другие с осуждением: как так не помочь -- это ж дети, а дороже ничего не бывает! Я слышал тут в ресторане их самую страшную клятву: "Чтоб мне детей не видеть!"
Тема развивается. К детям плотно примыкают зятья.
-- Валя! Ваш зять Сережа просто писаный красавец! -- говорю я.
Валя тает. А Алла задает вопрос:
-- А мой что, не красавец?
-- А-а-лла Борисовна! Ну как вы можете! -- обижаюсь я. -- Это же ваш зять! Поэтому он вне подозрений.
