Иннокентий Омулевский - Шаг за шагом
— Эге, батенька! да такого местечка, как эта фабрика, в целой губернии поискать — не найдешь, — с воодушевлением пояснил Матвей Николаич. — Фабричные старики рассказывают, что будто, несколько десятков лет тому назад, первые здешние поселенцы крали и увозили сюда из соседних деревень первых тамошних красавиц, — вот таким-то образом и пошел, видите, какой красивый народец. Еще бы вам, батенька, малолетки [18] наши не понравились!
Светлов еще с большим любопытством стал вглядываться в пеструю шумную толпу. Въехав в ее середину, повозка, по приказанию Варгунина, подвигалась вперед осторожно, шагом. В толпе то и дело приподнимались, фуражки и слышались радушные приветствия «косматому». «Матвею Миколаичу наше почтение!» — степенно приподнимались с завалинок старики, отдавая ему солидные поклоны. Многие женщины тоже здоровались с ним дружелюбными кивками головы.
— Ого! — сказал Светлов, повернувшись на минуту лицом к своему спутнику, — да область-то вашего знакомства, как видно, гораздо шире, чем вы рассказывали? Ведь тут она уж, кажется, не на двадцать, а верст по крайней мере на сорок от города раздвинулась.
— Это, батенька, не то, что у вас там, за Уралом: здесь — своя своих познаша, — весело заметил ему в ответ Варгунин, продолжая любезно отвечать на новые приветствия фабричных.
В конце деревни повозка, по указанию того же Матвея Николаича, остановилась у одной из групп стариков, в числе пяти человек. Это были люди самого степенного вида, совсем седые и, как видно, местные вожаки. Варгунин вышел на минуту из экипажа и поздоровался с ними рукой.
— Вот, деды… видите вы его? — указал он им головой на Светлова. — Это наш. Смотрите! — волоска на нем не тронуть!
Александр Васильич не нашел деликатным оставаться долее в повозке и тоже вылез.
Из группы «дедов» выдвинулся вперед один, совсем еще бодрый, величественного вида старик. Солидно погладив длинную седую бороду, он обернулся на минуту к товарищам и потом, как бы получив от них согласие, с важным, серьезным видом обратился к Светлову, до крайности заинтересованному этой сценой:
— Что сказал Матвей Миколаич, так тому и быть! Погости, погости у нас, добрый человек… Давай, поздоровкаемся!
Старик покровительственно обнял молодого человека и трижды поцеловал его так, как на Руси обыкновенно христосуются. Светлов догадался, что ему следует делать, и сам уже перецеловался таким же манером с остальными.
— Живете, значит, деды, ладно? Тихо у вас все? — спросил Варгунин у стариков после общего минутного молчания.
— Ничего, Матвей Миколаич, ладновато живем. Спасибо на добром слове! — ответили ему двое из них почти в один голос.
— Ну и ладно. Повидаемся ужо еще, — сказал Матвей Николаич, садясь в повозку и движением головы приглашая к тому же своего несколько рассеянного спутника. — Трогай! — пошевелил он рукой за локоть ямщика.
Повозка отъехала рысью.
— Добро погостить! — послышалось ей вслед.
— Спасибо! — откликнулся Варгунин, приподняв меховую шапку, и обратился к Светлову: — Вы, батенька, я вижу, порядком-таки удивлены нашей остановкой? — заметил он ему. — Это я вот для чего сделал: здесь парни — народ бедовый; а женщины — сами видели, какие, — так необходимо было, на всякий случай, заручиться дедами. У вас ведь, я чай, не лягушечья кровь?..
Александр Васильич, против обыкновения, не поморщился от этой шутки.
— Полно вам, Матвей Николаич, загадки-то загадывать, — весело сказал он и лукаво засмеялся, — разве я не понимаю, в чем дело?
— А поняли, батенька, так и тем лучше, — ответил Варгунин, и широкая улыбка осветила его умное, выразительное лицо.
Повозка подъезжала между тем к красивому домику в русском вкусе, с балконом и зелеными ставнями. В ту минуту, как она повернула к крыльцу, выходившему прямо на улицу, — в глубине холодного коридора, который разделял домик на две необширные половины, показалась высокая стройная фигура молодой девушки, в синей бархатной шубке, опушенной соболем, и в белой пуховой косынке на голове. Девушка, очевидно, шла на улицу. Едва она переступила порог крыльца, как Светлов, не дав еще остановиться экипажу, в одну минуту поднялся на ноги, бесцеремонно перепрыгнул через колени Варгунина, причем порядочно толкнул его и, выскочив из повозки, опрометью бросился на крыльцо: он сразу узнал в этой стройной фигуре… Христину Казимировну.
Взглянув мельком на вылезавшего из повозки Варгунина, девушка вспыхнула, как порох, и, с быстротой молнии, перенесла свой взгляд на молодого человека, который стоял теперь перед ней, трепетно ожидая, как его примут.
— Са-а-ша!!. Здравствуй!!.- вскричала она, наконец, вся задыхаясь от волнения, и кинулась на шею к Светлову.
Они поцеловались долгим, горячим поцелуем и, вероятно, минуты две по крайней мере простояли бы так, обнявшись, если б их не разъединил подошедший Варгунин.
— Надобно что-нибудь и на мою долю оставить, Казимировна… — сказал он шутливо.
— Славный, добрый Матвей Николаич!.. Спасибо вам!
Она так же дружески обняла и его.
Светлов смотрел на них и ничего не видел: у него словно туман стоял перед глазами, — так глубоко потрясло его это, столь давно желаемое им, свидание. Он, по правде сказать, не ожидал уже услышать от Жилинской прежнего дружеского «ты», не ожидал от нее и такого горячего привета, каким она его встретила, зная по опыту других, как много значат годы разлуки в подобных встречах. Собственная ошибка, так очевидно доказанная ему теперь когда-то любимой девушкой, поразила его.
Обняв Варгунина, Христина Казимировна опять подошла к Светлову, взяла его за обе руки и долго-долго смотрела ему молча в лицо.
— Так вот ты какой стал теперь! — сказала она наконец, продолжая пристально и ласково всматриваться в него, — уж не прежний «гимназистик». — Жилинская как-то особенно оттенила последнее слово. — Ты ведь, впрочем, — помнишь? — всегда сердился, когда я тебя так называла. А теперь уж не рассердишься? Да?
Светлов улыбался только, молча соглашаясь с ней.
— Но… не прими за комплимент — ты страшно похорошел с тех пор, хотя уж и нет на щеках прежних роз, — продолжала она, любуясь им. — Однако что это я мелю? Я совсем потеряла голову, как тебя увидела… Пойдем скорее к папке!
И Христина Казимировна, быстро схватив за руку Светлова, стремительно повела его в комнаты, забыв даже пригласить Варгунина, который, впрочем, и без приглашения последовал за ними, улыбаясь и напевая что-то себе под ног.
Жилинский стоял у письменного стола, спиной к двери, и зажигал свечу, когда дочь почти вбежала к нему в кабинет, ведя за руку гостя.
— Угадай, папка, кого я к тебе привела? — задушевно-весело сказала она, поцеловав отца, и загасила свечу, дунув на нее прежде, чем старик успел обернуться.
— Если б ты даже и не таким восторженным тоном предложила мне этот вопрос, так я догадался бы… — ответил он с сильным выражением радости в голосе. — Пусти, стрекоза! дай поскорее огня зажечь: у меня ведь не твои влюбленные глаза…
Он, однако ж, не сразу зажег свечу: рука у него заметно дрожала. Светлов, стоя сзади, громко поздоровался с ним по-польски.
— Так и есть! Так я и думал! — быстро проговорил Жилинский и, ставя второпях на стол зажженную свечу, он едва не уродил ее на пол. — Здорово же, мальчик! — уже дрожащим голосом, но по-русски, обратился он к Светлову точно с такими же словами, какими приветствовал его обыкновенно десять лет тому назад.
Старые знакомые крепко обнялись и поцеловались несколько раз.
— Вы даже представить тебе не можете, Казимир Антоныч, всей моей радости, что я снова вас вижу, после стольких лет!.. — опять по-польски сказал Светлов, и голос у него задрожал от волнения.
— Верю… — снова по-русски заметил ему растроганный старик, — но говорить мы с тобой по-польски будем тогда, когда буду у тебя, а теперь ты — мой гость, — прибавил он с старосветской любезностью.
В эту минуту в кабинет вошел Варгунин.
— Ба! и коллега здесь! — весело вскричал Жилинский, идя к нему навстречу. — Н-ну! сегодня мы так запируем, как никогда еще не пировали… А что? ведь мальчик-то этот теперь совсем молодцом смотрит? А? что ты на это скажешь? — с некоторой гордостью прибавил он, указывая Матвею Николаичу на Светлова.
— Молодец, батенька, всегда молодцом смотрит, — ответил Варгунин, улыбаясь и пожимая старику руку.
Как только кончились первые приветствия, весь дом был поставлен на ноги. Жилинский имел обыкновение сам распоряжаться всем, отстраняя по возможности дочь от занятия хозяйством, так как, по его любимому выражению, «только эта бабья профессия и делает баб из женщин». Несмотря на свои шестьдесят лет с лишком, он быстро шагал теперь из комнаты в комнату, отдавая, между прочим, и совсем лишние, но, по его мнению, на этот раз необходимые, приказания. Христина Казимировна тем временем занимала в отцовском кабинете гостей; то есть, если сказать по правде, она, вся увлеченная прошлым, говорила с одним Светловым, предоставив Матвею Николаичу широкое право только поглядывать на них из уголка дивана да улыбаться. Варгунин даже успел вздремнуть там с четверть часа под их неумолкаемый говор.
