Якоб Штелин - Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге
Монархиня, старавшаяся всегда угождать великому супругу своему подражанием, сколько могла, деяниям его, знала купца Дубровского; и в то же время, когда приказано было Серикову завести ту фабрику, просила и его завести таковую же у себя, снабдила его всем нужным; и чтобы к тому же самому сроку, к которому было приказано и Серикову сделат на пробу половинку же сукна, и как возможно получше и подобротнее Сериковой, во что бы, впрочем, оная ни стала. Сие желание монархини Г. Дубровский исполнил в совершенстве и также, сверх чаяния Серикова, явился также с своею половинкою в тот же самой покой, и положив оную на другой столик, ожидал подобно же прибытия монарха. Сериков, не зная ни Дубровскаго, ни того, чтобы была им заведена фабрика, подойдя к половинке сукна, пощупал, и увидев оное несравненно лучшим, нежели его, приведен был в крайний страх от ожидаемого монаршаго гнева на него, которого он мнил себя по справедливости заслуживающим; в ту самую минуту отворились двери, и государь с монархинею вошли. Его величество был только в канифасной фуфайке, с костяными пуговками, и пожаловав ожидавших его к руке, подошел сперва к половинке Сериковой, пощупал сукно; а в то же время её величество сказала государю: посмотрите, батюшка, каково вам покажется сукно моего-то фабриканта? Монарх не говоря ни слова, подошел и к сей половинке, и пощупав также сукно, сказал: «Дубровский! из какой шерсти делал ты сукно свое?» Дубровский не мог не признаться, что делано оно из одной пуши; «А ты, Сериков, из какой?» – спросил у сего последнего государь. «Из обыкновенной стригушки», – отвечал он трепещущим голосом. После сих ответов монарх обратясь к государыне сказал: что ж ты хвастаешь своим-то сукном? оно ни куда не годится; и ты Дубровской, вперед не выщипывай пуши одной, ты перепортишь у меня всю шерсть; а старайся из стригушки сделать получше: ибо мне надобно столько сукна, чтоб одеть всю армию, не выписывая иностранного; а это, – указывая на сукно Серикова, – сказал Государь супруге своей, – чем дурно? Оно сделано из стригушки, какова она ни есть, цветно, плотно и для солдата тепло и прочно. Благодарствую, господин Сериков! Я уверен, что ты постараешься получше сего делать». Толь милостивое ободрение возбудило в Г. Серикове ревностнейшее желание, угодить возлюбленному государю; и с сего времени неусыпное прилагал он попечение о доведении своей фабрики до лучшего состояния.
Впрочем сколь о монарх доволен был и началом еще сих фабрик, о том можем судить из письма его величества к князю Меншикову, писаннаго в последних числах декабря 1706 г. «Сукна делают (точные его слова), и умножается дело сие зело изрядно; плод дает Бог изрядный; и я сделал себе кафтан из него к празднику (Рождества Христова)».
З7. Продолжение о фабриках
Великий хозяин сей, когда ни бывал в Москве, хотя б то было и на краткое время, никогда не оставлял того, чтоб не осмотреть ему самому все фабрики Московские; свидетель сему тот же самый Г. Сериков. Он при всяком случае со слезами рассказывал, что великий государь в каждую бытность свою в Москве, не только заезжал на его фабрику, не только ничего не оставлял не осмотрев, не только давал всегда наставления, как лучше что исправить, что переменить, что вновь сделать; но и учил сам ткачей, садясь за станы, и ткавши объяснял все подробности и приемы, нужные в искусстве тканья.
В одно из таковых посещений Сериковой Фабрики, осматривая по обыкновению своему все работы в оной, сделанные сукна, материалы, припасы, и проч. ходя сам по кладовым и амбарам, и повелевая каждый из них отпирать; и таким образом, в одном амбаре усмотрев Государь не малое число половинок каразеи[175], спросил: «Для чего столь много лежит у него оной?» Сериков отвечал на сие, что велено было ему указом из Адмиралтейства, сделать видимое здесь количество каразеи на мундиры матросов; но после, продолжал Сериков, сие отменено, почему вся она и осталась на руках моих. «Так для чего же ты ее не продаешь?» – спросил Монарх. – Не покупают, всемилостивейший государь, ибо никому она не надобна, а для подкладки солдатских мундиров обязались делать другие фабрикаты, назвав их поименно. «Так ведь тебе убыток!» «Что ж делать, надежда-государь!» – «Почем стоит тебе аршин?» – По 28 копеек! Доволен ли ты будешь барышом по гривне на рубль? – «Я бы рад был, отвечал Сериков, сбыть ее с рук и без барыша». – «Без барыша-то, брат, не много наторгуешь», – заключил Государь; и потом обратясь к Меншикову, сказал: «Данилыч, если б завтра же всю эту каразею принять и разделить ее по госпиталям; она очень годится для больных на одеяла».
Сие было в точности исполнено; и Сериков, с прибылью по гривне на рубль, сбыв ее с рук, чрез несколько дней получил и деньги.
Его величество прилагал неусыпное расширение о заведении в Малороссии лучших иностранных пород овец, дабы можно было со временем обойтись Российским фабрикам без выписки иностранной шерсти и много уже успел в этом. Множество их разведено и роздано фабрикантам с обязательством, чтоб не только оные у них не перевелись, но и умножались бы время от времени; однако же по кончине его величества сие полезное заведение разрушилось.[176]
38. Монарший гнев на браковщика голландца за пристрастной его брак пеньки, и высылка его за границу
По заведении в Санкт-Петербурге Адмиралтейства, поставка нужного для оного количества пеньки возлагалась на города, ею торговавшие; часть расположенная на город Калугу привезена была в Адмиралтейство купцом того города Алферовым.
Браковщик Адмиралтейский, из Голландии, выписанный и в службу Государеву принятой, заметив смиренность и робость купца сего, вздумал что-нибудь сорвать с него; и на сей конец забраковал пеньку им привезенную, угрожая ему еще и гневом государевым. Устрашенный сим купец, просит его сделать милость, не доносить о сем государю, обещая служить ему; но в самое сие время монарх входит в амбар, где брак сей происходил. Бедный поставщик трепещет; Государь, узнает всё произошедшее, рассматривает сам пеньку; и брав многие оной горсти между колен, встряхивает и разнимает их по мастерски; видя ж ее первой доброты, прогневался на пристрастного браковщика, говоря ему: «Бездельник! у нас нет такого хорошего и шелку, какова сия пенька». Потом повелел всю сию пеньку принять, а браковщика выгнать из службы и выслать за границу.
Могло ли же что-нибудь подобное укрыться от прозорливости сего великого государя?[177]
39. Отеческое попечение монарха. о переведенных’ нл житье вь Санкт-Петеубург всякого звания людях.
Что первоначальные жители Санкт-Петербуга были переселены из разных городов всякого звания, сие известно уже всякому; но какое великий государь прилагал о них попечение: тому послужит довольным доказательством и один следующий анекдот.
В одной мещанской фамилии, переселенной из Серпухова, по прозванию Ямщиковой, занемог старший сын сухоткою. Великий государь в начале болезни узнает о сем, и присылает к больному своего лекаря; а дабы по старинным предрассудкам не пренебрегали его предписаний; через несколько дней сам посещаешь больного, приказываешь ему и старику отцу его, чтобы они в точности исполняли все приказы лекарские; и что сам он за ними того надзирать будет. В самом деле, сей отец подданных, когда ни выезжал для осмотру работ, заезжал и к сему больному, что благоволил продолжать до самого выздоровления сего Ямщикова. В один из таковых приездов, Монарх увидел старика, отца того семейства, метущего двор. Странно сие показалось его величеству, он говорит ему, что такового рода работа ему, яко начальнику фамилии и человеку старому, не прилична: «Уж не принуждают ли тебя дети твои к таковым работам?» – спросил его наконец Монарх. «Нет, надежа-государь! ответствовал старик, они ещё и отводят меня от работы; но я не привык быть праздным, и пока силы есть, тружусь; а сия работа по мне». Монарх похвалил его за сие; однако ж войдя в избу спрашивает детей его, а паче старшего: не заставляют ли они работать старика отца своего? Но все подтвердили справедливость слов отцовских. «Рад я, – сказал на сие государь, – что ошибся в моем заключении: но если бы, – продолжал Государь, – уведал я, что нет от вас должного почтения отцу, то б ощутили вы весь гнев мой; ибо не почитающие давших им жизнь, суть самые неблагодарнейшие твари; а неблагодарность из всех пороков есть наигнуснейший.
Вь продолжение сказанных посещений, великий государь, заставая иногда семью сию за обедом, обыкновенно говаривал, «хлеб да соль»; а однажды благоволил с ними и отобедать. Достоверность сего происшествия не сомнительна; она с восхищением воспоминается потомками сих Ямщиковых, из которых правнук помянутого старика по матери, С.-Петербургский купец Иван Вонифатьев, в 1789 году жил еще в Петербурге.
40. Монарх пирует с плотницкими
