Михаил Булгаков - Рассказы и фельетоны
— Объявляю общее собрание рабочих и служащих ст. Шелухово Каз. дороги открытым! — радостно объявил председатель собрания, оглядывая зал, наполненный преимущественно рабочими службы пути,— на повестке дня у нас стоит доклад о неделе войны 1914 года. Слово предоставляется тов. Де-Эсу. Пожалуйте, тов. Де-Эс!
Но тов. Де-Эс не пожаловал.
— А где ж он? — спросил председатель.
— Он дома,— ответил чей-то голос.
— Надо послать за ним…
— Послать обязательно,— загудел зал.— Он интересный человек — про войну расскажет — заслушаешься!
Посланный вернулся без товарища Де-Эса, но зато с письмом.
Председатель торжественно развернул его и прочитал:
— «В ответ на приглашение ваше от такого-то числа сообщаю, что явиться на собрание не могу.
Основание: лег спать».
Председатель застыл с письмом в руке, а в зале кто-то заметил:
— Фициально ответил!
— Спокойной ночи!
— Какая же ночь, когда сейчас 5 часов дня?
Председатель подумал, посмотрел в потолок, потом на свои сапоги, потом куда-то в окно и объявил печально:
— Объявляю заседание закрытым.
А в зале добавили:
— Колыбель начальника станции есть могила общего собрания.
И тихо разошлись по домам. Аминь!
Рассказ про Поджилкина и крупу
В транспосекцию явился гражданин, прошел в кабинет, сел на мягкую мебель, вынул из кармана пачку папирос «Таис», затем связку ключей и переложил все это в другой карман.
Затем уже достал носовой платок и зарыдал в него.
— Прошу вас не рыдать, молодой человек, в учреждении,— сказал ему сурово сидящий за столом,— рыдания отменяются.
Но гражданин усилил рыдания.
— У вас кто-нибудь умер? Вероятно, ваша матушка? Так вы идите в погребальный отдел страхкассы и рыдайте им сколько угодно. А нам не портите ковер, м-молодой ч’эк!
— Я не молодой чек,— сквозь всхлипывания произнес гость.— Я, наоборот, председатель железнодорожного первичного кооператива Поджилкин.
— Оч-чень приятно,— изумился транспосекщик,— чего ж вы плачете?
— Из-за крупы плачу,— утихая, ответил Поджилкин,— дайте, ради всего святого, крупы!
— Что значит… дайте? — широко улыбнулся транспосекщик,— да берите сколько хочете! Сейчас нам предложил Центросоюз три вагона крупы-ядрицы. Эх вы, рыдун, рыдайло… рыдакса печальная!
— Почем? — спросил, веселея, Поджилкин.
— По два двадцать.
Поджилкин тяжко задумался.
— Эк-кая штука,— забормотал он,— ведь вот оказия! Вы тово, крупу минуточку придержите… а я сейчас.
И тут он убежал.
— Чудак,— сказали ему вслед.— То ревет, как белуга, то бегает…
Поджилкин же понесся прямо в комиссию по регулированию цен при МСПО.
— Где комиссия Ме-Се-Пе-О?
— Вон дверь. Да вы людей с ног не сбивайте! Успеете…
— Вот что, братцы… крупа тут подвернулась… ядрица… Да по 2 руб. 20 коп., а вы установили обязательную цену для розничной продажи в кооперативах тоже по 2 р. 20 к.
— Ну? Установили. Дык что?
— Дык разрешите немного дороже продавать. А то как же я покрою провоз, штат и теде?..
— Ишь какой хитрый. Нельзя.
— Почему?
— Потому что нельзя.
— Что же мне делать?
— Гм… Слетайте на Варварку в Наркомвнуторг.
Поджилкин полетел на трамвае № 6.
Прилетел.
— Вот… ядрица… упустить боюсь… два двадцать, понимаете… а цена розничная установлена… понимаете… тоже два двадцать… Понимаете…
— Ну?
— Повысить разрешите.
— Ишь ловкач. Нельзя.
— Отчего?
— Оттого что оттого.
— Что же мне делать? — спросил Поджилкин и полез в карман.
— Нет, вы это бросьте. Вон плакат — «Просят не плакать».
— Как же не плакать?..
— Идите в Ме-Се-Пе-О.
Поджилкин поехал обратно на 4 номере.
— Опять вы?
— Дык к вам послали…
— Ишь умники. Иди обратно…
— Обратно?
— Вот именно.
Поджилкин вышел. Постоял, потом плюнул. И подошел милиционер.
— Три рубля.
— За что?
— Мимо урны не плюй.
Заплатил Поджилкин три рубля и пошел к себе в кооператив. Взял картонку и на ней нарисовал:
«Крупы нет!»
Подходили рабочие к картонке и ругали Поджилкина, а рядом частный торговец торговал крупой по 4 рубля. Так-то-с.
Библифетчик
На одной из станций библиотекарь в вагоне-читальне в то же время и буфетчик при уголке Ильича.
Из письма рабкора— Пожалте! Вон столик свободный. Сейчас обтиру. Вам пивка или книжку?
— Вася, библифетчик спрашивает, чего нам… Книжку или пивка?
— Мне… ти…титрадку и бутирброд.
— Тетрадок не держим.
— Ах вы… вотр маман… трах-тарарах…
— Неприличными словами просють не выражаться.
— Я выра… вы…ражаю протест!
— Сооруди нам, милый, полдюжинки!
— «Азбука», сочинение товарища Бухарина, имеется? {103}
— Совершенно свежий, только что получен. Герасим Иванович! Бухарин один раз! И полдюжины светлого!
— Воблочку с икрой.
— Вам воблочку?
— Нам чиво-нибудь почитать.
— Чего прикажете?
— Ну, хоша бы Гоголя.
— Вам домой? Нельзя-с. На вынос книжки не отпускаем. Кушайте, то бишь читайте, здеся.
— Я заказывал шницель. Долго я буду ждать?!
— Чичас. Замучился. За «Эрфуртской программой» {104} в погреб побежали.
— Наше вам!
— Урра! С утра здеся. Читаем за ваше здоровье!
— То-то я и смотрю, что вы лыка не вяжете. Чем это так надрались?
— Критиком Белинским.
— За критика!
— Здоровье нашего председателя уголка! Позвольте нам два экземпляра мартовского.
— Нет! Эй! Ветчинки сюда. А моему мальцу что-нибудь комсомольское для развития.
— Историю движения могу предложить.
— Ну, давай движение. Пущай ребенок читает.
— Я из писателей более всего Трехгорного {105} обожаю.
— Известный человек. На каждой стене, на бутылке опять же напечатан.
— Порхает наш Герасим Иванович, как орел.
— Благодетель! Каждого ублаготвори, каждому подай…
— Ангел!
— Герасим Иванович, от группы читателей шлем наше «ура».
— Некогда, братцы… Пе… тоись читайте, на здоровье.
— Умрешь! Па…ха…ронють, как не жил на свети…
— Сгинешь… не восстанешь… к ви… к ви…селью друзей!
— Налей… налей!..
По голому делу
(Письмо)
«Все было тихо, все очень хорошо, и вдруг пущен был слух по нашей уважаемой станции Гудермес С.-К. ж. д., что якобы с поездом № 12 в 18 часов приедут из Москвы все голые члены общества „Долой стыд“.
Интерес получился чрезвычайных размеров, в том числе женщины говорили:
— Это безобразие!
Но, однако, все пришли смотреть.
А другие говорили:
— Будем их бить!
Одним словом, к поезду вышел весь Гудермес в общем и целом.
Ну, и получилось разочарование, потому что поезд приехал одетый с иголочки, за исключением кочегара, но и то только до пояса. Но голого кочегара мы уже видали, потому что ему сажа вроде прозодежды.
Таким образом, все разошлись смеясь.
Но нам интересно, как обстоит дело с обществом и как понять ихние поступки в Москве?»
Письмо т. Пивня.
Переписал М. Булгаков.
Ответ Булгакова:
«Тов. Пивень! Сообщите гудермесцам, что поступки голых надо понимать как глупые поступки.
Действительно, в Москве двое голых вошли в трамвай, но доехали только до ближайшего отделения милиции.
А теперь „общество“ ликвидировалось по двум причинам: во-первых, милиция терпеть не может голых, а во-вторых, начинается мороз.
Так что никого не ждите: голые не приедут».
Стенка на стенку
В день престольного праздника в селе Поплевине, в районе станции Ряжск, происходил традиционный кулачный бой крестьян. В этом бою принял участие фельдшер ряжского приемного покоя, подавший заявление о вступлении в партию.
РабкорЧасть I. На выгоне
В день престольного праздника преподобного Сергия в некоем селе загремел боевой клич:
— Братцы! Собирайся! Братцы, не выдавай!
Известный всему населению дядя по прозванию Козий Зоб, инициатор и болван, вскричал командным голосом:
— Стой, братцы! Не все собрамши. Некоторые у обедни.
— Правильно! — согласилось боевое население.
В церкви торопливо звякали колокола, и отец настоятель на скорую руку бормотал слова отпуска. Засим как вздох донесся заключительный аккорд хора, и мужское население хлынуло на выгон.
— Ура, ура!..
Голова дяди Зоба мелькала в каше, и донеслись его слова:
