Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты
Отправляясь все таки к посланнику, он обдумывал свои поступки в этот вечер и <остался> ими не доволен. «Надо предпринять...» Но тут какой то страшный, непреодолимый внутренний голос говорил ему: «Чтоо? Смотри!» и он пугался и, ужимаясь в шубе в угол кареты, он жался и смеялся робко и отрывисто.
28.
Князь Андрей, между тем, сидел нахмуренный и мрачный в своем углу кареты далеко от жены, уверенный, что никто не видит его в темноте. Он не отвечал ни слова на веселое щебетанье своей жены, которое не изменялось ни в гостиной при толпе, ни в карете с глазу на глаз.
— Как хороша была княжна! Какие у нее два брильянта в волосах! Я люблю брильянты, что ни говори. A vicomte очень мил.[1024] Что Annette не выйдет замуж? Как глупы все мущины, что никто на ней не женится.
Так болтала она. Молчанье мужа однако и при ее совершенном отсутствии наблюдательности поразило ее.
— André! Милый! Отчего ты молчишь? Уж я не сделала ли что нибудь? Не сердишься ли ты на меня? — вдруг обратилась она, придвигаясь к нему.
— Нет, за что же мне сердиться. Нет, ты ошибаешься... Все хорошо, — отвечал тот же голос мужа, сухо, холодно, после непродолжительного молчания, своим звуком уничтожая смысл слов и давая им противуположное значение.
И что ему было сказать? Он ни в чем не мог упрекнуть свою верную, милую, добрую жену, которая под сердцем уже носила залог своей любви и верности. Она дала ему всё, что обещала: красоту, веселость, любовь, верность и обещала потомство. В чем же было упрекать ее? Никто не может помешать человеку из толпы скалить зубы и хихикать, глядя на хорошенькую женщину, ни князю Иполиту faire la cour à une jolie femme.[1025] Она не будет ни виновата в том, ни менее чиста. Это знал князь Андрей и он слышал и видел это зубоскаленье уже год. Он знал, что это естественно и иначе быть не может.[1026] В нынешний вечер он в первый раз почувствовал, что ему тяжело, что ему стыдно. И стыдно от человека, которого он считал ничтожнейшим идиотом.
И гордость, безграничная гордость его возмутилась, расстроила[1027] привычное спокойствие и спутала все его мысли и чувства. Он стал несправедлив и зол, убеждаясь, что он только справедлив.
«Боже мой, зачем я связал себя навеки с этим бездушным, пошлым существом?», думал он, отстраняясь от жены и без причины чувствуя ненависть к ней. «Я думал спастись от ничтожества и[1028] низостей жизни в счастии семьи. Я думал, она будет достойна, как я, и что вместе с ней легче будет презирать всё; и, вместо этого, вся пошлость мужа или дурака, слепого и равнодушного к своей чести, или придирчивого ревнивца, унижающего самого себя сомнением в себе. И нет выхода! Ужасно», думал он. «И ничего, ничего, кроме порханья, болтанья и этой вечной веселости, прикрывающей тупость и бесчувственность. Она не в состоянии ни почувствовать, ни понять моих страданий. А я не в состоянии унизиться, чтоб сказать ей. Боже мой, зачем я женился».
Как будто в подтверждение его мыслей, маленькая княгиня с своей ясностью понимания, в словах его не слышала ничего, кроме успокоительного значения слов и не поняла тона, которым они были сказаны.
— А я боялась, что тебе что нибудь не понравилось во мне, — сказала она, придвигаясь к нему. Она взяла его руку и, заворотив перчатку, поцеловала ее. — Ты знаешь, милый, я всё тебя боюсь и всё готова для тебя сделать.
— Ах, да, — продолжала она, — ты видел я смеялась за чаем. Можешь себе представить, наш маленький князек всё время ворочался, пока я разливала чай. Он будет чай любить, André! — И она засмеялась своим звучным смехом и, взяв за голову, поцеловала[1029] мужа[1030].
— «А я ее не люблю», подумал князь Андрей Б[олконский] с тоской в сердце. «Да я не люблю ее!»[1031]
29.
Карета остановилась у подъезда большого дома на Фонтанке. Вслед за княжеской каретой подъехали сани m-r Pierr'a и он вошел за ними.
Княгиня прошла в свои комнаты, князь читал письма, без него привезенные с почты.
— Извини, Петруша, — сказал он, отрываясь от письма. — Накрывайте ужинать, — обратился он к лакею.
Они прошли в кабинет.
Петруша взял между тем первую попавшуюся ему книгу с полки, это были записки Кесаря, и сдвинув два стула, на один поставил ноги и открыв книгу из середины,[1032] читал, облокотившись или скорее повалившись на руку, с таким спокойным вниманием, как будто он часа два читал не отрываясь и сбирался читать еще столько же. M-r Pierre имел это странное свойство читать всегда и всё с одинаковым интересом.[1033]
— Хорошие вести, Pierre, — сказал князь Андрей, подавая ему одно письмо, — прочти. А другое от отца. — Одно письмо было от Кутузова, который соглашался принять князя Андрея опять в адъютанты, другое от отца, который в первый раз после сватьбы сына писал, посылал благословение молодым и даже приглашал их приехать.
— А! — сказал Pierre и, разложив письмо на страницы Кесаря, так же внимательно стал читать его. — Так ты идешь на войну, это решено?—сказал он, поднимая голову и глядя через очки.
— Да. А вот от отца.[1034]
Pierre прочел также лежа.
— Хорошо, — сказал он и хотел продолжать читать Кесаря, когда в соседней комнате зашумело платье княгини и он, скинув ноги, оправил очки и волоса.
Я сказал, что нет того молодого холостого человека, который, встречая в свете или часто ездя в дом к молодой красивой женщине, не подумал бы хоть раз: «А что как я вдруг влюблюсь в эту даму и она [в] меня влюбится?» Но m-r Pierre, почти живший у князя Андрея во время своего пребыванья в Петербурге, никогда не думал об этом.
Он в простоте своей души радовался <на> этих двух людей, на их семейное счастье, которое ему казалось совершенным, и даже никогда не спрашивал себя: могло ли бы ему достаться такое счастие, и потому никогда не завидовал. Мысли m-r Ріеrr'а постоянно были заняты самыми важными <философскими> и государственными и военными вопросами. M-r Pierre мечтал быть оратором, государственным человеком в роде Мирабо или полководцем в роде Кесаря и Наполеона. Он, менее всех в мире рожденной к такой деятельности, считал себя рожденным для нее. На все житейские события жизни он смотрел кротко и равнодушно, как будто из неизмеримой дали. Ему было всё равно, только бы не трогали его умственных интересов.
Андрея Б[олконского] и его жену он любил, но никогда не спрашивал себя, что они за люди, как и зачем живут. Они его любили. У них было хорошо, весело, молодо, всё ново с иголочки, начиная от квартиры и посуды, до их лиц, с тем лоском свежести, который всегда бывает у молодых, jeunes mariés.[1035] И он любил бывать [у них] больше, чем у кого нибудь в городе. Он так сжился с ними, что у одних у них ему не бывало неловко.[1036]
30.
Несмотря на хорошие вести писем, лицо князя Андрея отразило опять ту же гордую, холодную[1037] презрительность, которая выражалась в нем во весь вечер, и огонь, загоревшийся было в глазах при чтении писем, потух опять при входе жены.
Узнав о содержании писем, она выразила радость, но радость ее была незаметна. Она всегда была радостна. Тот же смех. Тот же блеск глаз и белых зубов из под короткой губки. Она села в кресло у камина на привычное свое место в кабинете мужа и, сложив маленькие ручки над возвышением талии (уже поздно было работать) устремила глаза на огонь. И глаза эти смотрели, как будто вглубь в себя — глаза смотрели кротко, радостно и серьезно, что так странно было с ее всегдашним оживлением, глаза смотрели матерински. Чуяла ли она опять движения ребенка, или думала о предстоящей разлуке с мужем, но она молчала.
— Да собственно он что, Кутузов? — сказал Pierre.
— Главнокомандующий![1038] Он назначен. Я говорил, — сказал князь Андрей с своим видом всезнания. — Он оглянулся на жену. Ему неприятно было, что она пришла, неприятно было, что она ничего не говорит о предстоящей разлуке.
— И вы выступите против Наполеона?! — сказал Pierre. — Я не понимаю.
— André![1039] — сказала Лиза, улыбаясь. Она всегда улыбалась, такая у нее была привычка, а улыбка эта раздражала мужа,— разве ты поедешь в армию?
Он пожал плечами.
— Нет не поеду, я буду в Петербурге ездить по балам, — сказал он сухо.[1040]
— Нескоро еще? — сказала она. — Князь Иполит мне говорил, что война никогда не бывает зимой.
— Ты не будешь ужинать, Lise? — не отвечая спросил муж. — Ты бы шла спать.
— Нет, не буду,[1041] я пойду. Прощайте, m-r Pierre. Какой вы спорщик. — И она всё улыбалась. — Bonsoir, André.[1042] — Она поцеловала его в лоб. Он поцеловал ее руку. Она, шумя платьем, молча вышла из комнаты.
