Е. Хамар-Дабанов - Проделки на Кавказе
Прасковья Петровна села с госпожою фон Альтер; мужчины разместились между собою. Семейство Пустогородовых и Китхен остановились во флигеле дома. Мерлиной; полковник фон Альтер нанял будку на дворе Реброва: она соблазнила его дешевизною и близостью к крепительным ваннам, которые он намеревался брать, по крайней мере, недели две.
Дом Реброва был занят вельможею, флигеля —его свитою. На следующий день после приезда Александр отправился туда. Сначала он зашел во флигель, занятый генералом Мешикзебу. В зале с кипою бумаг стоял высокий, черноволосый офицер в сюртуке, весьма привлекательной наружности; возле него —молодой офицер одного из линейных казачьих полков, расположенных по Кубани, в парадной форме,, с несколькими крестами на груди; в руках он держал письмо, шашку и два пистолета; далее дожидались немецкие колонисты в своих серых куртках; у самой двери, ведущей во внутренние покои, сидел безмолвный донской офицер, держа книгу в руках вверх ногами и притворяясь, будто читает.
Александр подошел к офицеру, державшему бумаги, и сказал:
— Позвольте у вас спросить, можно ли видеть генерала?
Генерал здесь принимает,—отвечал офицер.
— Скоро выйдет его превосходительство—спросил Пустогородов.
— Думаю, скоро. Вот уже час, как я ожидаю его выхода,— отвечал офицер, посматривая на часы,— беда! Право, сколько дела не сделаешь, сколько времени потеряешь в этих ожиданиях.
Линейный казачий офицер, корча какой-то бон-тон, подошел к Александру, шаркая, и сказал:
— Мое почтение, капитан!
— А, здравствуйте. Откуда вы?..— отвечал Пустогородов.
— С Кубани, прислан кордонным начальником к генералу.
— На Кубани все ли спокойно?
— Как нельзя более! Нигде нет прорывов, ни хищничества, ни даже воровства. Этот край окончательно усмирен: нынешнее лето спокойствие не прерывалось не только по Кубани, но даже и за Кубанью; наши казачки ездят туда за ягодами.
Александр улыбнулся.
— А табун,— возразил он,— отбитый на днях неприятелем, вы не ставите в счет хищничества!
Офицер смутился, но потом отвечал:
— Какой табун? Я впервые это слышу, хотя нынешнюю только ночь приехал с Кубани.
— Понимаю все эти хитрости!—сказал Пустогородов, отходя прочь.
— Александр Петрович! Наш начальник не хочет, чтобы здесь знали о прорывах нынешнего лета,— примолвил вполголоса подошедший к нему линейный казачий офицер,—дабы не подвергнуться суждениям посетителей и всех здесь находящихся.
— Мне какое до этого дело!
В комнату вошел белокурый человек маленького роста. Он был в военном сюртуке, без эполет, расстегнут 'и курил из длинного чубука с прекрасным янтарем. Черты его не имели никакого выражения: какая-то сладкая улыбка придавала ему вид притворной кротости; глаза, словно синий фарфор, были обращены на кончик носа, на темени виднелось безволосое пятно, с отверстие стакана: это был генерал Мешикзебу. Все присутствующие офицеры при входе его вытянулись, руки по швам; одни колонисты стояли так же вольно, как и до него. Его превосходительство, не обращая ни на кого внимания, подошел к немцам, приветствовал их ласково и пустился с ними в длинный разговор, содержание которого невозможно передать, потому что никто из присутствующих офицеров не знал немецкого языка. Прения, вероятно, были весьма горячие, судя по декламациям одного рыжего колониста, одетого в синий сюртук из толстого сукна, побелевшего на швах, и по негодованию, выражавшемуся на лице другого, топавшего с досады отставленною ногой: он стоял подбоченясь и был одет в куртку из крестьянского сукна; из-под ненатянутых панталон его, того же изделия, выглядывала толстая рубашка. Не станем, однако, распространяться в описании этих белокурых грубых и наглых пришлецов: кто их не знает! Кто не имел с ними когда-либо дела? Если б встретился такой человек, мы предложим ему удовлетворить свое любопытство где-либо в соседстве: колонистов можно найти по всем углам святой Руси; они все на один лад. Заметим тут с гордостью, что иностранцы не могут сказать того же о нас: мы не нуждаемся в чужом покровительстве, не ищем службы, ни средств к жизни на чужбине, и не проливаем крови своей за чужое отечество. Русское имя слишком дорого нам, чтобы променивать его на другое.
Проговорив более часа с колонистами, его превосходительство раскланялся с ними и подошел к Александру, которого спросил, затянувшись дымом из чубука и выпустив ему в лицо:
— Что вам угодно?
— Прибыв к Кисловодским целебным водам, к вашему превосходительству имею честь явиться.
— Вы ранены?
— Точно так.
— Когда?
— Нынешнего года в марте месяце, при отбитии нашего плена у закубанцев.
— Ваша фамилия?
— Пустогородов.
— А, знаю!— Потом, обратись к линейному казачьему офицеру, спросил:
— Что тебе надобно?
— К вашему превосходительству имею честь явиться,— отвечал офицер, подавая письмо.
— От кого это?— спросил генерал, рассматривая адреса.
— От кордонного начальника, с Кубани, ваше превосходительство!
— А!.. Здоров ли кордонный начальник?—спросил генерал, распечатывая письмо,—Да, что это у тебя за оружие?
— Слава богу, здоров, ваше превосходительство! Это оружие разбойника Али-Карсиса, которое кордонный начальник поручил мне доставить вашему превосходительству,
— Покажи!—сказал генерал Мешикзебу, протягивая руку. После продолжительного рассматривания клинка он отдал шашку Александру и сказал:
— Посмотри, любезный Пустогородов... ты должен быть знаток... какова шашка?
— Прекрасная!..—отвечал Александр, рассматривая клинок.— Она действительно принадлежала Али-Карсису; мне это очень известно, потому что она отбита моею сотнею и отнята кордонным начальником. Я представил о ней по начальству и просил или возвратить, или выдать сотне ее ценность.
— Точно, ваше превосходительство, есть подобное донесение,— подхватил офицер, стоявший с кипою бумаг.
— Каким же образом привезли ее ко мне?—спросил генерал у линейного казачьего офицера.
— Капитан Пустогородов ошибается, или я обманут казаками,—отвечал офицер,— кордонный начальник при мне отдал своеручно деньги принесшему это оружие.
— Чего же оно стоит?—спросил генерал, начиная читать письмо.
— Теперь запамятовал, ваше превосходительство, но узнаю,—отвечал офицер.
— Узнайте же, пожалуйста, потому что, если оно не очень дорого, я его куплю.— Прочитав письмо, он обратился к офицеру с бумагами:—Напиши-ка от меня рапорт к начальнику линии.—И, водя по письму указательным пальцем, прибавил:—По воле... вы пропишете имя моего начальника... имею честь всепочтеннейше.., слышите, всепочтеннейше…
— Слушаю, ваше превосходительство!
— Имею честь всепочтеннейше довести вашему превосходительству о нижеследующем... Дошло до сведения его сиятельства, что кордонный начальник заплатил своеручно за оружие, отбитое у Али-Карсиса, почему его сиятельство приказать всепокорнейше просить ваше превосходительство изволил — поставить это на вид всем инстанциям, по которым неосновательная жалоба о том, будто бы за оружие Али-Карсиса не заплачено, дошла до вас. Между тем его сиятельство изволил также заметить, что вашему превосходительству следовало бы удостовериться в справедливости этой жалобы, прежде чем утруждать ею начальство.— Тут он обратился к линейному казачьему офицеру со словами: — Ваш кордонный начальник отлично отзывается о вашей службе и ходатайствует вам награду, опасаясь, однако, отказа, ибо вы недавно получили Владимирский крест; но будьте спокойны, это нисколько не помешает вам получить золотую саблю. Через полчаса будьте у графа, я приду туда и вас представлю. Вам, капитан Пустогородов,—примолвил он, пуская в лицо Александра целое табачное облако,— вам делает особенное... непростительное...— и затянулся дымом,— бесчестие, что начальник вами недоволен. Вот что он о вас пишет.— И генерал показал ему письмо.— Могу вам только заметить одно: тем для вас же хуже; вы видите этого офицера: он не был, как вы, ранен, не проливал крови, а награжден за то же самое дело, за которое вы ничего не получили.
Глаза Александра засверкали от ярости, но дух дисциплины, привычка удерживать свои порывы превозмогли чувства, он с кротостью отвечал:
— Позвольте доложить вашему превосходительству, во- первых, что я ни в чем не подчинен кордонному начальнику и льщу себя надеждою, что отзывы моих настоящих начальников, полкового командира и наказного атамана, будут всегда в мою пользу; во-вторых, что хотя меня почти никогда не награждали и всегда мое отличие оставалось без возмездия, не менее того я не завидую наградам других, в особенности когда они совершенно незаслуженны. Так, например, господин казачий офицер получил крест за военное дело, в котором не участвовал, потому что в то самое время, когда мы дрались, он был за двести верст.
