Иван Истомин - Первые ласточки
Береза
Перевод с ненецкого Л. Шкавро
Меж голых скал Полярного Урала,
на пути кочевий, где олени шли,
береза одинокая стояла,
уходя корнями в глубь земли.
Кто ни шел бы мимо и ни ехал,
словно к очагу, тянулись к ней:
ведь она была не только вехой,
но и доброй спутницей людей.
И такою обладала силой,
отличаясь стойкостью бойца,
что своим дыханием входила
путникам в горячие сердца.
И любой, особенно с годами,
полюбивший навсегда Урал,
самыми сердечными словами
все равно березу вспоминал…
Но гроза однажды налетела,
пробуя на ней свои мечи,
и она бесследно разлетелась,
отпылав в примолкнувшей ночи.
Не осталось даже и основы
на любимом месте от нее,
но всегда она за теплым словом,
как живая, в памяти встает.
Нет ее, но, как и прежде,
люди
говорят:
— К березе поезжай,
пусть там ветер жарко лица студит,
где песцов и лис хоть отбавляй…
И хоть нет давно ее в природе,
но живет она в сердцах людей.
Так и я хотел бы жить в народе
песней несмолкающей своей.
Ой вы, ночи белые!
Ой, вы, ночи белые,
Ноченьки вы летние,
С милым теплым солнышком,
С дивною порой!
За зиму холодную,
Долгую и темную,
Вы даны в награду нам
Северной зимой.
Спят луга росистые,
Где цветы душистые.
Над водою стелется
Легонький туман.
Где-то за околицей,
За рекой, за рощицей
Вон всю ночку слышится,
Как поет баян.
Эх, в такие ноченьки
Усидеть нет моченьки!
С криком чайка носится
Над тугой волной…
А река широкая,
Как любовь, глубокая…
В сердце песня просится,
Если я с тобой.
Не в саду сиреневом
Не в саду сиреневом под Москвой
Повстречались, милая, мы с тобой,
А на дальнем Севере, у Оби,
Я тебя, хорошая, полюбил.
Белой ночью светлою, в тихий час
Целовал я милую в первый раз.
И с тех пор любимее стали мне
Эти ночи белые по весне.
Не поют на Севере соловьи,
Но клялись мы в верности и любви,
Чтоб она такою же все была,
Будто ночка белая, вся светла.
Так пускай не в зелени под Москвой
Повстречались, милая, мы с тобой.
Для любви, для искренней, от души —
Все края родимые хороши!
Северная дорожка
В снежном вихре мчат олени.
По холмистой тундре мчат.
Не бегут мои олени,
А по воздуху летят.
От полярного сиянья
Посветлело, словно днем,
На большие расстояния
Хорошо видать кругом.
Я люблю езду такую —
Только править успевай,
И поет душа, ликуя:
— Здравствуй, тундра, милый край!
НЕНЕЦКИЕ И ХАНТЫЙСКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ
Глухариный зоб
Ненецкая сказка
Рассказал У. Вануйто
Жил-был богач — Глухариный зоб. Было у него трое работников: первый работник — Пучок сена, второй работник — Клок шерсти, третий работник — Кусок бересты.
Однажды работники вернулись с рыбалки. От усталости они даже без ужина повалились спать. Но богач Глухариный зоб — тут же поднял их на ноги, велел разложить большой костер и плясать вокруг огня, чтобы забавлять хозяина.
Когда костер запылал, работники, еле держась на ногах, стали плясать. Вдруг искра от огня упала на Пучок сена, и он загорелся. Увидев горящего товарища, на помощь ему бросился Клок шерсти. Только взялся за товарища — сам загорелся. Тогда на выручку двух товарищей кинулся Кусок бересты. Он тоже загорелся. Все трое стали звать на помощь.
А Глухариный зоб, видя своих работников в беде, вместо помощи стал громко смеяться над ними. Он смеялся и пятился назад, подальше от них. Пятился да и напоролся на еловый сук. Тут и лопнул богач — Глухариный зоб.
Работники же его бросились в речку и спаслись от огня. У Пучка сена сгорело три стебелька, у Клочка шерсти — две шерстинки, а у Куска бересты только один уголок опалился.
Увидели работники мертвого хозяина, сказали:
— Так тебе и надо, дармоеду-изгалятелю.
Два брата
Ненецкая сказка
Рассказал Ф. Рокин
Два ненца, два брата жили. Один брат бедный, другой брат богатый. У бедного брата, кроме маленького чума с дырявым нюком-покрышкой, ничего не было. Богатый брат имел десять тысяч оленей и десять чумов. В девяти чумах жили девять семей его пастухов. В самом большом чуме с нюком-покрышкой из теплых собачьих шкур жил сам хозяин с десятью женами. У бедного же брата никого не было, лишь одна старушка мать.
Однажды бедный брат пошел к богатому брату, стал просить кусок мяса для похлебки. Богатый брат даже не взглянул на бедного, только проворчал:
— Не мешай. Я спать хочу.
Возвратился бедный брат в свой чум пустым. Ночь проночевал с голодным животом. Утром рано на охоту ушел. Поздно вечером вернулся с охоты, ничего не добыл. Близко пушных зверей нет, далеко ходить силы не хватало. Так он каждый день на охоту уходил, обратно пустой возвращался.
Как-то он опять на охоту отправился. Немного погодя старушка мать взяла котелок, пошла к проруби за водой. Зачерпнула воды, хотела в чум идти. Вдруг видит — на той стороне Обской губы что-то чернеет. Это черное пятно быстро приближаться стало. Немного времени прошло, старуха узнала — это великан Сюдбя большими шагами на лыжах идет.
Вот Сюдбя к бедной старухе подошел, спросил:
— Что ты делаешь тут, бедная старуха?
Старуха сказала:
— За водой пришла, хочу вскипятить. Когда сын вернется с охоты, хоть утробу кипятком согреет. Мы совсем бедно живем, много дней уже свои желудки одним кипятком греем. Так вот живем.
После ее слов великан Сюдбя задумался. Затем опустил руку в прорубь. Вытащил обратно из воды — на каждый палец по рыбке попалось. Эту рыбу он старухе отдал.
— Иди, свари уху. Сама ешь, сына накорми, — сказал великан. — Пусть твой сын тоже так попробует рыбу ловить. Если у него так же получится, пусть завтра по моему следу в мой чум идет.
Сказав это, великан Сюдбя повернул лыжи обратно. Девять раз шагнул, уже на той стороне Обской губы скрылся.
Воротилась старуха в чум. Скорее уху сварила. Когда бедный сын вернулся, он очень удивился. Старуха мать рассказала ему про великана.
На следующий день бедный ненец пошел к проруби, опустил в холодную воду руку. Вытащил ее, смотрит — на каждом пальце по рыбке трепещется.
Радостный вернулся он в свой чум, отдал матери эту рыбу, так ей сказал:
— Мать моя, ты вари уху. Я к великану Сюдбе схожу.
Пошел он на лыжах по следу великана. Сколько-то шел, увидел очень большой чум. Возле чума ноги его остановились. Снял лыжи, в чум вошел. В чум великана войдя, увидел такое: прямо перед входом далеко-далеко каменный старик и каменная старуха сидят, рты свои разинули. На правой стороне чума жена великана расчесывает волосы спящему мужу. На левой половине чума целое стадо оленей пасется.
Бедный ненец сказал:
— Здравствуй, великан Сюдбя!
Великан Сюдбя ничего не ответил, еще пуще захрапел. Жена стала его будить. Великан не просыпался. Тогда жена костяным черенком своего ножа стукнула мужа по голове. Наконец великан Сюдбя проснулся. Бедному ненцу он так сказал:
— Ты, наверно, давно ждешь моего пробуждения?
Потом Сюдбя крикнул:
— Э-ге-гей! Пояс, аркан и лыжи, ко мне!
Вдруг появился пояс, подпоясал сам малицу великана, сам застегнулся. Аркан сам в руки ему прилетел. Лыжи сами к ногам его прикатили.
Направился великан Сюдбя к каменному старику, вошел ему в рот, затем изо рта каменной старухи вышел. Вынес за пазухой годовалого оленя. Принес его к бедняку ненцу. Шкура с оленя сама снялась, мясо само на куски разделилось.
— Ешь мяса, сколько хочешь, — сказал великан бедняку.
Гость стал есть. Когда наелся, поблагодарил великана:
— Спасибо большое. В моих руках и в моих ногах сразу сила прибавилась.
После этого Сюдбя окликнул свою красавицу дочь и сказал бедняку ненцу:
— Эту мою дочь возьми себе в жены. У моей дочери вон в руках красивая женская сумочка. Если эту сумочку откроешь после возвращения в свой чум, счастливым будешь. Если в дороге откроешь, еще хуже жить будешь.
