Марк Алданов - Ключъ
Виднeйшiе политическiе дeятели либеральнаго лагеря любезно благодарили за приглашенiе, обeщали непремeнно прiйти на банкетъ, но не выражали желанiя говорить. Уклонился въ частности самый видный изъ всeхъ, что было особенно досадно Семену Исидоровичу. Онъ даже приписалъ это уклоненiе скрытому антисемитизму вождя либеральнаго лагеря.-- "Ахъ, они всe явные или тайные юдофобы!" -- сердито сказалъ женe {331} Семенъ Исидоровичъ, еще наканунe восторженно отзывавшiйся объ этомъ политическомъ дeятелe. Вмeсто него былъ единогласно намeченъ князь Горенскiй, но онъ никакъ уклонившагося не замeнялъ. Должны были говорить Василiй Степановичъ и Фоминъ. Намeтилось и еще нeсколько ораторовъ.
Вся эта юбилейная кухня была не очень прiятна Кременецкимъ. Помимо обидъ и огорченiя, было безпокойство: удастся ли вообще чествованiе? Настроенiе въ Петербургe безъ видимой причины становилось все тревожнeе. Ожидали безпорядковъ и забастовокъ; говорили даже, что кое-гдe начинаются голодные бунты. Кременецкiй сожалeлъ, что по разнымъ случайнымъ причинамъ двадцатипятилeтiе его адвокатской дeятельности было назначено на февраль. "Не слeдовало оттягивать",-- думалъ онъ.
Насмeшекъ или непрiятныхъ отзывовъ о чествованiи онъ не слышалъ. Семенъ Исидоровичъ думалъ, что такiе отзывы непремeнно должны были бы до него дойти, все равно какъ до автора, черезъ возмущенныхъ прiятелей, почти неизбeжно доходятъ ругательныя рецензiи объ его книгахъ, даже помeщенныя въ захудалыхъ или иногороднихъ изданiяхъ: "а вы видeли, какую гадость написалъ о васъ такой-то?.. Просто стыдно читать этотъ вздоръ!.." Насмeшки, однако, не доходили до Семена Исидоровича. Связанныя съ праздникомъ мелкiя огорченiя потонули въ той волнe сочувствiя, симпатiи, похвалъ, которая къ нему неслась. Письма, телеграммы, адресы стали приходить еще дня за два до юбилея. Въ день праздника ихъ пришло больше ста. Все утро на квартиру Кременецкихъ носили изъ магазиновъ цвeты, торты, бонбоньерки. Привeтствiя, особенно отъ прежнихъ подзащитныхъ, были самыя {332} трогательныя. Нeкоторыя изъ нихъ Семенъ Исидоровичъ не могъ читать безъ искренняго умиленiя. Къ тому часу дня, когда къ нему на домъ стали съeзжаться друзья и прибыла делегацiя отъ совeта присяжныхъ повeренныхъ, онъ уже пришелъ въ состоянiе подлиннаго сердечнаго размягченiя.
Одно привeтствiе особенно его взволновало. Оно было отъ адвоката Меннера, съ которымъ Семенъ Исидоровичъ въ теченiе долгихъ лeтъ находился въ состоянiя полускрытой, но острой и жгучей вражды. Въ выраженiяхъ не только корректныхъ, но чрезвычайно лестныхъ и теплыхъ, Меннеръ поздравлялъ своего соперника, отмeчалъ его большiя заслуги и слалъ ему самыя добрыя пожеланiя. Кременецкiй не вeрилъ своимъ глазамъ, читая это письмо: онъ ждалъ отъ Меннера въ лучшемъ случаe коротенькой сухой телеграммы. Въ одно мгновенье исчезла, растаяла долголeтняя ненависть, составлявшая значительную часть интересовъ, дeйствiй, жизни Семена Исидоровича. Въ томъ размягченномъ состоянiи, въ которомъ онъ находился, ихъ вражда внезапно показалась ему нелeпымъ и печальнымъ недоразумeнiемъ. Больше того, это поздравительное письмо въ какомъ-то новомъ свeтe представило ему самую жизнь. "Да, жизнь прекрасна, люди тоже въ большинствe хороши и надо быть безумцемъ, чтобъ отравлять себe существованiе всeми этими мелочными дрязгами",-- подумалъ онъ. Тамара Матвeевна также была взволнована письмомъ Меннера.
-- Конечно, онъ во многомъ передъ тобой виноватъ,-- сказала она.-Особенно въ томъ дeлe съ Кузьминскими.... Но онъ все-таки выдающiйся человeкъ и адвокатъ... Не ты, конечно, но одинъ изъ лучшихъ адвокатовъ Россiи. {333}
-- Одинъ изъ самыхъ лучшихъ! -- съ горячимъ чувствомъ призналъ Семенъ Исидоровичъ.
По его желанно, Тамара Матвeевна позвонила по телефону Меннеру, сердечно его поблагодарила отъ имени мужа и просила непремeнно прieхать вечеромъ на банкетъ. Семенъ Исидоровичъ во время ихъ разговора приложилъ къ уху вторую трубку телефона.
-- Я самъ очень хотeлъ быть, но я слышалъ и читалъ, что всe триста мeстъ уже расписаны,-- отвeтилъ взволнованно Меннеръ.
-- Всe триста пятьдесятъ мeстъ давно расписаны, но для Меннера всегда и вездe найдется мeсто,-- сказала Тамара Матвeевна: за долгiе годы она усвоила и мысли, и чувства, и стиль своего мужа. Семенъ Исидоровичъ взглянулъ на жену и съ новой силой почувствовалъ, что эта женщина -- первый, самый преданный, самый главный изъ его нынe столь многочисленныхъ друзей. Яснeе обычнаго онъ понялъ, что для Тамары Матвeевны никто кромe него на свeтe не существуетъ, что жизнь безъ него не имeетъ для нея смысла. Слезы умиленiя показались на глазахъ Кременецкаго, онъ порывисто обнялъ Тамару Матвeевну. Она застeнчиво просiяла.
Семенъ Исидоровичъ сталъ со всeми вообще чрезвычайно добръ и внимателенъ. Наканунe банкета онъ разослалъ по благотворительнымъ учрежденiямъ двe тысячи рублей и даже просилъ въ отчетахъ указать, что деньги получены "отъ неизвeстнаго". Никто ни въ чемъ не встрeчалъ у него отказа. Такъ, дня за два до банкета Кременецкiй получилъ билеты на украинскiй концертъ, который долженъ былъ состояться "25-го лютого, въ Олександровской Залi Мiйськой Ради" (въ скобкахъ на "квиткахъ" значился русскiй переводъ этихъ словъ). Семена Исидоровича разсмeшило {334} и немного раздражило то, что люди серьезно называли Городскую Думу Мiйськой Радой. Тeмъ не менeе онъ тотчасъ отослалъ устроителямъ концерта пятьдесятъ рублей, хотя "квитки" стоили гораздо дешевле.
IX.
Муся въ тe дни переживала почти такое же состоянiе счастливаго умиленiя, въ какомъ находился ея отецъ. Она была влюблена. Началось это, какъ все у нея, съ настроенiй свeтски-ироническихъ. Муся жила веселой иронiей и выйти изъ этого болeзненнаго душевнаго состоянiя ей было очень трудно,-- для нея оно давно стало нормальнымъ. Когда Муся въ разговорe о Клервиллe, закатывая глаза, сообщала друзьямъ, что она погибла, что Клервилль навeрное шпiонъ и что она безъ ума отъ шпiоновъ, это надо было понимать какъ небрежную, оригинальную болтовню. Такъ друзья дeйствительно это и понимали. Если-бъ у Муси спросили, что на самомъ дeлe скрывается за ея неизмeннымъ утомительно-насмeшливымъ тономъ, она едва ли могла бы отвeтить. Что-то, очевидно, должно было скрываться: нельзя было жить одной иронiей,-Муся это чувствовала, хоть думала объ этомъ рeдко: она была очень занята, ровно ничего не дeлая цeлый день. Въ откровенныхъ бесeдахъ Муся часто повторяла: "Надо все, все взять отъ жизни"... Въ ея чувствахъ что-то выражалось и другими фразами: "сгорeть на огнe", "жечь жизнь съ обоихъ концовъ", "отдаваться страстямъ"; но это были провинцiальныя фразы довольно дурного тона, которыхъ не употребляла и Глаша.
Впрочемъ, дeло было не въ выраженiи мысли: ее некому и незачeмъ было выражать. Тягостнeе {335} было то, что въ дeйствительности Муся брала у жизни очень немногое. Флиртъ съ Григорiемъ Ивановичемъ, отдаленное подобiе флирта съ Нещеретовымъ, сомнительные разговоры съ Витей, -- все это щекотало нервы, но заполнить жизнь никакъ не могло. Страхъ, общiй укладъ жизни, привычки, брезгливость мeшали Мусe пойти дальше. Ей было двадцать два года. Она знала, что не останется безъ жениха. Но съ ужасомъ чувствовала, что все легко можетъ кончиться очень прозаично и буржуазно, ужъ безъ всякой грацiозной иронiи. Муся какъ-то прочла у Оскара Уайльда: "Несчастье каждой дeвушки въ томъ, что она рано или поздно становится похожей на свою собственную мать". Отъ этой фразы Муся похолодeла, хотя любила Тамару Матвeевну и очень къ ней привыкла.
Клервилль появился такъ неожиданно. Онъ не укладывался въ привычныя настроенiя Муси, но буржуазности въ немъ не было или, если была, то другая. Слово "буржуазность" часто употреблялось въ кружкe Муси, правда въ нeсколько особомъ смыслe: такъ, дама изъ буржуазнаго общества, eздившая со свeтскими людьми въ отдeльные кабинеты первоклассныхъ ресторановъ, тeмъ самымъ уже возвышалась надъ рядовой буржуазностью. Возвыситься надъ буржуазностью можно было, читая опредeленныя книги, восхищаясь надлежащими писателями, артистами, художниками и презирая надлежащихъ другихъ, живя врозь съ мужемъ или называя его на вы. Вообще это было нетрудно и часто вполнe удавалось даже на рeдкость глупымъ женщинамъ (мужчинамъ удавалось еще легче). Клервилль не возвышался надъ буржуазностью: онъ былъ какъ-то отъ нея въ сторонe: этому все способствовало, отъ мундира и боевыхъ наградъ до его имени Вивiанъ, до его чуть {336} пахнущихъ медомъ англiйскихъ папиросъ. И Муся могла говорить, что она погибла, безъ риска оказаться ниже своей репутацiи.
Такъ было при ихъ первомъ знакомствe. Но послe любительскаго спектакля въ ихъ домe Муся почувствовала, что она влюбилась, влюбилась по настоящему, въ первый разъ въ жизни, почти безъ заботы объ ощущеньяхъ, безъ всякой мысли о томъ, буржуазно ли это или нeтъ.
Клервилль занималъ ея воображенiе цeлый день, и въ мысляхъ о немъ теперь заключалось ея лучшее наслажденiе. Прежде Муся была не въ состоянiи провести вечеръ дома одна. Теперь она предпочитала одиночество и, возвращаясь послe театра домой, съ радостью вспоминала, что сейчасъ въ ваннe, въ постели останется съ мыслями о немъ одна, что, быть можетъ, онъ приснится ей ночью. Муся провeряла свои чувства по самымъ страстнымъ романамъ и съ гордостью убeждалась, что это и есть та любовь, которую почти всегда совершенно одинаково и совершенно вeрно описывали романы. Прежде Мусe было страшно подумать, что ей, быть можетъ, предстоитъ за всю жизнь знать только одного человeка. Теперь самая мысль эта казалась ей одновременно и смeшной, и гадкой. Муся была такъ счастлива, какъ никогда до того въ жизни. Отъ счастья она стала добрeе, не отвeчала на колкости Глаши, была ласкова съ матерью, больше не старалась кружить голову Витe: онъ подъ разными предлогами забeгалъ къ нимъ часто, такъ что въ кружкe уже смeялись, а Тамара Матвeевна полушутливо грозила ему пальцемъ. Муся теперь говорила съ Витей "такъ, какъ могла бы говорить съ братомъ любящая старшая сестра",-- этотъ новый книжный тонъ безпокоилъ и сердилъ Витю. Никоновъ {337} утверждалъ, что въ домe Кременецкихъ установился духъ п?е?р?в?ы?х?ъ ?в?р?е?м?е?н?ъ христiанства -- и притомъ съ нeкоторымъ опозданiемъ, ибо Семенъ Исидоровичъ крестился двадцать пять лeтъ тому назадъ.
