Михаил Салтыков-Щедрин - Современная идиллия
И тут же, в живых и наглядных образах, доказали свое понимание.
- Вот извольте, вашескородие, смотреть. В сем месте, скажем примерно, скрозь дыра - значит, и вода в ем не держится. А в сем месте - грунт; значит, и вода в ем завсегда есть. Так точно и в эфтом деле: в одном месте вода скрозь течет, а в другом - накапливается.
- Но ежели везде дыра?
- Ах, вашескородие! разве это возможно!
Разумеется, я успокоился, и таким образом фискально-финансовое затруднение было без хлопот устранено.
Политическая точка зрения была еще яснее. Прежде всего кашинское виноделие развязывает руки русской дипломатии. Покуда его не существовало, на решения дипломатов могли оказывать давление такие вопросы: а что, ежели француз не даст нам лафитов, немец - рейнвейнов, испанец - хересов и мадер? Что будем мы пить? Чем гостей потчевать? А теперь эти вопросы падают сами собой: все у нас свое - и лафиты, и рейнвейны, и хереса. Да еще лучше, потому что "ихнее" вино - вредительное, а наше - пользительное. Съел лишнее, выпил ли - с "ихнего" вина голова болит, а с кашинского - только с души тянет. Дайте только ход кашинским винам, а там уж дело само собой на чистоту пойдет. Сгрубил немец, зазнался - не надо нам твоих рейнвейнов, жри сам! - а отвечай прямо: какая тому причина?
Но, главным образом, кашинскому виноделию предстоит содействовать разъяснению восточного вопроса. Что нынче в Средней Азии пьют? - все иностранное вино, да все дорогое. Перепьются да с нами же в драку лезут. А дайте-ка кашинским винам настоящий ход - да мы и в Афганистан, и в Белуджистан, и в Кабул проникнем, всех своими мадерами зальем!
- Потому что наше вино сурьезное, - в один голос говорили приказчики,да и обойдется дешевле, потому что мы его на всяком месте сделать можем. Агличин, примерно, за свою бутылку рубль просит, а мы полтинник возьмем; он семь гривен, а мы - сорок копеечек. Мы, сударь, лучше у себя дома лишних десять копеечек накинем, нежели против агличина сплоховать! Сунься-ко он в ту пору с своей малагой - мы ему нос-то утрем! Задаром товар отдадим, а уж своих не сконфузим!
Затем тон собеседования, повышаясь все больше и больше, получил такую патриотическую окраску, в которой утопалии экономические, и политические соображения.
- Да мы, вашескородие, от себя целый полк снарядим! - в энтузиазме восклицал главный приказчик. - За сербов ли, за болгар ли - только шепни Максиму Липатычу: Максим, - мол, Липатыч! сдействуй! - сейчас, в одну минуту... ребята, вперед!
- Уж и то, ничего не видя, сколько от Максим Липатыча здешнему городу благодеяниев вышло! - как эхо отозвался другой приказчик. - У Максима Исповедника кто новую колокольню взбодрил? К Федору Стратилату кто новый колокол пожертвовал? Звон-то один... А сколько паникадилов, свещей, лампад, ежели счесть!
_ Кажное воскресенье у кажной церкви молодец с мешком медных денег стоит, нищую братию оделяет! - свидетельствовал третий приказчик.
- И что за причина, вашескородие! - удивлялись прочие приказчики, - все будто бы прочие народы и выдумки всякие выдумывать могут, и с своим делом управляться могут, одни будто бы русские ни в тех, ни в сех! Да мы, вашескородие, коли ежели нас допустить - всех произойдем! Сейчас умереть, коли не произойдем!
Одним словом, ежели с кашинской мадеры, как в том сознались сами приказчики, с души тянет, зато кашинский подъем чувств оказался безусловно доброкачественным и достойным похвалы. Только вот зачем приказчики прибавили: коли ежели допустить? Кто же не допускает? Кажется, что у нас насчет рейнвейнов свободно...
- Послушай! ведь у нас насчет хересов и мадер свободно? - обратился я к Глумову, когда мы покончили осмотр виноделия, - как ты полагаешь?
- Разумеется, свободно.
- Почему же кашинские виноделы до сих пор не проникли ни в Афганистан, ни в Белуджистан, а все какого-то "полного хода" своему вину ждут?
- Да потому, вероятно, что покуда еще около себя побираются. Дай срок, у своих из карманов повыберут, а потом и в Белуджистан с подводами потянутся.
В заключение Очищенный сообщил нам приятную весть. В редакции "Красы Демидрона" имеются достоверные сведения, что пример кашинских виноделов уже нашел подражателей. Не говоря об Ярославле, которого лафиты, подправленные черникой и сандалом, могут смело соперничать с фирмой Oldekopp Marillac - во многих мелких уездных городах (как, например, в Крапивне, Саранске, Лукоянове и проч.), где доселе производился только навоз, положено прочное основание виноделию, которое до известной степени уже и конкурирует с кашинским и ярославским. Примеру этих городов несомненно последуют: Шацк, Лаишев, два Ардатова, все Спасски и проч. - и тогда период "выбирания около себя" сократится сам собой. А когда выбирать около себя будет уж нечего, тогда волей-неволей придется нанимать подводы в Белуджистан. А раз белуджистанский рынок будет завоеван для кашинских хересов, тогда нашим виноделам останется только оправдать доверие начальства, а нам, всем остальным - высоко держать русское знамя.
- Легость большая будет, - заключил Очищенный, и мы охотно с ним согласились.
После виноделен мы хотели приступить к осмотру замечательных кашинских зданий и церквей, но вспомнили, что в Кашине существует окружной суд, и направились туда. К тому же и хозяин постоялого двора предупредил нас, что в это утро должно слушаться в суде замечательное политическое дело, развязки которого вся кашинская интеллигенция ожидала с нетерпением {Само собою разумеется, что следующее за сим описание окружного суда не имеет ничего общего с реальным кашинским окружным судом, а заключает в себе лишь типические черты, свойственные третьеразрядным судам, из которых некоторые уже благосклонно закрыты, а другие ожидают своей очереди. (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)}.
Как я уже сказал выше, в реке Кашинке издревле в изобилии водились пискари. Но недавно количество их стало постепенно убывать, и, как это всегда у нас водится, полиция прозевала это знаменательное явление. Хватились тогда, когда осталась лишь небольшая шайка, которая явно посмеивалась над всеми усилиями граждан водворить ее в уху. Бросились ловить - не тут-то было; пискари вильнули хвостом и у всех на виду исчезли. Трудно было, конечно, оправдать полицию, но, с другой стороны, трудно было и обвинить. Во всяком случае, поймали только одного хворого пискаря, которому врачи предписали лежать в тине, но и оттуда полиция достала его. Нарядили следствие; прокуроры и следователи два года сряду не выходили из реки Кашинки, разыскивая корни и нити, допрашивая лягушек и головастиков, и после неимоверных усилий пришли к такому результату: пойман хворый пискарь, а прочие неизвестно куда исчезли. В этом виде дело представлено было в суд, которому и предстояло воздать каждому по делам его. Скрывшиеся пискари должны были судиться заочно по обвинению в самовольном оставлении отечества, а пойманный хворый пискарь - по обвинению в знании о сем и недонесении подлежащим властям. Дело было громкое и обещало привлечь массу публики.
Мы пришли в суд в исходе одиннадцатого; но так как заседание должно было открыться не ранее часа, то никого еще не было, кроме сторожей и приказных низшего оклада. Суд помещается в каменном здании довольно внушительных размеров, но плохо ремонтируемом. Внутри пахнет унынием и упраздненностью, как и повсюду в Кашине. Швейцар - старый, заплесневелый, сидит в бумазейной куртке и не торопясь чистит булаву, а жена его в каморке готовит щи, запах которых сообщает строению жилой характер. По-видимому, старик одичал в бездействии, потому что он встретил нас сердито и процедил сквозь зубы: нелегкая спозаранку принесла! Но когда мы, сняв верхнее платье, дали ему по гривеннику за хранение, он на минуту просиял, гривенники спрятал за щеку, а нам указал на лавку: сидите!
- Много бывает у вас в суде делов, старинушка? - ласково вступил с ним в разговор Очищенный.
- Никаких у нас делов нет, - ответил старик сердито, - кто ни идет, ни едет - все мимо. Прежде, когда помещики были - точно что приезжали тягаться; а нынче - шабаш.
- Что за причина такая?
- Прикончили, значит. Имущество продали, а сами на теплые воды уехали. А кои остались - те и без суда друг у дружки рвут.
- Да, строгие нынче времена! - вздохнул Очищенный и не без умиления подумал: вот кабы таким же манером и Матрена Ивановна: не доводя до суда, вынула бы денежки да и заплатила бы по векселям... мило., благородно!
- Дураков ноне много уродилось, - философствовал между тем швейцар, вот умные-то и рвут у них. Потому ежели дурак в суд пойдет - какую он там правду сыщет? какая такая дурацкая правда бывает? Еще с него же все штрафы взыщут: нишкни, значит, коли ты дурак!
И, порешив таким образом с гражданскими делами, прибавил:
- У нас ноне и уголовщина - и та мимо суда прошла. Разве который уж вор с амбицией, так тот суда запросит, а прочиих всех воров у нас сами промежду себя решат. Прибьют, либо искалечат - поди жалуйся! Прокуроры-то наши глаза проглядели, у окошка ждамши, не приведут ли кого, - не ведут, да и шабаш! Самый наш суд бедный. Все равно как у попов приходы бывают; у одного тысяча душ в приходе, да все купцы да богатей, а у другого и ста душ нет, да и у тех на десять душ одна корова. У чего тут кормиться попу?
