Владислав Титов - Всем смертям назло
Миленко. Тани у нас две. И обе они хорошие. Но Лисовская опытнее. Хотя и Горячева на репетиции иной раз такое выдавала, такое выдавала… На премьере будет играть Лисовская.
— Как вы думаете, может, маме с папой не нужно сегодня?..
Миленко попыхтел, помолчал и, разминая в пальцах "Беломор", ответил:
— А ты сам как?…
— Не знаю…
Миленко. За Сергея я спокоен. Парень он с завихрениями, но роль сделает. Это наша Алиса Мартыновна. В очень большой она обиде на авторов за роль.
Алиса Мартыновна. Ну, правда, Владислав Андреевич. Кругом люди как люди, а моя Алиса аж стыдно…
Миленко. В искусстве и злом можно утверждать добро.
Алиса Мартыновна. Я все понимаю, но до того уж мерзопакостна Алиса, задушила бы!..
Миленко. Только отличной игрой убьешь ее. Только на сцене!
"Нет, все-таки Сергей ниже ростом и Таня ниже. А если Рита не вынесет?.."
Миленко. Только бы не сорвались на сантимент или лозунги. В этом спектакле как на острие бритвы… Только середина, только правда, одна правда, одна борьба человеческого духа! — (Глубоко затягивается папиросой и вместе с дымом выдыхает). — Тогда получится, примет зритель.
"А если я не выдержу? Лучше не ходить на премьеру. Что делать? Затеял дядя Костя "тиятры". И зачем я впутался!"
Миленко. Нет, Звон на слезу не сорвется! Не-е-е-е… — Константин Данилович жестикулирует руками, и кажется, что он убеждает самого себя. — На репетициях все было как надо. Как выдаст, выдаст, аж во где… сжимает! Нет, не сорвется. А работали-то сколько! Ни со временем, ни с чем не считались, хотя кое-кто и палки в колеса совал. Семь потов сходило… А там черт его знает! Это же сцена… — Он тихо смеется, лицо его становится широким и добрым, а в глазах искрится лукавство. — Вытянет Звон! Не таких учил перевоплощаться. Сколько их, мальчиков безусых, прошло через мои руки!
— Присутствие авторов на премьере — это традиция?
Миленко. Почти да. В театре все знают, что ты здесь. После премьеры надо подняться на сцену…
— Пряма туда?
Миленко. Ну и, наверное, надо что-то сказать зрителю.
"Все. Все мосты сожжены. Черт меня дернул ехать сюда! Можно же было что-то придумать, чтобы не ехать".
Миленко. Я подскажу, когда надо будет подняться на сцену. Актеры сами крикнут: "Автора!" Там три ступеньки, в темноте можно споткнуться. Мы вместе пойдем, и Рита с нами.
— Так нужно?
Миленко. Да. Будет областное и городское начальство, пресса…
"Господи! Хоть заболеть бы… Что же я говорить-то буду? Отрывка тут не прочитаешь и биографии не расскажешь. Вот влип! Втянул меня дядя Костя в это дело!"
— А без этого можно?
Миленко. Без чего?
— Ну, без речей.
Константин Данилович опять расплывается в широкой улыбке и даже как-то короткими раскатиками подхохатывает, поправляя на голове седую прядь.
Миленко. Пару слов-то скажешь! Чего-нибудь придумай…
"Чего-нибудь…" Вам, дядя Костя, хорошо говорить — "чего-нибудь", а мне выступать надо. Первый раз перед своими первыми зрителями. Перед читателями-то я уже насобачился, а тут театр, рампа, актеры. Вот влип! Вот втравил меня дядя Костя! Скорее бы уж все начиналось и кончалось. Раз так надо, значит, надо!"
Миленко. Музыка очень хорошо легла на весь спектакль. Недаром Таня ночи не спала. Молодец! Рахманинов будто специально для этого спектакля свой Первый концерт написал, Сережа, и аккорд — бум! бум!.. потом борьба та-та-та-та… и опять — бум, бум, бум… а в левом углу шахтерская лампочка то ослепительно горит, когда все хорошо, то мерцает, когда Сергей в больнице, то гаснет, когда идет операция, и в конце спектакля вновь пылает во всю силу, и музыка — бум.! бум! Жизнь продолжается! Всем Смертям назло! Миленко загорается идеей спектакля, жестикулирует руками и пытается передать и звуками и мимикой и свет, и музыку, и игру актеров, и мизансцены, и реакцию зрительного зала.. — Таня хотела использовать Метнера, потом отказалась, он суше, Рахманинов сочней, сложней. Правильно сделала. (Таня симпатичная белокурая девушка, преподаватель музыки в одной из липецких школ — его дочь.) А Кляузер молодец! Шахтерская лампочка — это здорово! Образ спектакля! Хороший он художник-оформитель! И человек порядочный. Я тебя знакомил с ним. Такой небольшого роста, щупленький… — Константин Данилович умолкает, пыхтит папиросой, о чем-то думает.
Ветер гонит по тротуару опавшую листву, она летит к нам под ноги, шурша по асфальту легкой поземкой. На склоне холма, у памятника Петру I, на ярко-желтой листве стоит группа девушек, что-то громко обсуждают и весело смеются.
"Если придут в театр, им понравится? Может быть, ни к чему им чужие страдания, жизнь достаточно длинна, хватит и своих? Но чтобы их преодолеть, нужно мужество. А спектакль способен воспитать?"
В высокой синеве грузно проплыл длинный клин гусей. "Из моей Добринки, на Донбасс полетели. А может, выйти на сцену и никаких речей не произносить. Просто поклониться и уйти. Так и сделаю. Обхитрю дядю Костю. Пусть сердится".
Над левобережным Липецком стлалось густое облако белого пара, оно то закрывало серые громады доменных печей, то вмиг рассеивалось, открывая всему городу фантастические хитросплетения трубопроводов, кабелей и лестниц. То там, то тут плескались оранжевые языки пламени, и тогда осеннее солнце, затянутое реденькой грядой облаков, казалось тусклым и холодным. Небо раскатистым громом черканул истребитель и, превратившись в еле заметную точку, скрылся из виду. Над западной окраиной металлургического завода клубились тучи, но меленькие, светлые, не грозя дождем, и бабье лето спокойно и уверенно плыло серебряной паутиной, натканной где-то за городом, в светлой бескрайней стерне, среди широких русских полей.
Миленко. Я думаю, что получился нужный для молодежи спектакль. Мы вот говорим: хорошая нынче смена растет. В основной массе, конечно же, хорошая, иначе и быть не может. Но ведь есть среди этих хороших и хулиганы, и пьяницы, этого никто не станет отрицать. Есть которые легкомысленно смотрят на любовь, брак, семью. Да возьмем и тех хороших ребят! — Миленко рубанул ладонью воздух и весь как-то поджался, собрался. — И кто знает, какие трудности придется ему преодолевать и в личной, и в общественной жизни! Сможет ли он достойно преодолеть их и выйти победителем?! — Константин Данилович будто продолжал со мной тот снор, что был в письмах. — Очень нужны такие спектакли молодежи!
— В этом ви убедили меня значительно раньше. Но получится ли?..
Миленко. Не-е-е-е. Звон потянет! Лисовская с Горячевой не отстанут, а это полдела! Даже больше чем полдела. Не-е-е-е, они как выдадут, как выдадут!.. Иной раз на репетиции аж вот где хватает. — Он хищно растопырил пальцы и приблизил их к шее. — Слеза выступает…
— Вот этого бы не нужно.
Миленко хохочет короткими раскатиками.
Миленко. Да не от жалости слеза… Профессиональное это у меня. От хорошей игры актера. От точного проникновения в суть образа. Нет, должно получиться! Должно!
До самого вечера бродили мы с дядей Костей (так я его мысленно, про себя, называл) по Липецку, надеясь и боясь, ожидая вечера и премьеры, как приговора. Мы сделали все, что могли, и изменить теперь что-либо было уже не в наших силах. Через несколько часов откроются двери театра, придет зритель, вспыхнет рампа, выйдут на сцену артисты, и суд свершится. Мы будем только свидетелями. Но приговор вынесут нам.
А жизнь идет и посылает мне все новые и новые письма и корреспонденции. По приезде в Ворошиловград нахожу письмо из "Комсомольской правды".
"Уважаемый Владислав Андреевич!
Редакция газеты "Комсомольская правда" хотела бы задать вам несколько вопросов, касающихся вашего творчества. С этой целью мы могли бы командировать в Ворошиловград своего корреспондента. Будьте добры, сообщите, в какой день и час вы сможете принять его".
И вот я беседую с корреспондентом.
Корреспондент. У нас много говорят и пишут о природе героического в литературе, дискуссии о "статусе" положительного героя стали почти традиционными… Само собой разумеется, что тема героического в искусстве вплотную смыкается с аналогичной проблемой в жизни… Как писатель вы дебютировали героической темой…
— Настоящий, полнокровный, так сказать, положительный герой, конечно, нужен литературе, скорее он нужен читателю, всем нам. Но это не значит, что писатель должен обязательно "натаскивать" одного из персонажей своего произведения до кондиции стопроцентной "положительности". Тут уж, будь добр, иди за правдой жизни, логикой событий, обусловленной тем кругом лиц, который избрал для изучения. Самый положительный герой — это сама жизнь, правдивое ее отображение. Будет отсутствовать этот герой в произведении — не спасут никакие умозрительные схемы, выверты, лжесложности и лжефилософствования.
