Марк Поповский - Русские мужики рассказывают
Не дожидаясь расположения со стороны хранителей музеев и библиотек (публика эта, как правило, связана с КГБ), толстовцы устраивают хранилища документов у себя дома. Один из собирателей бумаг просит друзей присылать ему истории своей жизни, аккуратно перепечаты-вает их, переплетает эти "биографии сегодняшнего дня" и выстраивает их на той же полке своей библиотеки, на которой он хранит книги из серии "Жизнь замечательных людей". Другой единомышленник, не располагающий машинкой, исписывает от руки кипы школьных тетрадок. Этот труженик справедливо рассудил, что у многократно размноженной рукописи меньше шансов погибнуть, чем у той, которая существует в единственном экземпляре.
Но есть в жизни толстовцев боль, которую переживают они сильнее даже, чем собственные беды: их остро ранят несправедливые нападки на память Льва Толстого.
Такие выпады неизбежны в каждой выходящей в СССР монографии о великом писателе и почти в каждой статье о нем. Исходной точкой всякой официозной критики Толстого служат слова Ленина о том, что "Толстой смешон как пророк, открывший новые рецепты спасения человечества..." Без этой дежурной ленинской фразы ни один редактор ни одну книгу о Толстом в свет не выпустит. Без критики в духе этой фразы немыслим также ни один доклад, ни одна радиопередача о Толстом. Советские литературоведы монотонно повторяют заданный им семьдесят лет назад урок относительно "слабых мест" Толстого, о недостатках Толстого как мыслителя и несостоятельности его философии. (Выехав на Запад, с изумлением увидел я, что ленинская позиция относительно Толстого-философа поддержана деятелями первой эмиграции. В книге "К истории русской интеллигенции (Революция Толстого)" Архиепископ Иоанн Шаховской пишет: "Нет более реального, чем Толстой, явления в русской художественной литературе, и нет более нежизненного явления, чем он, в русской религиозной и философской мысли... Толстой не был мыслителем, хотя непрестанно и жадно думал..." (Нью-Йорк, 1975).) Входить в глубокий анализ толстовских идей им не рекомендуют, дабы не пропагандировать сами идеи. Но лягнуть они должны обязательно. Одни делают это охотно, с энтузиазмом, другие по горькой необходимости. Но никто не уклоняется. Возражать критикам бесполезно: автора, не согласного с Лениным, нигде не опубликуют. Толстовцам остается лишь в письмах друг к другу обсуждать книги-фальшивки и речи-поклепы. Иногда, правда, они обращаются с письмами к литературоведам, нарушающим историческую правду.
"Я набрал ряд абзацев из книг о Толстом: Мотылева - "Мировое значение Толстого"; Шифман - "Толстой и Восток"; Мейлах - "Уход и смерть Толстого". Получилась большая тетрадь, составленная из "слабых мест", "непонимания", "противоречий" и т.д.", - пишет толстовец Н. И. Пряхин и предлагает своим друзьям познакомиться с этим "набором". (Николай Иванович Пряхин (1900-1970) один из активных собирателей толстовского "самиздата". Цитирую его письмо из Москвы в Сибирь Б.В.Мазурину 2 октября 1962 г.
Особенно саркастическую переписку вызвала среди толстовцев вышедшая в середине 60-х годов книга официозного советского ученого-литературоведа А. И. Шифмана "Толстой и Восток". В одном из писем Борис Мазурин с горькой иронией заметил, что пользуясь полной безнаказанностью, Шифман буквально готов "утереть Лёвочке сопельки"".
"Я знаю эту книгу и ее автора, - отвечает из Москвы своему единомышленнику-сибиряку профессор Н. Н. Гусев. - Он (Шифман - М.П.) не лишен понимания, но у него две беды. Первая, что у него семья и ему не хватает его ставки 200 рублей, поэтому он и подкармливает свою семью Толстым; вторая причина - то, что он человек робкий, чтобы не сказать трусли-вый, и страшно боится, чтобы его не заподозрили в толстовстве. А тут и тема попалась - Толстой и восточные религии; он решил быть острожным вдвойне и наполнил свою книгу самыми назойливыми и многочисленными уверениями в том, что он не толстовец". (Письмо Н. Н. Гусева Б. В. Мазурину в Сибирь от 25.09.1965.)
Среди ныне здравствующих толстовцев Борис Васильевич Мазурин наиболее страстно и лично воспринимает поклепы на Льва Толстого. В своем сибирском далеке он один из первых достает, читает и быстро реагирует на каждую попытку исказить правду об учителе. Особенно часто приходилось Мазурину браться за перо в 60-е годы, когда в связи с пятидесятой годовщи-ной со дня смерти Толстого книги о нем в СССР пошли косяком. Власти воспользовались случаем, чтобы доказать всему свету, что "Толстой - наш". В книгах, докладах, радиопере-дачах делался упор на борьбу Толстого с церковью и царским режимом. В продаже появились массовые брошюры, в которых великий писатель граф Толстой выглядел этаким гибридом Стеньки Разина и большевика. Среди этого потока макулатуры и грубой пропаганды некоторые книги внимание толстовцев тем не менее привлекли. Интересным, в частности, показался им труд ленинградского литературоведа Б.С.Мейлаха "Уход и смерть Л.Толстого" (1961). Борис Соломонович Мейлах (род. в 1909 году), член партии с 1940 года, в пору самого разнузданного антисемитизма (1948 год) получивший Сталинскую премию за свою книгу "Ленин и проблемы русской литературы", был и остается одним из вернейших советских пропагандистов. Тем не менее как профессионал, описывая уход Толстого из дома в 1910 году, он действительно проделал немалую работу по разысканию и анализу литературного и исторического материала. Поблагодарив Мейлаха за его труд, читатель-толстовец Борис Мазурин откровенно высказал ему свои взгляды:
"Я думаю, что главной причиной, что Толстого так мало знают, является искусственное его замалчивание, а подчас и прямое гонение, вольное или невольное извращение. Происходит это потому, что очень уж его "добирающиеся до самого корня" взгляды идут против шерсти всех власть имущих в современном мире". (Б.В.Мазурин из Тальжино (Зап.Сибирь) - в Ленинград Б.С. Мейлаху, 20 декабря 1962 г.) Книга Мейлаха не удовлетворила толстовцев. В своем критическом разборе Борис Мазурин ясно показал, насколько различно видят творчество и жизнь гениального мыслителя марксисты и люди, пользующиеся категориями христианства. "Вы в своей книге часто говорите о "слабых" местах толстовского мировоззрения, называя их слабыми ввиду их несовпадения с марксистскими взглядами, особенно в отношении возможнос-ти изменить жизнь к лучшему путем насилия. И Вам кажется, что мысли Толстого слабы, а эти правильны. Простите, но в старой деревне была пословица: "Богатый мужик - всегда умный"... Отношение Толстого к революции не было легкомысленным, это и у Вас в книге отмечается... Но Толстой не мог удовлетвориться половинчатыми мерами, не достигающими своей цели, мерами, которые только меняют название вещей, а не их суть. Толстой не мог поверить, говоря словами Герцена, что из свинцовых инстинктов в результате революции возникнет золотое поведение (общества)". (Там же. Машинописная копия. Мысль о том, что из свинцовых инстинктов человека невозможно создать в результате революции золотое, то есть нравственное общество, принадлежит не Герцену, а Герберту Спенсеру.)
В ответном письме профессор Мейлах снова, в полном согласии с затверженной ленинской схемой, повторяет, что он "пытался представить Толстого именно как борца, а его вызванные временем заблуждения - как заблуждения борца в трагических поисках истины". Письмо Б.С.Мейлаха из Ленинграда - Б.В.Мазурину, 14 марта 1962 г. (Машинописная копия).)
Борьба действительно главная тема книги "Уход и смерть Л.Толстого", но для марксиста и для единомышленников Толстого слово это несет совершенно разный смысл. "Надо договари-вать до конца, - отвечает крестьянин Б. Мазурин профессору Б. Мейлаху, - и внести полную ясность в это понятие, прилагаемое к Толстому... Борьба Толстого не была какой-то политичес-кой деятельностью, она неизбежно вытекала из его основного, цельного мировоззрения, как и все остальные положения его учения. Никакими натяжками нельзя представить Толстого лидером политической партии, борющимся за власть над людьми. Нельзя представить себе Толстого государственным деятелем, руководящим и распоряжающимся людьми при помощи неизбежных средств государственной власти. Но и нельзя себе представить Толстого молчащим в такие ужасные годы, как 1937 и 1938-й". (Б.В.Мазурин из Зап. Сибири - Б.С.Мейлаху, 17 апреля 1962 году (Машинописная копия).)
В диалогах с официозными советскими учеными и писателями толстовцы далеко не всегда могли высказать всю известную им правду. Это было небезопасно даже в хрущевские времена. Да и бесполезно было описывать столичным вальяжным собеседникам тот жестокий личный опыт, который закалил в их душах толстовские истины. Лауреату Сталинской премии Мейлаху не было никакого дела до лагерных расстрелов и голодных смертей, которые в сталинские времена вырвали сотни жизней из среды крестьян, исповедующих философию Льва Толстого.
И тем не менее, когда дело доходило до вопросов принципиальных, "мужики" показывали себя людьми твердыми. В 1964 году бывший секретарь Л. Н. Толстого В. Ф. Булгаков опубли-ковал в СССР книгу "О Толстом". В основе ее лежала его же книга, выпущенная еще в 1911 году. (В.Ф.Булгаков. "У Толстого в последний год его жизни". М., 1911.) Но из 53-х лет, которые прошли между первым и вторым изданием, Валентин Булгаков двадцать с лишним лет провел на Западе в эмиграции, был впущен советскими властями после войны на родину и в благодарность за это должен был доказать советским властям свою лояльность. Тема "русское толстовство" вполне подходила для этой цели. Особенно резко В.Булгаков обрушился на умершего уже к тому времени В.Г.Черткова. Он изобразил его в своей книге подлинно злым гением великого писателя. Что касается самого Толстого, то по ленинской схеме Булгаков расчленил его на "хорошего" писателя и "никчемного" философа, который не понимает ценности политического насилия даже тогда, когда насилие направлено на "добрые", "революционные" цели.
