Иван Крылов - Том 3. Басни, стихотворения, письма

«Ты ль это, Буало?.. Какой смешной наряд!
Тебя узнать нельзя: совсем переменился!»
— Молчи! Нарочно я Графовым нарядился;
    Сбираюсь в маскерад.

Счастливы басенки мои в руках твоих,
    Люби и жалуй их,
И если иногда стихи мои не гладки,
Читая их в кругу друзей под вечерок,
Улыбкою своей ты скрадь их недостатки;
И слабые стихи в устах красавиц сладки —
Так мил нам на груди у них простой цветок.

   За милую прелестну кружку,
Которой отвожу свою от жажды душку,
   С которой только что не сплю
     И так люблю,
   Как маленький дитя игрушку.

Полезен ли другим о басне сей урок —
Не знаю, а творцу бедняжке он не впрок!

Напрасно говорят, что критика легка.
Я критику читал Руслана и Людмилы
   Хоть у меня довольно силы,
Но для меня она ужасно как тяжка!

Мужа поведай мне, муза, мудрого странствия многи,
Им понесенны, когда был священный Пергам испровергнут.
Много он видел градов и обычаев разных народов;
Много, носясь по морям, претерпепел сокрушений сердечных.
Пекшися всею душой о своем и друзей возвращенье.
Но не спас он друзей и сподвижников, сколько ни пекся.
Сами они от себя и своим безрассудством погибли
Буйные! — Тучных волов они высокого солнца
Пожрали — он навек обрек их не видеть отчизны.
Ты, богиня и Диева* дщерь, нам всё то поведай.
  Все уж иные, кого не постигла горькая гибель,
В домы свои возвратились, войны набежавши и моря.
Он лишь один, по отчизне тоскуя и верной супруге,
Властью удержан был сильной, божественной нимфы Калипсы.
В утлых прекрасных пещерах — она с ним уз брачных желала.
Год же когда совершился и новое лето настало,
Боги тогда присудили в отчизну ему возвратиться,
В область Итаку — и тут не избегли трудов и злосчастий
Он и дружина его; боги все к нему умилились.
Только Посейдон один гневен жестоко был к Одиссею,
Мужу божественну, доколь не вступил он на землю.
  Но тогда был Посейдон далеко в стране ефиопов.
Два ефиопских народа земли на концах обитают.
Тамо, где солнце восходит, и там, где солнце нисходит.
Жертвами тучных волов и богатой стотельчною жертвой
Он от них услаждался, — боги же купно другие
Были тогда на Олимпе, в чертогах могущего Дия.

Варвара Павловна!
Обласканный не по заслугам,
И вам и вашим всем подругам
Крылов из кельи шлет поклон,
Где, мухою укушен он,
Сидит, раздут, как купидон —
Но не пафосский и не критский*,
А иль татарский, иль калмыцкий.
Что ж делать?… надобно терпеть!..
Но, чтоб у боли сбавить силы,
Нельзя ль меня вам пожалеть?..
Вы так добры, любезны, милы;—
Нельзя ль уговорить подруг,
Чтоб вспомнить бедного Крылова,
Когда десерт пойдет вокруг?..
Поверьте, он из ваших рук
Лекарством будет для больнова.

В осенний темный вечер,
Прижавшись на диване,
Сквозь легкий сон я слушал,
Как ветры бушевали;
Вот вдруг ко мне подкрались
Три девушки прекрасны:
Какую бы с ним шутку
Сыграть? — они шептали.
Прекрасную сыграем,—
Одна из них сказала,—
Но прежде мы посмотрим,
Довольно ль спит он крепко:
Пусть каждая тихонько
Сонливца поцелует,
И, если не проснется,
Я знаю, что с ним делать.—
Тут каждая тихонько
Меня поцеловала
И что ж! — Какое чудо!
Куда осенний холод,
Куда и осень делась!
Мне точно показалось,
Что вновь весна настала,
И стал опять я молод!

Ест Федька с водкой редьку,
Ест водка с редькой Федьку.

   Се Александр, краса царей,
Царь по рождению России, им блаженной,
    По доблести ж своей
   Достойный быть царем вселенной.

   Прими, мой добрый Меценат,
Дар благодарности моей и уваженья.
Хоть в наш блестящий век, я слышал, говорят,
Что благодарность есть лишь чувство униженья;
Хоть, может быть, иным я странен покажусь,
Но благодарным быть никак я не стыжусь
    И в простоте сердечной
Готов всегда и всем сказать, что, на меня
   Щедрот монарших луч склоня,
   Ленивой музе и беспечной
   Моей ты крылья подвязал.
И, может, без тебя б мой слабый дар завял
   Безвестен, без плода, без цвета,
   И я бы умер весь для света.
Но ныне, если смерть мою переживу,
Кого, коль не тебя, виной в том назову?

При мысли сей, мое живее сердце бьется.
   Прими ж мой скромный дар теперь
      И верь,
Что благодарностью, не лестью он дается.

Как утром на цветах весенняя роса.
Едва она на сей земле блеснула,
С улыбкою на здешний мир взглянула
И вознеслась к себе на небеса.

Мой критик, ты чутьем прославиться хотел,
   Но ты и тут впросак попался:
  Ты говоришь, что мой герой<…….>
    Ан нет, брат, он<…….>

Про девушку меня идет худая слава,
  Что будто я весьма дурного нрава
   И будто вся моя забава
Людей расценивать и насмех подымать.—
Коль правду говорить, молва такая права:
Люблю, где случай есть, пороки пощипать.
(Всё лучше-таки их немножко унимать).
Однако ж здесь, я сколько ни глядела,
Придраться не к чему, а это жаль;— без дела
Я право уж боюсь, чтоб я не потолстела.
    Какое ж диво в том?—
Для добрых только ваш гостеприимен дом,
  И вы одним своим небесным взором
Прочь гоните порок со всем его прибором.
Так! вижу только я здесь радость, игры, смех;
А это не порок, спросите хоть у всех.
К чему ж мне попусту на ссору накупаться
   И злые выпускать стихи?
    Нет, нет, пора уняться;
А то еще меня осудят женихи,
И придет век мне в девушках остаться.
Брюзжала я — теперь хочу налюбоваться,
   Что есть завидная семья,
  Великая и славою и властью,
И в ней приют семейственному счастью.
   Так, на нее любуясь, я
Живущим в хижине сказала б справедливо:
Живите как живут в семье прекрасной сей;
   И даже в хижине своей
Вы рай увидите и будете счастливы.

   Мой друг, когда бы был ты бог,
  Ты б глупости такой сказать не мог.

По части кравческой, о царь, мне речь позволь:
   И то, чего тебе желаю,
   И то, о чем я умоляю,
   Не морщась выслушать изволь.
Желаю, наш отец, тебе я аппетита,
Чтоб на день раз хоть пять ты кушал бы досыта,

   А там бы спал, да почивал,
   Да снова кушать бы вставал,
   Вот жить здоровая манера!
  С ней к году — за то я, кравчий твой, берусь —
Ты будешь уж не боб, а будешь царь-арбуз!
Отец наш! не бери ты с тех царей примера,
  Которые не лакомо едят,
    За подданных не спят
И только лишь того и смотрят и глядят,
Чтоб были все у них довольны и счастливы:
   Но рассуди премудро сам.
Что за житье с такой заботой пополам;
    И, бедным кравчим, нам
   Какой тут ждать себе наживы?
  Тогда хоть брось всё наше ремесло.
   Нет, не того бы мне хотелось.
   Я всякий день молюсь тепло,
Чтобы тебе, отец, пилось бы лишь да елось,
   А дело бы на ум не шло.