Гусейн Гусейнов - Солнечный огонь
- Ну как же! Вольский - по части бизнеса, а сепаратисты - по части подкупа государственных мужей, - мой собеседник говорит об этом с брезгливостью. - Этот опыт сепаратисты с успехом используют и по сей день... Приведу вам пример. Как-то в одной из российских газет появилась статья Армена Ханбабяна под названием "Объективность посредников берется под сомнение". Там Ханбабян сообщал о том, что губернатор Александр Лебедь выступил с резкой критикой в адрес Минской группы ОБСЕ за то, что она придерживается рекомендаций Лиссабонского саммита в деле урегулирования карабахской проблемы. Генерал предлагал принять за основу разрешения спора "общепризнанное право народов на самоопределение" и заодно стращал: "Желание продиктовать свою волю армянскому народу, как это сделали в 1921 году большевики, неизбежно приведет к возобновлению широкомасштабных военных действий". Это обращение генерала было опубликовано в газетах Армении и Карабаха и вообще широко разрекламировано во многих СМИ. Когда я прочитал это, сильно удивился. С чего бы это, думаю, Лебедь занялся проблемами армян? Почему воспылал пламенной страстью к сепаратистам? Неужели все те же проклятые деньги соблазнили генерала? И в своих догадках оказался, увы, прав. И вот уже в другой российской газете читаю, - Роберт берет из папки с вырезками газетный листок, - слушайте: "Вопрос об участии армянской диаспоры России в поддержке генерала Лебедя был решен практически в полном объеме, и первые 240 миллионов рублей стали достоянием "народных республиканцев". Помните, так называлась тогда вновь созданная партия, которую Лебедь возглавил?
Я киваю, а Роберт продолжает: - И это случилось буквально через десять дней после возвращения Лебедя из Еревана. Словом, подобно Вольскому, Лебедь оказывал заурядную платную услугу. Впрочем, в этом плане у армян немалый опыт. В начале прошлого века армянская диаспора во Франции в лице некоего Чобаняна заказала французскому археологу Моргану написать историю армянского народа, естественно, весьма тенденциозную. Сейчас эта книга считается классикой в армянской историографии...
Роберт задумчиво умолкает, и из-за окна становятся слышны звуки утомленного летней жарой красавца Баку, всегда с открытой душой принимающего людей любых национальностей и религий лишь бы они приходили с миром. .
...А я вдруг неожиданно вспоминаю о нахчиванской Пещере, вместившей по небесному повелению праведников, предназначенных к вечной жизни и навсегда остающихся для потомков путеводной звездой.
И вижу, будто на офортах Гойи, другую пещеру - подземный адский поток низменных страстей, коварства, вражды, ложных целей и идолов насилия... И копошащихся в этом потоке кротов, слепых для всего возвышенного и прекрасного, для братских чувств и благородных стремлений.
- Я вот сейчас мысленно подытожил историю дашнакских бесчинств на Кавказе, - вдруг говорит Роберт. - И на ум мне пришли слова великого француза, поэта Эжена Потье: "На бойне нажилась клоака". Но, может быть, так будет не всегда?..
На этом вопросе, мой друг, я и заканчиваю свое письмо, потому что не знаю на него ответа.
Твой Эрих
ГЛАВА 15
Отверженные
Абдуррахман устало прислонился плечом к дверному косяку и окинул взглядом комнату, где они с Фатмой Бегам провели столько счастливых часов. Теперь, когда вещи в дорогу были наскоро собраны, их жилье напоминало разоренное гнездо. Укрощенный одинокой занавеской неяркий свет из окна окутывал все золотистым покровом, а фигурка неподвижно сидящей жены с прижатой к груди перепуганной Роей казалась изваянием.
Внезапно женщина обернулась к нему, и глаза их встретились. Абдуррахман прочитал в них надежду. Эти любимые глаза умоляли его пообещать, что весь морок с обыском и людьми в форме - развеется, что никуда их не вышлют, и жизнь потечет дальше привычной чередой дней. Прямой по натуре, Абдуррахман впервые заколебался, тем более что энкаведешники задерживались: назначенный ими час, к которому они обещали вернуться за ним, давно миновал. Но что-то в глубине души не позволило ему успокоить жену. Вернее, он знал что именно: горький опыт общения с такого сорта людьми. Они любили поиграть с намеченной жертвой, дать ей видимость передышки, чтобы потом еще больнее было, когда окончательно захлопывался капкан.
Он отрицательно покачал головой, и Фатма Бегам еще крепче и отчаяннее прижала к себе девочку. Тяжелое молчание повисло в комнате.
За ним пришли ближе к вечеру, и уже ни о какой высылке не говорилось. Абдуррахману объявили, что он арестован. И теперь поезд увозил его одного из Нахчивана в вагонзаке, душном, набитом источающими страх перед неизвестностью мужскими телами. Абдуррахман и не догадывался, что впереди его опять ожидает ненасытная Баиловская тюрьма, "образцовое" ведомство ее начальника Григория Пчеляна. Абдуррахман вспоминал, стиснув зубы, как его и еще четверых мужчин доставили в Нахчиванское отделение НКВД, и там, в прокуренном кабинете молодой лейтенант с привычной фамилией Петросян сунул ему с небрежной усмешкой постановление об аресте. Вспоминал свой охрипший голос, который, не подчинившись рассудку, ясно отдававшему отчет в происходящем, спросил: "За что вы меня арестовываете?" И ответ запомнил, равнодушно-циничный, будничный: "Так надо..." И свой шепот, уже совсем неуместный и даже рискованный, чреватый ямой на задворках Нахчиванской тюрьмы, "образцовом" ведомстве человека со столь же привычной фамилией Аршак Аванесович Геворков, в ведомстве, где лишь периодически проводимые расстрелы освобождали место вновь арестованным. Шепот, выдавший знание о творящемся беззаконии: "Вы арестовываете меня за то, что я азербайджанец?.." И поймал брошенный взгляд - ненавидящий - упоенного собственной властью Петросяна...
В 1930-1931 годах была уничтожена элита крестьянства Нахчиванской Республики и Карабаха. Людей частью расстреляли, частью осудили и отправили на строительство Беломорского канала, а более пожилые с семьями под видом раскулачивания были высланы на берега Аральского моря в безжизненную пустыню. Точное количество этих людей на сегодня установить невозможно, как пишет в своей книге "Кровавая память истории" бывший министр внутренних дел Нахчиванской Автономной Республики Садыг Зейналоглы, член Комиссии по реабилитации репрессированных в 1920-1950 г.г., потому что после ареста и казни Берии был подготовлен приказ, на основе которого по Азербайджану было уничтожено 26000 дел, из них - немалое число дел именно на жителей Нахчиванской Автономной Республики.
В 1937 году только с пятого по пятнадцатое августа по всему Нахчивану в результате спецоперации НКВД было арестовано 9559 граждан. Во всех подобных операциях самое активное участие принимали сотрудники армянской национальности. В 1930-31 годах особо отличался замначальника Нахчиванского ОПТУ Орбелян, который, как пишет Садыг Зейналог-лы (сам из семьи спецпереселенца в Казахстан), буквально уничтожил мужское население сел Милах, Арафса, Бегахмед, Нигаджир Джульфинского района, Кечили, Кюкю, Кулюс Шахбузского района. А в конце 30-х годов в Нахчиване зверствовали работники НКВД Багдасаров, Исраилян, Ионесян, Эвонян, Агаджанов, Сейранов, Вартан Агопов, Парсегов - будущий руководитель парткома НКВД всего Азербайджана. Но, как уже говорилось, палачи азербайджанского народа закрепились в карательных органах практически повсеместно: Астара - Аракелов; Лерик Хачатуров; Агджабеди - Саркисов; Зангилан - Заргорян, Маркарян, Казичян; Джебраил - Аванесов, Джмирдян, Бабаян; Астрахан-Базар - Авакян, Баграт Исраилян; Пушкин - Закарян; Ярдымлы - Севонян; Самух - К.Пет-росян; Масаллы - А.Аванесов; Карягин (Физули) - Сааков, О.Шиханян, Вартанов; Казах - Григорян. Пал царский режим, пришла другая власть, а армянская сеть, наследуя цели и методы дашнаков, продолжала действовать в Закавказье. Архивные документы бесстрастно свидетельствуют об этом.
В ноябре 1937 года был арестован живший в Нахчиване выдающийся азербайджанский писатель-философ Гусейн Джавид, чья земная жизнь закончилась могилой №59 в деревне Шевченко Тайшетского района Иркутской области...
Посмертное возрождение его имени началось лишь в 1981 году по инициативе Гейдара Алиева, не побоявшегося изнутри самой коммунистической системы заговорить о репрессированном ею художнике и тем положить предел замалчиванию его глубокого яркого творчества. Перенос праха Гусейна Джавида на Родину и величественный мавзолей его памяти в Нахчиване - все это будет потом, потом...
А пока, как дровами, набитые людскими телами поезда уносились из родных мест в неизвестность... И плакала, плакала на опустевшем Нахчиванском перроне старуха, сбросив с головы чадру, рвала на себе волосы, царапала впалые щеки, протягивала в дымную пустоту убегающих рельсов дрожащие руки: "За что? Скажите, за что? Зачем вы разрушили мой очаг?.."
Фатму Бегим и Рою вместе с другими женщинами, стариками и детьми погрузили в товарные вагоны спустя несколько месяцев после ареста Абдуррахмана.Никто не знал, где их мужья, отцы, братья. Никто не мог ответить, что ждет горемык, куда их отправят.
