Юрий Домбровский - Хранитель древностей
К себе я ее не пустил. Мы попрощались на пороге.
- У меня очень не убрано, - сказал я ей. Потапов как вошел, так и рухнул на диван, только сапоги сбросил. Когда я вернулся с чайником, он уже храпел. Лицо у него было изможденное, желтое, с запекшимся ртом. Я осторожно приподнял его голову и подсунул подушку. Он даже и не шелохнулся, только бормотал что-то. Я пошел, сел за стол, налил себе холодного чая, но только пригубил и отставил. Не хотелось ни сидеть, ни пить, ни думать. Тогда я достал из шкафа пальто, бросил его на пол около дивана, положил в изголовье пиджак, лег и сразу же заснул. Спал я часа три и проснулся от собственного крика. Впрочем, может, это мне тоже приснилось. В комнате было по-прежнему тихо. Светлый лунный квадрат лежал на полу, и в нем шевелились какие-то неясные тени. Тишина стояла такая, что было слышно, как перекликаются собаки всего города. Я подошел к окну, асфальт блестел (значит, пролетел дождик), с другой стороны улицы поднимались неподвижные темно-синие тополя - парк. И ни прохожего, ни проезжего! Все спало, спало, спало... "Ну, хоть одно-то хорошо, - смутно подумал я, - с этой дурацкой историей теперь покончено! Впрочем, и вообще-то мы все придумали со страху! Что же?.. Ведь и черт когда-то существовал. Его тоже видели". Я вынул из кармана бляшку и немного повертел ее в руках. "Вот бляшка: где-то разграбили богатое женское погребенье, и золото уже пошло гулять по рукам. Не сегодня завтра они появятся в скупке и у протезистов. Значит, надо не опоздать, завтра же сделать заявку. Пойти в управление милиции или в НКВД"... И тут вдруг кто-то совершенно ясно и отчетливо сказал мне в ухо:
- Уходи, пока не поздно! Скажи, что получил телеграмму от матери, и уезжай! Чтоб завтра тебя здесь не было! Слышишь?
Это была трезвая, совершенно дневная мысль, из числа тех, которые приходят внезапно, поражают своей ясностью и достоверностью и именуются "озарением". Я вздохнул, отошел от окна и уже хотел лечь спать, как в коридоре рядом хлопнула дверь, заплакал ребенок и женский голос запел:
Все люди-то спят,
Все звери-то спят!
Одна старуха не спит,
У огня сидит,
Мою шерсть прядет,
Мою лапу варит.
Скырлы, скырлы, скырлы,
Отдай, старуха, мою лапу.
"Это у нового завхоза поют", - подумал я. Наступила минута тишины, потом резко скрипнула колыбель и опять тот же голос повторил таинственно и зловеще:
Отдай мою лапу, старуха.
"Вот где чертовщина-то", - подумал я и поглядел на часы.
Было уже три часа. Спать не хотелось. Прошвырнуться, что ли? Может, тогда лучше засну...
Я очень люблю ночную Алма-Ату: ее мягкий мрак, бесшумные ночные арыки, голубые прямые улицы, дома, крылечки, низкие крыши. Весной - тяжелые и полные, как гроздья винограда, кисти сирени; осенью - пряный аромат увядания; зимой - сухой хруст и голубые искры под ногами. Как бы ты ни волновался, что бы ни переживал - пройди этак кварталов двадцать, и все станет на свое место: сделается ясным и простым. Только не торопись, а иди потихонечку, насвистывай что-нибудь, кури, если куришь, грызи семечки и отдыхай, отдыхай!
Путь, который я проделывал в эти часы, всегда одинаков: сначала через весь город к головному арыку - посмотреть, как несется по бетонному ложу черная бесшумная вода, потом вниз, к Алма-Атинке, к ее плоским низким песчаным берегам; посидеть там, опустить ноги в холодную воду, помочить голову, а потом встать и, не обуваясь, пройти по не совсем еще остывшему асфальту в парк; сделать полный круг около него, потолковать с ночным сторожем - казахом-стариком, отлично, без запинки говорящим по-русски, покурить, что-то такое от него выслушать, что-то такое ему рассказать и уже усталым, успокоившимся, ленивым и добрым идти и ложиться. Вот этот путь я проделал сейчас. Но когда я подошел к собору, то увидел, что на лавочке со сторожем сидит и еще кто-то незнакомый в стеганой ватной куртке. "Кто же это такой?" - подумал я.
- Нет, это не тот Шахворостов, - сказал сторож. - Этот - Петр Андреевич! Он не особо богатым был. У него всего один колониальный магазин на базаре, а ряды не его, а Семена Фомича.
- Все Шахворостовы богатые, - категорически ответил тот, в куртке, и я вдруг узнал моего кладоискателя.
"Подойти", - подумал я и кашлянул. Но они разговаривали и не слышали.
- А Петр Андреевич был простой, - сказал сторож. - Мы с ним пили вот так! И эта его дочка, что бухгалтером в утиле работает, всегда со мной здоровается, как увидит.
- Так ты верно знаешь, что она все еще там, на приемном пункте? спросил старик, что-то прикидывая.
- Хм, странное дело, - усмехнулся сторож. - Пойди посмотри, какая у меня дощечка висит. "Собирайте рога, кости, тряпки. Получите костюм и велосипед". И все это нарисовано красками. Иду раз, а она с этой дощечкой мне навстречу: "Прибейте, дедушка, куда повидней, видите, какая она нарядная. Вся блестит!" Я и повесил возле численника, кто приходит - всегда смотрит.
- Так я завтра схожу, - решил Родионов. - Там их целый грузовик: и бараньих и коровьих. Ну что ж? Ты вот так целую ночь и сидишь на лавочке?
Сторож взглянул на небо.
- Вот сейчас пойду в столярку, лягу, - сказал он, - теперь уже до утра никто не придет. Директор иногда ходит.
- Что это он? - удивился Родионов.
- А кто ж его знает, - ответил сторож, зевая и качаясь от зевоты. - С женой что-то, наверно.
- Да что ты! - радостно воскликнул Родионов. Но тут я вышел из тени, и они оба смешались. Сторож начал лепить папироску, а кладоискатель шарить по карманам. Я помахал им рукой и сказал:
- Привет вам, громадяне! Все полуночничаете?
- Служба такая, - строго улыбнулся сторож. - Не отойдешь ведь. Вот говорил дирекции: овчарку надо. Как бы нужно! Я бы, скажем, пошел в обход...
- Ладно, дед, - сказал я и сел. - Не крути ты мне шарики, тебе-то и одному тут делать нечего, а то - овчарку ему! Что давно вас не видно? обернулся я к Родионову.
Он неуверенно посмотрел на меня.
- Я только что из гор, - ответил он, - вот записку вам... - Он полез в карман. - Два раза проходил мимо вашей резиденции. Огонь горит, а голоса не слышно - то ли спите, то ли работаете. Я не решился. Вот, пожалуйста... - И он протянул мне записку.
Выплыла луна, стало совсем светло, и я без труда разобрал убористый, очень четкий почерк Корнилова.
"Дело получается дрянь, - писал он. - Как вы знаете, черт нас попутал открыть огромное скопление костей крупного и мелкого домашнего скота. Сюда их сбрасывали, наверно, веками (попадаются и черепа диких животных барсука, волка, лисы). Все это очень интересный материал для тем "Охота и животноводство диких усуней" и "История фауны голоцена". После того как все это зарыли, я приказал тихонько выбирать целые черепа и плюсны ног. Но тут кто-то распустил слух, что мы опять раскапываем скотское сапное кладбище. Паника началась страшная. Колхозники перестали к нам ходить, жена бригадира прислала за самоваром, а про стаканы сказала: пусть остаются, мне их не надо. Козлову (это, помните, тот, который интересовался красавицей) запустили в голову кирпичом. Кто, за что, он не говорит, но ясно: колхозные ребята. Поговорите с директором - может быть, он приедет с милиционером".
Я сунул письмо в карман и сказал:
- И на кой черт ему понадобились эти кости, ну, зарыл бы их с самого начала, и все! А то ведь вон что получается.
Родионов встрепенулся и так обрадовался, что схватил меня даже за руку.
- Да ведь и я ему говорил: "Зарой!.." - азартно воскликнул он. - На кой черт вам эти коровьи лопатки? Это что, вещь! Это древность? Археология? Э, да что! - Он досадливо махнул рукой и вдруг сказал своим обычным тоном, скрипучим и злым: - Вот бригадир Потапов вчера в город поехал докладывать.
- О чем, - спросил я, - кому?
- Ну о чем? О том самом! - ответил он сердито.
- А кто вам про это?.. - спросил я. Он помолчал.
- Никто, - сказал он сухо, - сам знаю! Тут мне что-то пришло в голову, и я сказал:
- Это Михаил Степанович вам сообщил. Он не ответил, только быстро посмотрел на меня, и я понял, что угадал.
"Здорово! - подумал я. - Везде он успевает!" Дед-сторож сидел на лавочке и преувеличенно громко зевал. Ему давно хотелось идти в столярку на боковую, но при мне покинуть пост он не решался.
- Ну ладно! - сказал я. - Утро вечера мудренее. Пойдемте спать.
- Куда это? - спросил Родионов удивленно.
- Ко мне.
Он вдруг как-то потерялся, словно обомлел, и робко поглядел на меня.
- Да ведь поздно, - сказал он. - Я к вам лучше завтра, если позволите.
- Идем, идем, - сказал я категорически и дотронулся до его руки. - Вы ведь не здешний, так куда вы сейчас пойдете?
Он переглянулся со сторожем.
- Вот и ему не даете спать! Идемте!
Входная дверь была открыта. На пороге Родионов остановился и стал разуваться. Я хотел ему сказать, что это уж лишнее, но он замахал на меня руками, поднялся на цыпочки и проследовал по коридору в чулках. Бригадир Потапов лежал по-прежнему на боку. Но я сразу увидел, что он уже просыпался: на столе лежали его часы с откинутой крышкой и стоял наполовину пустой стакан чаю. Родионов, как вошел, так и остановился посреди комнаты. Я указал ему на стул. Он сел. Все бесшумно, быстро, предупредительно.
