Павел Мельников-Печерский - В лесах. Книга первая
— Народец! — с досадой молвил Патап Максимыч, обращаясь к Стуколову. — Что тут станешь делать? Не отвечал паломник. — Говорите же, сколько надо вам за проводника? Три целковых хотите? — сказал Патап Максимыч, обращаясь к лесникам. Зачала артель галанить пуще прежнего. Спорам, крикам, бестолочи ни конца, ни середки… Видя, что толку не добиться, Патап Максимыч хотел уже бросить дело и ехать на авось, но Захар, что-то считавший все время по пальцам, спросил его: Без двугривенного пять целковых дашь? — За что ж это пять целковых? — возразил Патап Максимыч. — Сами говорите, что в прошлу зиму без гривны полтора рубли на монету каждому топору пришлось.
— Так и считано, — молвил Захар. — В артели двенадцать человек, по рублю — двенадцать рублей, по четыре гривны — четыре рубля восемь гривен — всего, значит, шестнадцать рублей восемь гривен по старому счету. Оно и выходит без двугривенного пять целковых.
— Да ведь ты на всю артель считаешь, а поедет с нами один, — возразил Патап Максимыч. — Один ли, вся ли артель, это для нас все единственно, — ответил Захар. — Ты ведь с артелью рядишься, потому артельну плату и давай… а не хочешь, вот те бог, а вот и порог. Толковать нам недосужно — лесовать пора.
— Да ведь не вся же артель провожать поедет? — сказал Патап Максимыч. — Это уж твое дело… Хочешь, всю артель бери — слова не молвим — все до единого поедем, — заголосили лесники. — Да зачем тебе сустолько народу?.. И один дорогу знает… Не мудрость какая! — А вы скорей, скорей, ребятушки, — день на дворе, лесовать пора, — торопил дядя Онуфрий.
— Кто дорогу укажет, тому и заплатим, — молвил Патап Максимыч.
— Этого нельзя, — заголосили лесники. — Деньги при всех подавай, вот дяде Онуфрию на руки.
Делать было нечего, пришлось согласиться. Патап Максимыч отсчитал деньги, подал их дяде Онуфрию. — Стой, погоди, еще не совсем в расчете, — сказал дядя Онуфрий, не принимая денег. — Волочки-то здесь покинете аль с собой захватите?
— Куда с собой брать!.. Покинуть надо, — отвечал Патап Максимыч.
— Так их надо долой скосить… Лишнего нам не надо, — молвил дядя Онуфрий. — Ребята, видели волочки-то?
— Глядели, — заговорили лесники. — Волочки — ничего, гожие, циновкой крыты, кошмой подбиты — рубля три на монету каждый стоит… пожалуй, и больше… Клади по три рубля с тремя пятаками.
— Что вы, ребята? Да я за них по пяти целковых платил, — сказал Патап Максимыч.
— На базаре? — спросил Захар. — Известно, на базаре. — На базаре дешевле не купишь, а в лесу какая им цена? — подхватили лесники. — Здесь этого добра у нас вдоволь… Хочешь, господин купец, скинем за волочки для твоей милости шесть рублев три гривны… Как раз три целковых выйдет.
Патап Максимыч согласился и отдал зеленую бумажку дяде Онуфрию. Тот поглядел бумажку на свет, показал ее каждому леснику, даже Петряйке. Каждый пощупал ее, потер руками и посмотрел на свет.
— Чего разглядываешь? Не бойсь, справская, — сказал Патап Максимыч.
— Видим, что справская, настоящая государева, — отвечал дядя Онуфрий. — А оглядеть все-таки надо — без того нельзя, потому — артель, надо чтоб все видели… Ноне же этих проклятых красноярок[69] больно много развелось… Не поскорби, ваше степенство, не погневайся… Без того, чтоб бумажку не оглядеть, в артели нельзя.
— О чем же спорили вы да сутырили[70] столько времени? — сказал Патап Максимыч, обращаясь к артели. — Сулил я вам три целковых, об волочках и помина не было, у вас же бы остались. Теперь те же самые деньги берете. Из-за чего ж мы время-то с вами попусту теряли?
— А чтоб никому обиды не было, — решил дядя Онуфрий. — Теперича, как до истинного конца дотолковались, оно и свято дело, и думы нет ни себе, ни нам, и сомненья промеж нас никакого не будет. А не разберись мы до последней нитки, свара, пожалуй, в артели пошла бы, и это уж последнее дело… У нас все на согласе, все на порядках… потому — артель.
Патапу Максимычу ничего больше не доводилось, как замолчать перед доводами дяди Онуфрия. — Тайную силу в матке да в пазорях знают, а бестолочи середь их не оберешься, — сказал он полушепотом, наклоняясь к Стуколову.
— Табашники… еретики!.. — сквозь зубы процедил паломник.
Патап Максимыч, выйдя на середку зимницы, спросил, обращаясь к артели: — Кто ж из вас лучше других дорогу на Ялокшу знает?
— Все хорошо дорогу знают, — отвечал дядя Онуфрий. — А вот Артемий, я тебе, ваше степенство, и даве сказывал, лучше других знает, потому что недавно тут проезжал.
— Так пущай Артемий с нами и поедет, — решил Патап Максимыч. — Этого нельзя, ваше степенство, — отвечал, тряхнув головой, дядя Онуфрий.
— Отчего же нельзя? — спросил удивленный Патап Максимыч.
— Потому нельзя, что артель, — молвил дядя Онуфрий.
— Как так?.. — возразил Патап Максимыч. — Да сами же вы сказали, что, заплативши деньги на всех, могу я хоть всю артель тащить… — Можешь всю артель тащить… Слово скажи — все до единого поедем, — отвечал дядя Онуфрий.
— Так ведь и Артемий тут же будет? — с досадой спросил Патап Максимыч.
— Известно, тут же будет, — отвечал дядя Онуфрий. — Из артели парня не выкинешь?
— Артемья одного и беру, а других мне и не надо, — горячился Патап Максимыч.
— Этого нельзя, — спокойно отвечал дядя Онуфрий.
— Почему же нельзя?.. Что за бестолочь у вас такая!.. Господи царь небесный!.. Вот народец-то!.. — восклицал, хлопая о полы руками, Патап Максимыч.
— А оттого и нельзя, что артель, — отвечал дядя Онуфрий. — Кому жребий выпадет, тот и поедет. Кусай гроши, ребята. Вынул каждый лесник из зепи[71] по грошу. На одном Захар накусил метку. Дядя Онуфрий взял шапку, и каждый парень кинул туда свой грош. Потряс старшой шапкой, и лесники один за другим стали вынимать по грошу. Кусаный грош достался Артемью.
— Экой ты удатной какой, господин купец, — молвил дядя Онуфрий. — Кого облюбовал, тот тебе и достался… Ну, ваше степенство, с твоим бы счастьем да по грибы ходить… Что ж, одного Артемья берешь аль еще конаться[72] велишь? — прибавил он, обращаясь к Патапу Максимычу.
— Лишний человек не мешает, — ответил Патап Максимыч. — В пути всяко случиться может: сани в снегу загрузнут аль что другое.
— Дело говоришь, — заметил дядя Онуфрий, — лишний человек в пути не помеха. Кидай, ребята! — промолвил он, обращаясь к лесникам, снова принимаясь за шапку. Жребий выпал Петряю.
— Ишь ты дело-то какое! — с досадой молвил дядя Онуфрий, почесывая затылок. — Петряйке досталось! Эко дело-то какое!.. Смотри же, парень, поспевай к вечеру беспременно, чтоб нам без тебя не лечь спать голодными.
Патап Максимыч, посмотрев на Петряя, подумал, что от подростка в пути большого проку не будет. Заметив, что не только дядя Онуфрий, но вся артель недовольна, что подсыпке ехать досталось, сказал, обращаясь к лесникам: — Коли Петряй вам нужен, пожалуй, иного выбирайте, мне все едино…
— Нельзя, ваше степенство, — возразил дядя Онуфрий. — Никак невозможно, потому — артель. Вынулся кусаный грош Петряйке, значит, ему и ехать.
— Да не все ль равно, что один, что другой? — сказал Патап Максимыч.
— Оно, конечно, все едино, да уж такие у нас порядки, — говорил дядя Онуфрий. — Супротив наших порядков идти нельзя, потому что артель ими держится. Я бы сам с великой радостью заместо мальца поехал, да и всякий бы за него поехал, таково он нужен нам; только этому быть не можно, потому что жребий ему достался.
— Коли на то пошло, конайте третьего, — сказал Патап Максимыч. — От мальчугана пособи немного будет, коли в дороге что приключится. — Третьего бери, четвертого бери, хочешь, всю артель за собой волочи — твое дело, — отвечал дядя Онуфрий. — А чтоб Петряйке не ехать — нельзя.
— Чудаки вы, право, чудаки, — молвил Патап Максимыч. — Эки порядки уставили!.. Ну, конайте живей. Третьим ехать вышло самому дяде Онуфрию. Но тем дело не кончилось: надо было теперь старшого выбирать на место уезжавшего Онуфрия. Тут уж такой шум да гам поднялись, что хоть вон беги, хоть святых выноси.
— Да ты заместо себя кого бы нибудь сам выбрал, тут бы и делу конец, а то галдят, галдят, а толку нет как нет, — молвил Патап Максимыч дяде Онуфрию, не принимавшему участия в разговоре лесников. Артемья и Петряя тоже тут не было, они ушли ладить дровешки себе и дяде Онуфрию.
— Нельзя мне вступаться теперь, — отвечал дядя Онуфрий. — Отчего ж? — Оттого, что на сегодняшний день я не в артели. Как знают, так и решат, а мое дело — сторона, — отвечал дядя Онуфрий, одеваясь в путь.
Не скоро сговорились лесники. Снова пришлось гроши в шапку кидать. Достался жребий краснощекому, коренастому парню, Архипом звали. Только ему кусаный грош достался, он, дотоле стоявший, как немой, живо зачал командовать. — Проверь, ребята, проверь лошадей! — закричал он на всю зимницу. — И то гляди-ка, сколько времени проваландались. Чтоб у меня все живой рукой!.. Ну!.. Лесники засуетились. Пяти минут не прошло, как все уж ехали друг за дружкой по узкой лесной тропе.
