Борис Фальков - Тарантелла
- Снова сбежать, опять не заплатив? - всхохотнула она.
- Ну да... Уничтожим основное из ваших обстоятельств, это-то нам по силам. Подумайте, не стану же я преследовать при помощи полиции вас!
- Вы меня преследуете страшней, - закричала она, приплясывая точно так же, как ночью это делал вышедший из комиссариата карабинер после мокрого своего дела. А может - и до, только ты этого не видела. Да-да, пора тебе наверх, хотя бы для того, чтобы пописять, куколка. - Или не вы, я уж не понимаю. Обстоятельства? О, нет: домогательства! Чёрт возьми, про все обстоятельства только говорится - а видела ли их я своими глазами? Нет, ни одного! Вместо них я слышала только слова, разговоры, по существу - ничто. Я увязла не в реальных обстоятельствах, а в пустых словах. Меня обставили словами, меня вообще мошеннически обставили. Подсунули воздух вместо товара, колебания воздуха, вот что такое эти обстоятельства. Вообразить только, эти тупые полуграмотные люди развлекаются тем, что играют словами, идиотски каламбурят, будто они... студенты Сорбонны! И вы с ними, вы!
- А вы - нет? Я имею в виду ваши каламбуры, всех этих папочек, padre, padrino-padrone... А Ио? Вы ведь тоже не слишком грамотно накинулись на нас со своими играми, а, между прочим, не вам - нам тут жить... Впрочем, это я уже говорил. Только вот, разве забытый вами рюкзачок - тоже лишь дрожание воздуха?
- Жи-и-тьх, - всколыхнула она воздух, презрительно оттопырив губы, - это вы называете жизнью?
- А что же это, по-вашему?
- Смерть! Вы все заговорили меня до смерти! А те из вас, кто говорить совсем уж не умеет - молчат, устрашающе молчат. У тех и других отлично это выходит, потому что все эти слова и молчания абсолютно бессмысленны. Конечно, бессмысленности легко связать, им не требуются ни ассоциации, ни логика, только инерция. Чего стоят одни эти каламбуры с bulle, тут тебе под рукой и папская булла, и полиция, и консервы... какая же связь между всем этим товаром? Вы меня просто завалили всем этим гнильём, вонючими упаковками без всякого товара. Придавили, как капусту в бочке чугунным спудом, голову не поднять, сразу по затылку - раз! Так как же капусте не забродить, а? Загнали меня по глотку в трясину круговой поруки и душите. Не могу рукой-ногой шевельнуть, и языком нормально прошевелить не могу из-за удавки на шее. Не своим голосом говорю - вы что, не слышите этого? Чёрт знает, сорвала связки... как удавленница. Я блюю не от прокисшего молока, а от отвращения, наглотавшись дерьма, месива, которое мне в рот напихали вы все. Я как мыла нажралась, которое вы мне в уши и рот насовали, как обмылков в свою душевую. Да вы сами и есть обмылок. Потому что вы меня больше всех обставили. Это вы втянули меня во всю историю своей фальшью и жеманством трансвестита. И продолжаете втягивать дальше. Тащите меня в неё насильно - это всё вы. Хотите со мной спать, так и скажите прямо, не жеманничая так подло.
Всё сказанное ею о словах, касалось и её слов, это правда. И она сама это прекрасно знала, не видя и в них никакого смысла. Она, собственно, и кричала только потому, что пыталась придать произносимому хоть какой-то смысл. Какой она поняла, ещё не добравшись до последней, разоблачительной фразы. Она поняла, какую тягу имела только что в виду: минуту назад обнаруженную свою собственную тягу к нему, снова - ту же тягу, возможно, и вернувшую её сюда после такого удачного, в сущности, отъезда отсюда. И голос, услышанный на бензоколонке, когда она приступала к бутерброду, голос, подсказавший тогда и предлог для возвращения в этот забытый даже Богом рай: рюкзачок, вероятно, был подспудным тогда мычанием этой тяги, для пущей убедительности вырвавшимся наружу в виде рвоты. Это значит, что она поняла и почему, нет, начто был оставлен ею тут этот рюкзачок. И значит - когда родилась в ней эта тяга: задолго до побега отсюда, может быть, вместе с началом всей этой истории, когда она впервые вошла в гостиничный холл и увидела за конторкой его.
Но подозрение, что это могло случиться с нею и до встречи с ним, скажем, когда она скатывалась в машине на площадь этого городка, а то и ещё раньше, осталось за пределами её понимания. А значит, там же осталось и другое подозрение, что тяга сюда и вроде бы несовместимая с ней тяга отсюда - одно: двусмысленные колебания туда-сюда изначальной внутренней дрожи, размахнувшейся в метания от Potenza до San Furia, а то и от Мюнхена до Таранто. Это неполное понимание и оформилось в последнюю, будто бы совсем не связанную с предыдущими, фразу.
Не связанную также и с последующими, произнесенными в уме: спать с ним, с кем-нибудь, Боже, в такую-то жару - что за безумное несоответствие! Такой жаре соответствует то, что уже было начато: подтянуться к нему через конторку. Но не для того, чтобы ласково коснуться лба, а прямо к его глотке, чтобы ухватить когтями. Чтоб, наконец, придушить его. Начто это? А нато, чтобы воздуха досталось больше тебе, так как ты снова задыхаешься. На одного и этого воздуха должно хватить. Удави, раздави гадину, как насекомое. И потом сама удавись.
Всё это думалось так спокойно, что казалось продолжением прежнeй усталости и спокойствия, или приливом нового равнодушия. Но нет, таким ровным пламенем теперь горело её бешенство.
- Ну, совсем с цепи сорвалась... - хладнокровно отметил он. - Но это простительно. Спуд, затылочная область, капуста... типичный тепловой удар. Но хорошо, допустим, и этот удар нанёс я. Но вы уже решили, зачем это мне понадобилось? Докладывайте, сержант. Мои мотивы?
- Зачем? Я уже говорила, зачем: вам пришла идея меня запугать, сделать сговорчивой, и потом - пощупать. Говорите, воображение? А моя жизнь и есть моё воображение... была, по крайней мере, до сих пор. И ничего, не самая плохая жизнь.
- Вот те раз, а кто жаловался на папочку, на болячки? Послушайте совет, вам надлежит жаловаться только на себя. Все люди, включая вашего папочку, ведут себя нормально. Вы ведь и к ним явились вызывающе, без лифчика, чуть ли не в пачках и на пуантах, и все манеры балерины - так и ко мне вы вошли. Точно как и перед изумлённым папочкой в своё время явились, из мамочки: совсем ведь голенькая. Да вы просто вызвали фурор своим появлением на сцене! А люди лишь отвечают на ваш вызов. Чем? Конечно, сопротивлением. Скажите ещё спасибо, что таким... безобидным. Да, безобидным, потому что они - всё-таки люди. Сравните с тем, как на то же отвечают не люди. Я имею в виду жару.
- Бред, бред, свинячий бред! - выпалила она.
- Это вы бредите. И я знаю - отчего этот ваш тяжёлый сон. Ваш бред типичный продукт истощения мозга, скорей всего, от недоедания. Небось, сидите на диете, голодаете, чтоб форму тела сохранять, а в мозг при этом непрерывно напихиваете шлаки, то, что вы называете информацией? Ну, вот и сохранили, поздравляю. Слушайте, вам бы чего-нибудь пожрать, вид у вас зверски голодный... Кстати, и тошнить может тоже от голода.
- Меня уже вовсе не тошнит! А голодание тоже вы мне устроили, с вашими безобидными людьми. Что же, в вашем городишке пожрать нечего и негде? Враки, всё это конечно же есть, было до вчерашнего дня. А сегодня специально для меня устроили пустыню. Не удавить, так уморить голодом - о, это ведь так сравнительно безобидно! Так по-людски!
- Эх... Послушайте, ваше явление и мелькание коленками - всё бы это пустяки, если б вы не придумали легенду именно про тарантеллу. Лучше и не выдумать, чтобы раздразнить кого угодно. Это как если б вы полезли прямо к ним в кровать, где они как раз зачинают ребёнка. Прямо сказать, плевать им на вашу полицию, когда вы затронули такое. Да, вы правы, многое зависит от словоупотребления, назовёшь человека или весь мир трансвеститом - оно и утончённо, и приятно-проблематично. Такое в газетах и парламентах обсосать одно удовольствие. А как употребишь выражение поточней: сука с отросшим пеннисом, так и... никаких тебе уже утончённых проблем, и самой противно мол, что ж это такое я ляпнула! Употреби и вы вместо "тарантелла" что-нибудь другое, как это вы сделали с Ахиллом, и тоже не имели бы проблем. Что ж было бы тогда обсасывать? Но, конечно, не тут, а в любой больнице у вас там, в Мюнхене. У вас-то там знают, что оно такое, хотя никому не известно, что оно такое есть.
- Собираясь сюда, я рассуждала как раз противоположным образом!
- Вы и календарь читали в противоположную сторону, справа налево, как видно. Кстати, а вы там заодно не переврали ли вашу историю болезни, я имею в виду, не придумали ли вы и тут легенду? Не назвали ли вы свою болезнь этим хорошеньким именем астма по той же поэтической причине, по какой назвали цель вашего сюда прибытия тарантеллой? Знаете, профессиональная скромность, с которой полиция одевает свои мужественные операции в кружевные платьица, не всегда уместна. Симптомы, которые вы описывали...
- Не беспокойтесь, эти ваши болячки ко мне не пристанут. Из другой глины слеплена, огнеупорной.
- А хоть из мрамора могильного: поддадут жару - не отвертеться.
- Вы всё, как вижу, знаете про эту болячку! Как врач или как страдательная сторона?
