Валерий Алексеев - Паровоз из Гонконга
Раз в две недели, а то и чаще Людмила ездила в Москву и возвращалась оттуда, обвешанная, словно дед Мороз, покупками. "Как люди выедем, чтоб не стыдно, жаться не будем!" Несколько противоречили этим декларациям массированные закупки тушенки, которую тетя Клава доставала ей через свой торг. Но что тушенка! Вещь куда более предсказуемая, чем оконные шпингалеты, электрические провода или, скажем, возмутивший даже кроткого Ивана Петровича гвоздодер. Так за несколько месяцев сформировался багаж, загромоздивший всю комнату и казавшийся Андрею безобразным. Чемоданы хоть и новые, но бесстыдно раздувшиеся, перевязанные веревками, ощерившиеся по углам. Андрей ни разу еще не видел, как собираются за границу, но убежден был, что _так_ уезжают только дураки. Формированию багажа он сопротивлялся, как мог, бранился с матерью из-за каждого лишнего места, бесновался даже: "Ты оголтелая, о-гол-телая, вот ты кто! Совершенно утратившая чувство меры!" - "Сыночек, - отвечала ему мама Люда, сомнамбулически на него глядя и не реагируя на оскорбления, - все беру доброе, все нужное, _там_ - как найдем!"
Щербатов с любопытством наблюдал, как суетятся Тюрины, как сидят на чемоданах посреди разоренного своего жилища с упакованным постельным бельем в ожидании виз... половина города у них перебывала, просто так, поглядеть на невиданный выездной багаж да поохать, повздыхать вместе с хозяйкой. Все эти мытарства примирили город с Тюриными, земляки опять стали по-человечески им сострадать, и когда наконец Москва сообщила, что визы получены, Щербатов распрощался с ними сердечно и тепло. Городская газета поместила сообщение об их отъезде с пожеланиями успехов в выполнении интернационального долга, среди провожавших на вокзале были такие большие люди, как директриса "реального училища", декан физмата и даже кто-то из горисполкома. Только от маминой библиотеки под арками щербатовского вокзала не появилась ни одна живая душа. "Ты там, Иван Петрович, скажи, скажи в министерстве, - внушал декан отцу, - пускай не волнуются, замену к нужному сроку мы тебе подошлем". Андрей никак не мог понять, о какой замене этот старик печется, да и сам отец слушал и мелко кивал, ничего, должно быть, не слыша и не понимая. Цветов принесли мало, какие в мае цветы, но оркестр от института был заказан. Правда, музыкантов где-то задержали, и "Прощание славянки" загремело на перроне, когда поезд уже набирал ход...
3
Иван Петрович вернулся с двумя багажными тележками, Андрею тоже удалось прихватить две, и вот так, обозом, Тюрины въехали в здание международного аэропорта: первую тележку катила мама Люда, вторую Андрей, третью - дядя Сережа, а последнюю, нагруженную выше головы, толкал, упираясь, Иван Петрович. Замыкала шествие "мама-кока", она вела за руку многажды оплаканную ею Анастасию. Запрокинув голову, Настя со страхом глядела на меднотрубчатый потолок. Зал наполнен был гулом, не имевшим отношения к летному полю: казалось, воздух сам подвывает, как в кино, когда зрителей готовят к приближению жуткого чуда.
- Ну, и где тут весы? - остановившись и тыльной стороной кисти руки утирая лоб, спросила Людмила.
Были в ее голосе особые обертоны: что бы она ни промолвила, всем вокруг казалось, что обращаются именно к ним. Для работы в детском абонементе это свойство было очень полезным, но уже для взрослого читательского зала оно не годилось.
И возникший рядом с нею пассажир, мелкорослый мужичок в нарядном золотистом костюме, притормозил свою легкую коляску (там лежали два клетчатых чемоданчика на "молнии" и дорожная дамская сумка), повернул к Людмиле голову и с любезной улыбкой осведомился:
- Простите?
Остроносый и розовокожий, с пышно взбитыми мелкокурчавыми белыми волосами, мужичок произнес это слово, интонируя его не вполне по-русски, да и склад его губ выдавал привычку к иностранному языку. А главное как бесшумно он подкрался, буквально материализовался из пустоты, причем с таким видом, как будто с юных лет следовал по пятам семейства Тюриных... именно так, неназойливо и в то же время настойчиво, обыкновенно действуют британские агенты.
"Начинается", - с удовольствием подумал Андрей. В то, что путь их следования до самой страны назначения будет обозначен цепочкой подсадных агентов и провокаторов, он, конечно, не верил, все это были стариковские страхи, но правила игры в Эндрю Флэйма предполагали кишение агентуры врага.
- До весов еще нужно дойти, - сказал британец, когда Людмила Павловна повторила свой вопрос. - На весы вы повезете только то, что соизволит оставить вам вот эта дама.
И он показал на барьер, за которым у стола с повернутым наискосок интроскопом стояла крупная чернобровая женщина в униформе.
- Как это "соизволит"? - спросила мама Люда. - Какое она имеет право?
- Имеет, сударыня, имеет, - со вздохом ответил ей агент.
Он окинул опытным взором сбившийся в кучу тюринский обоз и, поклонившись Ивану Петровичу, подкатил свою тележку к барьеру. Нарочито небрежно пихнул под интроскоп чемоданчики и, поставив на прилавок свою овальную сумку, приготовился ее расстегнуть. Однако чернобровая таможенница лишь скользнула безразличным взглядом по телеэкрану и, не удостоив сумку вниманием, сказала:
- Проходите.
Золотистые плечики агента едва заметно шевельнулись, и по этому движению облегчения Андрей понял, что агент волновался.
- Ванюшка, - громко зашептала, озираясь, Людмила, - поехали к другому столу.
- А почему? - с недоумением спросил Иван Петрович.
- Да тише ты... - Людмила замахала на него руками. - Дуда волынская! Там мужчина работает. Женщины на таможне очень лютуют.
Многие начитанные люди нетверды в ударениях и перед каким-нибудь "феноменом" пасуют: так или так? Слово "таможня" Людмила произнесла с усилием, чувствовалось, что она борется с мучительным желанием отбить ударение на первом слоге. Это сын ее отучил. "Таможня, да? Тутожня, да? - грозно говорил он. - Только попробуй нас опозорить!"
- В чем дело, граждане? - поторопила их таможенница. - Ставь, паренек, вот сюда.
Вздрогнув от неожиданности, Андрей вопросительно посмотрел на мать. Мама Люда и сама не знала, что делать.
- Ладно, - буркнул Андрей, подхватил первый чемодан, поставил его у подножия интроскопа и, обойдя таможенницу с другой стороны, вытянул шею и взглянул на экран. Там, как и следовало ожидать, появилась путаная рентгенограмма.
- Что здесь такое металлическое? - вглядываясь в мешанину контуров, таможенница нахмурила свои красивые черные брови.
- Н-не знаю... - жалобно проговорила мама Люда, пытаясь прикинуться школьницей. - Кастрюльки, может быть... уже и не помню.
"Врешь, помнишь, - с горестным злорадством подумал Андрей, - у тебя целый каталог. Начинается вранье, начинается мерзость..."
- Откройте, - скомандовала таможенница, и чемодан, вздрогнув, как будто его напугали, выехал из-за стола с телевизором. - Мальчик, не пыхти мне в плечо. Мешаешь работать.
"Вот оно, - весь дрожа, как от восторга, сказал себе Андрей и отступил от прилавка, - вот оно, я же предупреждал! Сочли достойными! Сочли достойными! Сочли достойными!"
Ему казалось, что он кричит эти слова на весь зал, дергаясь и приплясывая под медленно проворачивающимся органным потолком. Если бы он видел со стороны, насколько равнодушно его лицо, насколько замедленны и даже развязны движения, он не поверил бы своим глазам. Здоровый белобрысый парень в дешевом клетчатом пиджаке, презрительно дернув щекой, отошел на два шага и отвернулся... А тот, охваченный пламенем, беснующийся и кричащий от стыда, существовал только в его воображении. Но - существовал, и ему было больно.
Дядя Сережа и мама Люда принялись ставить на конвейер один чемодан за другим.
- Этот откройте, этот тоже откройте, этот тоже, - командовала таможенница и вдруг, раздосадовавшись, воскликнула:
- Нет, это просто безобразие! Открывайте все подряд.
Иван Петрович в растерянности стоял по ту сторону барьера, держа в руках невесть откуда взявшиеся ножницы, ножницы тоже растерянно раскрыли рот.
- Да, да, и веревочку режьте, и веревочку, - сказала таможенница. Не я же буду это делать.
Она вышла из-за своего пульта и направилась к Ивану Петровичу.
Людмила побежала следом.
- Что безобразие? Почему безобразие? - на ходу повторяла она.
- Безобразие вести с собой целый продовольственный склад, - строго ответила ей таможенница. - Вынимайте!
- Это возмутительно! - в отчаянии выкрикнула Людмила. - Это издевательство над пассажирами! Я буду жаловаться!
- Володя, - обратилась чернобровая таможенница к напарнику, невозмутимо стоявшему за соседним телевизором. - Позови начальника смены, гражданочка хочет жаловаться. Будем с рейса снимать.
- Мама! - грубым низким голосом крикнул Андрей. - Перестань! Должно быть, мама Люда и сама поняла, что занимает проигрышную позицию.
- Послушайте, женщина, - тихо сказала она таможеннице, пристиснутые кулачки к груди, - товарищ диспетчер, это ж питание, у нас двое детей, пожалейте!
