Алексей Писемский - Просвещенное время
Препиратов осторожно сдвигает под ней два стула.
ЯВЛЕНИЕ VIII
Входит Эмилий Федорович Гайер, рассвирепелый немец. Он
тоже во фраке и белом галстуке и заметно выпивши. При
входе его хожалый делает под козырек, секретарь
вытягивается. Гайер прямо подходит к директорскому столу
и, сев на кресло, вынимает из кармана большую пачку
акций общества и кладет ее на стол. Рядом с ним
помещается и Дарьялов.
Гайер (не обращая никакого внимания на Дарьялова, встает и с видимым азартом, так что у него щеки даже дрожат, говорит акционерам). Три года, милостивые государи, тому назад я имел честь быть вами избран в директоры! Теперь не хочу оставаться! Я обманут, как болван, как свинья! Господин Дарьялов при начале мне говорил: "Напишите нам проект упрощенного способа выщипки руна из овец!" Я ученый! Я зоолог! Я химик! Я знаю это! Мне, говорит, за то заплатят десять тысяч. Я пишу, проект утверждают, и мне дают не деньгами, а акциями; я иду на биржу, мне там дают за них пять тысяч; я прихожу... "Дайте мне, говорю, остальные деньгами!" - "Подождите, говорят, акции поднимутся, и мы вас выберем в директоры!" Я опять был, милостивые государи (колотя себя в грудь), дурак и свинья великий! Я поверил! Я жду! Иду через год, мне треть за них дают. Иду нынче - ничего! Я вам принес их назад... Заплатите мне деньгами... А не заплатите, я буду иск иметь к господам акционерам!
Препиратов (вдруг вставая и густейшим басом). Требую себе слова!
Дарьялов (качнув ему головой). Разрешаю вам.
Препиратов (сначала откашлянувшись и тем же густым басом). Во всех европейских законодательствах правила для акционерных компаний находятся еще, так сказать, в первичном и начинающем состоянии, так как это явление нового мира, новой цивилизации и новой культуры; но, тем не менее, сколько можно судить по духу всех законоположений, то иски от частных лиц могут быть обращаемы только к запасному капиталу общества или к его имуществу, но никак не к имуществу акционеров! (Поворачивается и снова садится на свое место.)
Гайер (еще более раздраженным голосом). Я знаю-с... Я вот его предъявлю к господину Дарьялову; а теперь говорю: не хочу быть директором больше, и вот вам акции и бумаги все! (Пихает лежащие на столе бумаги и акции.) Я ухожу! (Встает с кресел и садится на одном из стульев в рядах акционеров.)
Абдул-Ага (ему). Ты, барина, не пошвыривай очень! Это там ваши с ним дела.
Гайер (в окончательном азарте). Да, мои дела!.. Я имею дела! Я у Прохора Прохорыча на пять миллионов заводом правлю... Мне за каждую минуту жалованье платят!
Абдул-Ага. Это дай те бог и больше того! (Дарьялову.) Читай-ка нам, барина, лучше про наши-то дела.
Дарьялов (весь красный, встает и начинает говорить совершенно дрожащим голосом). Милостивые государи! К великому моему прискорбию, действительно я должен заявить почтенным членам собрания, что дела нашего общества находятся в критическом, или, точнее сказать, отчаянном положении. Единственным средством к поправке их или, по крайней мере, к некоторой поддержке цены на акции... это, как я полагал бы с своей стороны... если бы собрание мне разрешило выдать хоть три процента дивиденда из запасного капитала общества, который, не могу скрыть, таким образом иссякнет весь.
Прихвоснев (подмигнув своей партии и встав). Господин директор, я просил бы вас настоящее ваше предложение голосовать, чтоб узнать мнение большинства.
В это время встает Безхов-Муритский,
все что-то писавший и считавший на бумажке.
Безхов-Муритский (останавливая движением руки Прихвоснева). Позвольте-с, я еще прежде желаю говорить! (Подносит исписанную им бумажку к самому почти глазу своему, который у него немножко еще видит, и, слегка потрясывая головой, обращается к Дарьялову.) Три процента дивиденда, я сосчитал, на все акции общества составят семьдесят тысяч! Так?
Дарьялов. Вероятно, так.
Безхов-Муритский (продолжая смотреть в бумажку). В отчете же прошлого года вы печатали, что запасного капитала у нас двести тысяч. Куда же сто тридцать уплыло? (Обращаясь уже к товарищам своим и лукаво им подмигнув единственно видящим глазом.) Так? Куда?..
Те (оба в один голос). Да! Куда?
Дарьялов. Вы не дали мне договорить; я сейчас хотел объяснить, что деньги эти издержаны мной по случаю ужасных несчастий, постигших прошедший год наше предприятие: у нас сгорел завод и все хозяйственные при нем учреждения.
Гайер (гордо державший ногу на ноге и с каким-то презрением слушавший Дарьялова). Врете! Это не несчастье; завод был застрахован. Это еще польза обществу.
Дарьялов. Он застрахован был в весьма маленькой сумме.
Гайер. Врете, в большой! Я-то уж это знаю.
Дарьялов (только при этом пожимает плечами и снова продолжает свою речь). Потом недостача шерсти! А между тем я исполнял контракты и, чтобы не подвергаться взысканию неустоек, должен был шерсть перекупать из вторых и из третьих рук.
Безхов-Муритский (все еще стоявший на ногах и державший ухо по направлению к Дарьялову). Отчего же вы при таких несчастьях не созвали собрания, не заявили их и не испросили на ваши действия согласия общества?
Дарьялов. Я не мог этого сделать потому, что встретил их на месте, в степи, в орде кочующей.
Абдул-Ага (вставая). Э, полно, барина, на степь-то воротить! Степь тут ни при чем! Ты вон в писулечках своих... читали мне в трактире... пишешь, что у тебя шерсти не хватило и овцы переколели. Сколько их у тебя колело?
Дарьялов. Сто тысяч.
Абдул-Ага. Много это, много! Верно ли ты сосчитал?
Дарьялов. Верно! Я сам два раза заболевал этой ужасной болезнью. (Показывая на свою руку.) Вон следы выжигов.
Абдул-Ага. Да хранит тя бог! Сколько же ты продал овцы мулле? (Обращаясь к мулле.) Агей Оглыч, сколько ты компанейской овцы купил?
Мулла (вставая). Компанейска овца мы купили пятьдесят тысяч.
Дарьялов. Вы могли и сто тысяч купить на базаре.
Мулла. Нет, вся компанейска овца была начисто.
Абдул-Ага (мулле). Кажи-ка шкурку-то, что привез.
Мулла (вынимая из-под полы халата овечью шкурку и поднимая ее на глаза всех акционеров). Это тавро компанейское.
Дарьялов (совершенно растерявшись). Но может быть, и не компанейское!
Абдул-Ага. Кажи тавро правленское - сличим.
Дарьялов. Правленское тавро затеряно.
Гайер. Покажите мне шкурку.
Ему показывают ее.
Гайер. Компанейское тавро.
Абдул-Ага (Дарьялову). Так, барина, честные господа не делают.
Дарьялов (выйдя, наконец, из себя). Позвольте, господа, что такое: следствие, что ли, здесь надо мной производят, или я председательствую в собрании? Я желаю голосовать вопрос: угодно ли собранию разрешить выдачу дивиденда из запасного капитала или нет? Кто разрешает, тот встанет.
Прихвоснев и вся его партия мгновенно встают.
Безхов-Муритский (взглянув на вставших акционеров). Мы ихняго вставанья слушаться не будем. (Дарьялову.) Вон кучеров-то ваших нагнали! Я слеп, да вижу: он у меня сначала жил и к вам перешел, подтасовщик вы этакий и жулик!
Дарьялов. Вы не смеете мне так говорить!
Безхов-Муритский. Говорить я и не буду! А я вас палкой буду бить! (Стукает палкой своей об пол и затем обращается к товарищам своим, тоже вскочившим на ноги.) Палками его надо бить!
Те (хватаясь за кинжалы). Мы вас палками и кинжалами будем бить!
Дарьялов. Кинжалами я вам не позволю бить! Эй, хожалый, шумят здесь!
Хожалый (входя). Господа, кричать не велено!
Безхов-Муритский. Я буду кричать! Он наши деньги все разворовал!
Дарьялов. Денег ваших я не разворовывал: я сам нищий! А когда вы так бесчинствуете, я закрываю собрание! (Встает и идет к дверям во внутренние комнаты.)
Все армяне (следуя за ним). Нет, погоди! Мы тебя палками будем бить!
Хожалый (растопыривая пред ними руки). Позвольте, господа, шуметь и буянить нельзя!
Все армяне (в один голос). Мы будем буянить!
Дарьялов в это время скрывается за дверь, а хожалый
становится для защиты ее спиной к ней. Начинается
всеобщий шум.
Трухина (подойдя к Софье Михайловне). Вы теперича, говорят, супруга ихняя! Вы им должны сказать, пошто же они нам этакие подлости делают.
Софья Михайловна (все время с большим волнением следившая за ходом собрания и по временам почти страстно взглядывавшая на Аматурова, встав, наконец). Ничего я не знаю! (Аматурову.) Аполлон Алексеич, спасите меня!
Аматуров (тоже вставая). Пойдемте.
Абдул-Ага (показывая армянам на Софью Михайловну). Хоть бы барыньку-то маненько аманаткой задержать!
Аматуров (поднимая кулак). Убью всякого, кто подойдет ко мне!
Прихвоснев (тоже охраняя Софью Михайловну). Так, господа, поступать с дамой нельзя-с! Нельзя!..
Оба они уводят ее в ту же дверь, в которую скрылся и
Дарьялов. Шум еще более усиливается; одновременно армяне
схватываются с Прихвосневым.
Прихвоснев (им кричит). Мало ли, господа, с кем может быть несчастье: пожар... сибирская язва!
