Александр Найденов - Мой венок
неприятное состояло в том, что он, Виталий Юлианович, представлял собою часть этого непонятного чудовища и при огромном своем желании, все-таки не в состоянии был от него отделиться. Все чувства и все эмоции зверя проникали сквозь ясновидящего и делались его собственными чувствами и эмоциями. Они заполоняли его, и только в те мгновения, когда они ослабевали, в Виталии Юлиановиче проявлялись человеческие ощущения - в основном, отвращение, возбуждение и страх. Заглушив своими укусами ноющую боль от укусов насекомых, зверь - и одновременно он же и человек мало-помалу успокоился и осмотрелся по сторонам.
Он сидел в конце пещеры, небольшая брешь вдалеке была окрашена светом начинающегося утра, вокруг на каменном полу, покрытом слоем грязи, лежали вповалку скорченные большие тела, слышалось с разных сторон похрапывание, сопение и приглушенные стоны. Воздух в яме скопился вонючий, спертый - Виталию Юлиановичу очень захотелось пить. Зная, где он может найти воду, Соколов перевернулся на четвереньки и поднялся на ноги.
У Виталия Юлиановича теперь было другое тело: гораздо мускулистее и шире в плечах. После нескольких осторожных шагов, Соколов понял, что у него сильно болит колено левой ноги, болит так, что на левую ногу он почти не может приступать. Экстрасенс остановился и положил на колено свою длинную руку - для этого ему не пришлось даже нагибаться: он и так шел, словно прихваченный ревматизмом. Колено было опухшим, размером с голову взрослого человека, и тоже, к удивлению Виталия Юлиановича, обросло жесткой шкурой. Наконец, доковыляв на двух руках и на правой ноге до дыры, Соколов вытянул себя за крайний камень из пещеры наружу.
Два косматых чудовища, отдаленно напоминающие людей, дежурили возле лаза в логовище и с ненавистью посмотрели на Виталия Юлиановича. От их взгляда тоскливо сделалось в груди у ясновидящего. Он потащился по оброшенной траве, сел в стороне от них, прислонившись спиной к сосне, и стал слушать звуки и втягивать запахи.
Очевидно, никакой опасности не было, потому что Соколов поднялся на четвереньки и поплелся дальше.
Пещера, в которой жили питекантропы, находилась на склоне невысокой горы. Пробравшись по прозрачному сосновому лесу к ее подножию, Соколов нашел родник. Почва около ручья была утоптана племенем. Виталий Юлианович наклонился к воде, погрузил в нее свои мохнатые мускулистые щеки и, отфыркиваясь, начал всасывать жидкость. Утолив жажду, он вдруг почувствовал давний, ставший уже привычным голод. Надеясь подобрать какие-нибудь отбросы, животное побрело наискось вверх по склону.
Нора племени осталась в стороне и ниже по уровню. Дойдя до скалистого утеса, ясновидящий стал нюхать землю, отыскивая пищу. Здесь была яма, в которой питекантропы держали пойманных зверей - больной Виталий Юлианович разыскивал остатки корма, который обычно кидали плененным.
Ему на этот раз не повезло. Он нашел только раскрошенный мосел и поглодал эти сухие косточки, однако спазмы в животе ими нисколько не унял. Тогда он начал искать коренья, разрывать дерн и, набредя на молодую сосенку, объел ее свежие побеги.
Питекантроп был беспокоен и раздосадован: он очень хорошо помнил, где он мог бы найти для себя вкусную еду, но не смел ее тронуть. Кое-как наевшись, он сел отдохнуть возле ямы. В глубине ямы что-то зашевелилось, Виталий Юлианович лег на живот и поглядел туда. Счастье уже давно отвернулось от племени. В яме находился самый жалкий улов, который только можно было придумать. На дне сидел, сжавшись в комочек, маленький питекантропчик. Он был очень похож на тех двух зверей, которых Соколов недавно встретил у входа. Несмотря на младенческий возраст, тело и морда у него были покрыты шерстью, лоб был скошен, челюсти вытянуты вперед. Пленник поднял голову и взглянул вверх. Выражение его глаз поразило Виталия Юлиановича: он привык видеть ожесточенность в таких глазах, сверкавших на него из-под меха, и в последнее время очень боялся их. Эти же глаза на него смотрели с тоскливой мольбою.
Инвалид отслонился от обрыва и сел, прислушиваясь к тому, что делалось у него на сердце и что-то словно соображая. Неожиданно он поднялся на искалеченные ноги, взял с земли тонкую лесину и опустил конец ее в яму. Разные чувства боролись в звере, когда он это проделал. Расчетливый Виталий Юлианович, поселившийся в нем, кричал ему изо всех сил так не поступать, но голос экстрасенса заглушал и топил удовлетворенный чем-то рык питекантропа. Мальчишка, сидевший в ловушке, быстро выбрался по стволу, и не оглядываясь на своего спасителя, бросился со всех ног от ямы. Он стал уже еле виден между деревьями, когда Соколов услыхал у себя за спиной ярый вскрик, кто-то его пихнул в плечо, и он повалился. Падая, он увидел старую самку, с которой он долго жил. Она перепрыгнула через него и побежала догонять ребенка. Питекантроп вытянул свою руку, чтобы ее зацепить, но уже не достал, тогда он вскочил и, преодолевая сильнейшую боль, начал бежать за ней следом. Его охватила паника от мысли, что старуха поймает детеныша, он на мгновение вспомнил его умоляющие глаза, представил, что с ним может стать и жалость вдруг отозвалась в нем такой мукой, что обезьяна задохнулась и потеряла сознание.
- Надо же, какая блажь пришла в голову,- сказал Виталий Юлианович и вздохнул,- Я не понимаю, почему этот опыт мне не удался - такого со мной еще не было.- Он выглядел удрученным.- Давайте еще один раз повторим,- попросил он.- Я уверен, что на этот раз все будет нормально.
Ясновидящему так хотелось доказать свой класс, что он даже еще не успокоившись от пережитых впечатлений, снова сел напротив черепа и стал на него глядеть. Я подумал, что опять может произойти какая-нибудь неожиданность и не отходил от Виталия Юлиановича.
Через пятнадцать минут экстрасенс отвел глаза и растерянно посмотрел на меня.
- Опять были какие-то обезьяны,- обескураженно произнес он, и на мою настойчивую просьбу неохотно рассказал мне следующее.
Он испытал опять пробуждение в пещере, увидел двух сторожей у лаза, снова он высвободил ребенка и опять перепрыгивала через него старая самка, гонясь за питекантропом, и он терял сознание. Затем он увидел себя уже сидящим в пещере. С треском горел костер из сухих веток, от чего дыма было мало, но было жарко. Впрочем, близко к костру ему не дали подсесть, и он жался возле стены, с завистью и обидой посматривая на сидевших у огня женщин и детей. Все мужчины ушли на охоту, остался лишь бесполезный калека Виталий Юлианович, питекантропихи озлоб- ленно щерились на него и не подпускали к еде. Старая самка, давняя жена питекантропа, которого из себя представлял Соколов, находилась неподалеку от него. Виталий Юлианович посмотрел на нее и к своему изумлению поймал на себе ее взгляд, не дикий и злой, но почти как у того затравленного ребенка. Этот взгляд говорил ему то, что он и сам хорошо знал: - Ты отпустил нашу единственную добычу. Знаешь, что это для тебя будет значить, если охотники снова придут сегодня пустые? Ты окажешься на его месте.
Больной питекантроп вдруг понял, почему он так часто предпочитал эту женщину, когда был здоров и силен, хотя рядом всегда было много молодых и алчущих, чтобы он поделился с ними дичью.
Виталий Юлианович и его жена долго смотрели, печальные, друг на друга, и потом отвели глаза. На этом видение экстрасенса закончилось.
- Что-то нынче ничего путного не выходит,- сказал Соколов и неуверенно добавил,- если вы не против, давайте не будем это записывать в протокол.
Я поглядел на его помятый, разъерошенный вид и ответил: Как хотите,мне ей-богу, не хотелось сегодня иметь с ним объяснения о моем подлоге.
Написав эти строки, я должен в очередной раз извиниться перед Виталием Юлиановичем Соколовым и подтвердить: после этого сеанса я для себя однозначно решил, что Виталий Юлианович - ясновидящий и ни в коем случае не мошенник. К сожалению, все, о чем мне рассказал в последнюю встречу экстрасенс, проверить никак нельзя, однако на кое-какие мысли он все же навел, подтвердил мне то, о чем я и сам уже понемногу догадывался. Древним людям, чтобы выжить в стае зверей в то жестокое время, нужно было иметь друг к другу много доброты. Сострадание - безусловно, было сильнейшим чувством, только от таких эмоций можно впасть в обморок. В наши времена осталось этих чувств два: боль и страх - о чем верно говорил ясновидящий. Несколько раз я видел, как люди падали в обморок от страха, от боли я однажды терял сознание сам. Если верить старинным писателям, то еще в прошлом веке было третье такое чувство - любовь, теперь же от любви ни одна, даже самая нежная барышня не свалится в обморок, можно заключить, что эта способность у людей отмирает. То же самое, очевидно, произошло с состраданием, только гораздо раньше. Питекантропу, превращающемуся в человека, нужно, наверное, было иметь этих мощных чувств много, как птенцу необходима бывает мозоль на клюве, чтобы продолбиться на свет. Когда же звери стали людьми - лишнее с них начало осыпаться: видимо, ни во что лучшее люди развиваться не собираются. Мельчают способности и души и тела - и сила, и все чувства тела: слух, обоняние, вкус; слабеет воображение, память, редкостью становятся честность и доброта. Для своего собственного сохранения человеку достаточно, конечно, одного эгоизма - он же подскажет и породит то, что в любом конкретном случае будет выгодно: страх, или жестокость, или желание нравиться, или сделать добро,- все, что угодно, но все - только лишь из расчета. Если это так - то зачем же мне-то мучаться? Наша профессия невольно подталкивает нас к ощущению жалости, ее очень скоро накапливается столько, что душа ее уже не может вместить. Это мучительнейшее чувство. Бывает разная жалость. У слабых женщин с тонкими лицами - это скорее, скука, тоска. Жалость для меня - это сопротивление, схватка.
