Михаил Волохов - Непорочное зачатие
Она. Какая в Москве Эйфельная башня, Федя? Ты совсем одичал с запоя-то хранцузского заебливческого.
Он. Ну ты, блядь, Аглая Родионовна, на хуй - а памятник этому арапчонку черножопому Александру Сергечу на Пушкинской площади тоща как же - Пушкин который, еб твою?
Она. Это, что ль, ебарь первый при царе гороховом был который?
Он. Ну так чумазый - чумной блядун-то, на хуй. Я на лавочке там супротив сидел, пизду одну ждал. Тебя с Воронежа - царевну блядическую. Ты, сука, тогда задинамила свиданку, щипачка, лярва, сука нотная. С полкашем, паханом с Афгана, баралась за тугрики. А тут откуда ни возьмись негр из-под земли в дупелину окосевший, мокрота не растертая, вылупился. На Расею-кинотеатр зенками дрочится, а хуем, в пизду, и жопой, блядь, ссыт и серет на Пушкина, на хуй. С птичек, сука, пример спиздил, что чердак Пушкину весь засерели гуленьки-голубки-воробышки, на хуй. В птичку негр решил обратиться, а меня хуй наебешь, на хуй. Народ столпился - не ропщет народ, сука, живому негру, Пушкину монумент свой обсирающему, сочувствует, на хуй. Да я б тоже промолчал, на хуй, да в мозгах-то моих сивушных Пукин - ебарь, сука, царский у меня с совдепельскими, сука, ебарями царскими - с Есениным и Высоцким всю дорогу, сука, ассоциируется. Это ж, блядь, как Пушкин не смог управиться с Дантесом, гондоном-то ненашенским по Наталью Николаевну, сука, тезку твою блядовитую так же и Дункан с Влади ебарей-то нашенских Сержа с Владимиром к гондонам ненашенским, с усами гондонам-то привьючили - у них и порушилось с Россией матерное кровообращение. Ты, бля, день не дай русскому человеку поматериться, другой день не дай, но на третий день он или с ума сбрыкнется, или с собой покончит, или тебя придушит, Дездемону, на хуй - не вечное наше терпение жидовское русское, блядь, мой хуй, ебать тебя, колотить, мать, сука, твою напополам. И вот когда Есенина с Высоцким в лице Пушкина лже, сука, Пушкин гондон усатый, ненашенский говном самогонным черным, в натуре черным, сука, засрать сповадился, тут мое терпение интернациональное пиздой накрывается. Блядь, толпа собралась наблюдательная. Мент, сука, толпу глазом-ватерпасом прощупывать начал - зачинщиков выявлять мероприятия в защиту сранья птичьего. Я говорю, разуй зенки, мент, ты че, за вальдшнепа его принимаешь - это ж, блядь, рябчик, в пизду датый хронически, блядь. Тебе показать, как рябчиков самогонных надо разделывать, гондонов усатых хуем реактивным нашенским. Дает добро мент инициативе частной, сука. Подхожу к негру, а он, Кашей, тут же в белого, альбиносного негритоса превращается.
Она. Я ему: "Здорово, бледный рябчик, Пушкин самогонный, чай, ты свой памятник обсираешь - это тебе не с дерева пальмы, с памятника-то слезать, посрать, сука. Ни хуя не частный памятник - в семнадцатом году национализирован, сука, народом, блядь. А на народ свой национализированный даже Иоська с Берией при народе-то срать береглись, сука, Матросов ты, блядь, камикадзе". А он мне: "Не учи отца пизду штопорить, вчерась жинке Верке мочевой пузырь локтем проверил, закочурилась ведьма, на кухне холодная вонючая лежит с венами консервной банкой крышкой шпротами покромсатыми - и ни хуя, три дня с половиною уже не воскресает! Ну не могу же я, друг, на этой кухоньке хоть и за ее царство ежкино водочкою чаюшничать да шпротами прошлогодними с этой банки закусывать! В холодильник в "Юрюзань", даже если покрошить по кусочкам, все равно не влезает". В мой огород бульник, блядь, закидывает. "Понимаешь, друг, не будет, - говорит, - рублишка до завтра, усрусь - верну, на хуй, друг". "Ты, бля, - говорю, - рябчик, лох, у Пушкина еще с Володькой-Сережкой, сбадяж рублишко до того свету камнестического - к жинке, на хуй". Да, блядь, Володька из гроба поднялся, пошарил в штанах, рублишко подкинул. Сержу Дункан воскресить надо, заебала его Дункан на том свете в доску, на хуй. Со всеми бывшими блядьми есенинскими союзный договор подписала, валюты никому не дает, а газ, на хуй, под свои чертовские котлы только на сожжение под кабачек отпускает. Температура, говорит там, на хуй, ебанет так ебанет - вся Европа с Америкой пиздой накроется. Не, у Сережки есть рублишки, только он их, на хуй, на валютку меняет. А у меня хуй в кармане когда валюта ночевала. А Пушкин барским жестом - разрешаю тебе открыть сортир округ мене валютненький - лавы честняцким трудиком нажить, памятник у государства мне обратно в частную собственность выкупить. С Сережкой, на хуй, на рублишки бумагу нарезанную, если ты еще мудак, поменяешься. Ща первую пробу говна и отсираю, на хуй, для закладки фундамента. Не, ну я Пушкина прошу подтвердить слова для резюме, на хуй. А Пушкин немотствует задумчиво. "Что-то, - говорю, в сортир луканулись делишки твои, повязли ласты, на хуй, белый негр генерал в обете молчания, на хуй, Пушкин, вечного. Но телеграммку от Пушкина масленка, пульку свинечную в гондона Дантеса усатого ненашенского получите срочную на предъявителя, на хуй, за всех, сука, девочек, гондонами попорченных". Ну и хрясь ему левой ступней свинечной по челюстяге, как шлагбаумом - инвалидом одиноким, сука. Он на корячки - трупом, гад. Но смотрю, каракатица, через пару секунд опять шевелится. "Ну тогда и распишитесь за телеграммку, сука, на хуй!!!" Беру за сопатку этого живчика и в его же дерьмо будкой раз десять с нажимчиком макаю, блядь, сука!"
Он. Вооо!!! Умеешь, когда хочешь!
Она. И по затылку еще как прихлобучу, блядь, каблуком керзушным печатным он, бля, и замер в своей телеграмме печатью сургучной вечной.
Он. По стойке "смирно" народ стоял. Гладиатором, Высоцким после Гамлета выходил из толпы народной. Богом причастившийся, Христом воскресшим на небо блаженным свеженьким отчаливал, сука, Маратом - с хуем в чужой жопе в монументе граненом, на века, сука, будущие, на хуй, мне обосравшиеся, застывшим.
Она. В твоей жопе, с твоим хуем и я бы не прочь в монументе застыть, падла-невестушка! (Обнимает его.)
Он (нервически отстраняется). Тебя, блатнячка, специально заслали в Париж меня вычислить и шпокнуть, на хуй. Завязать вору не даете, шакалы!!! Ни хуя, голощелка, у тебя такой подвиг с паханом не зажарится, на хуй!!! (Бьет "кондо" по кровати.) До скоченения отметелю, сука! А потом мертвую ебать в жопу буду. Хуй у тебя свой оторву и оторванным хуем жопельник закобелю, сука!
Она. Не стоит хуй оторванный - что ты такую хуйню пиздишь, педрила! (Бьет его по почкам.)
Он. Ух ты и... Ух ты и... Это называется родная сестренка в Парижик по приглашению за шмотками приехала - братишку родненького за серебренники, рыжье, сука, грохнуть, с гебешниками церковными партейными сблатовалась, дешевка.
Она. Да на хуй мне ваньки твои, вертухаи, сьебались - здоровье на вас переводить, гумозников.
Он. Сколько им, легавым, здесь людей замусорил - каких пород, сука, генных ваших благородий, на хуй. А теперь вот им тут не нужен стал мокрушник ударный - камнестического труда и режима, сука, мокрушник мертвый. Не тех, говорят, стал отоваривать по своей ебической инициативе тварящеской - не тех сексотов, сука. Ну девяносто-то одного шибздика я им, как ндравилось, по ксиве впесочил, на хуй. Но апосля-то девяносто первого чей-то, Мань, надрыв какой-то в душе приключился - хуй поймешь мой хуй лысый, Маруха-горюха. (К иконе.) В Бога, сука, на цифире этой черной магической уверовал: в Отца, Сына и Святаго Духа, хуй мой, сука, без бля, на хуй. И когда прихуячиваю теперь какого разъебая смуглого, сука - вера, мать, сука, моя светлая пуще становится. Бог мне теперь на кого святым перстом кажет, того и заделываю, на хуй, для ресторана китайского. По цене собак и кошек человечинку у нас чурки скупают - по дешевке, сука. Раз, блядь, блюдом готовым угостили повара. У нас в духовке куда вкуснее негры получаются.
Она. А раз мы им китайца одного предложили.
Он. С потрохами китайца китайцы оприходовали. У них там, мать, сколько китайцев развелось-то, на хуй, только себя, в пизду, и жрут. Там же у них, на хуй, та же система, блядь, священного камнемизма: кто камень бросает, тот без греха. А бросают все. Все безгрешны, кроме Сталина-отца, учителя, Мао-цзе-дуна-солнышка. А у меня, на хуй: семь камней - Свет, тринадцать камней - Тьма, а при множении девяносто один труп делают. А дальше Бог Царь, Бог Отец и Бог Президент, на хуй. С последним негром сто сорок девять жареных душ, на хуй, было. Сегодня поджидаем негра юбилейного. А денег нет, на хуй, даже на питание детское, сука, с профессией этой от Бога, на хуй, дарованной. Нет денюжки, шалавка-Манечка!!! Дороже надо китайцам-ламаистам мясо сторговывать. А дороже-то не берут - на крючке заложненском еще, подлецы, держат. Нет официяльного закона в подлунном мире в розницу торговать человечинкой. Нет, президенту можно, на хуй, для чести и достоинства молочную солдатчинку замясорубить. А в розницу частным образом - высшей меры наказания у президента мясорубка имеется. Все в руках Бога Президента. Блядь, хоть здесь во Франции вышку наконец-то отменили, мать. А мне, на хуй, убивать надоело. Заебался в гармошку духовно и физически убивать, Маня, блядь!!! Царство-то небесное когда еще будет, на хуй? Да никогда его, на хуй, в пизду, не будет - даже ада не будет, на хуй!!! Сереженька! (Плачет. Обнимает коляску - плач младенца.) Вот кто меня понимает только: сынишка мой Сереженька. (Плачет. Отходит от коляски - плач младенца прекращается.) Только Сереженька - сынишка наш, меня понимает, Машенька! (Плачет.)
