Светлана Петрова - Слушайте птиц на рассвете
велели - и все. Ничего, сказали, особенного у вас не находим, последствие контузии, но жизни не угрожает. Бюллетень на две недели дали, Мацесту назначили, благо источник местный.
Здание мацестинских ванн - на другой стороне реки, в двух шагах, только через висячий мостик перейти. Когда медицина была советской и, соответственно, бесплатной, мацесту принимали все, кому не лень, даже если и не нужно, - для профилактики. Помогало или нет - трудно сказать, потому что врачи обещали эффект потом и советовали приезжать на курорт каждый год, тогда, мол, польза будет наверняка. Однако профсоюзные путевки несколько раз кряду кому ж дадут, а потому и проверить обещания врачей не удавалось. Но все равно люди оставались довольны диковинными процедурами, отдыхали после ванн на лавочках возле лечебного корпуса положенные полчаса, весело перебрасываясь шутками и пованивая сероводородом.
Теперь у здания Мацесты - тишина и запустение, удовольствие стало слишком дорогим. Если сложить стоимость курса лежания в проржавевших корытах, плату за жилье в частном секторе и проезд до Сочи, сумма выходила внушительная, сравнимая с ценой путевки в Турцию или Египет, и те, у кого такие деньги водились, именно туда и ездили, поэтому Мацеста хирела на глазах, а в вестибюле торговали турецким же ширпотребом.
Арсению ванны не помогли, но в инвалидности медкомиссия ему отказала: мол, руки-ноги есть - и без головы на кусок хлеба заработать сможешь, зачем тебе, необразованному, голова. После войны с бывшими солдатами, которых были миллионы, не нянчились, и пенсию они получали грошовую. Аня такой несправедливости пережить не могла, поехала в Сочи, рассказать горе-экспертам, как Сенечка мучается, плачет ночами от боли, как мужской силы в тридцать лет лишился. С трудом пробилась в кабинет через очередь. Сидят в медкомиссии три мужика, главный - молодой, гладкий, пороху, точно, не нюхал, на лице брезгливость - ходят тут всякие! Аня в скучные глаза врача заглянула и стушевалась: такому про чужое горе рассказывать бесполезно. Может, и отольются ему на том свете слезы несчастных, да только какой прок.
Работу Сеня оставил, днем, пока жена трудилась, присматривал за сыном. Жили втроем на Анину зарплату, и пришлось ей взять полторы ставки, а по выходным дежурство в медпункте на пляже, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Одно хорошо - так уставала, что некогда было тосковать о мужских ласках. Оттрубит в больнице двенадцать часов, придет и брякнется в постель чуть не замертво, даже есть не хотелось.
Пока Сеня болел, ее женская сущность словно спала и ни о чем не просила. Почувствовала Анна Васильевна зов плоти только после смерти мужа, когда немного пришла в себя. У самой запросы небольшие, одной ставки хватает, сын - военный, о нем государство заботится, появилось у вдовы свободное время, а с ним возратились и желания, потому в сорок лет она спуталась с лодочником. Это теперь фигура у нее расплылась от дешевой еды, тело стало рыхлым, как кислое тесто, а кожа, несмотря на полноту, местами провисла. Волосы, когда-то роскошные, которые так любил расчесывать и перебирать руками Сенечка, потускнели и сделались жидкими. А тогда она выглядела еще очень даже ничего, нравилась многим и замуж звали, но замуж Аня не хотела.
Лодочник был мужчина деловой. В восемь вечера, точно по расписанию, закрывал на замок пляжную калитку, затаскивал в ангар морские велосипеды, пластмассовые плоскодонки, надувные бананы, аккуратно стелил в углу на топчане линялое санаторное одеяло из байки и кричал через пустой пляж:
- Нюся, давай! Все готово.
Лодочник всегда встречался с нею два раза в неделю, потому что она дежурила сутки через двое. Если же кого подменяла и являлась на работу в другие дни, он ее никогда не звал - во всем любил порядок. Они никогда не разговаривали, но иногда сидели рядом на пустом пляже, плечом к плечу, и подолгу смотрели на движение волн, без устали облизывающих гальку, и каждый думал о своем, а может, и друг о друге. Анну Васильевну такие отношения устраивали: никакой мороки, выяснения отношений, ревности, мужчина крепкий, чистый и ходить далеко не надо. Можно ведь нарваться на заразного или извращенца, а лодочник женат, она его жену как-то видела с ним в гастрономе - худющая и бледная, вот ему и не хватает. Природе не объяснишь, природа своего требует. Потому и в жизни Анны Васильевны лодочник случился. И хорошо. И Сеня тут ни при чем. Лодочник - мужчина, а Сенечка - муж. Она помнила, как от мужа не только тело - душа пела. Видно, такое бывает только один раз за всю жизнь.
Так она Сенечку любила, так жалела! Все деньги на него тратила, особенно много требовалось лекарств, белья, овощей и фруктов. Она совсем не покупала себе новой одежды - юг, можно малым обойтись, а на работе спасал белый халат. Никогда у нее не было никаких украшений, даже колечка простенького, серебряного, или сережек, но Аня от этого не страдала, вот только печалилась, что не имела возможности хоть изредка побаловать себя копченой грудинкой, к которой всегда питала чувственную страсть. На рынке торговый ряд, где продавали копчености, обходила стороной, от этого запаха ей становилось дурно, и однажды она пришла к выводу, что если бы могла продать свое тело, чтобы раз и навсегда покончить с нищетой, то сделала бы это.
Муж ел жадно, много, не толстея. Когда он чавкал и клал в рот больше, чем мог проглотить, на стол, на грудь, обвязанную салфеткой, падала еда. Аня не сердилась - бедный, бедный, как его болезнь изуродовала. И в характере Арсения, от рождения доброго и незлобивого, тоже появилась брешь - он стал завидовать чужому здоровью. Ночами, когда крутило позвоночник, выламывало виски, а в ушах стоял грохот низвергающихся водопадов, Сеня пытался представить свои довоенные ощущения. Он помнил синее алтайское небо, вкус горной воды и диких ягод, помнил, как гонял с ребятами во дворе мяч, как больно выкручивал ему уши директор интерната, но, что значит быть здоровым, он не помнил, и это рождало в нем смертную тоску и зависть.
Очень редко, если уж сильно припекало, Аня брала для себя в аптеке какие-нибудь таблетки попроще и подешевле.
- Ты что за лекарство пьешь? - подозрительно спрашивал жену Арсений.
- Так, ерунда, аллохол, от печени, а это сода от изжоги.
- Может, мне попробовать?
- Ты свои горстями пьешь.
- Но ведь не помогает.
- Зато и хуже не становится, - лукавила Аня.
- Правда?
- Ну, конечно.
Он как будто успокаивался, но потом потихоньку таскал у нее таблетки и жадно глотал. Аня делала вид, что не замечает. Чтобы Сене было легче, рассказывала ему, что болит у нее или какой плохой, с перерывами случился сон. Муж радостно удивлялся:
- Как это? Ты же совсем молодая, здоровая.
- Ну, во-первых, старше тебя на целых четыре года, а во-вторых, все-таки и в болотах мокла, и в окопах валялась - не все за штабным столом. Вон, ноги изуродовала, рожей заболела.
Сеня удовлетворенно кивал - и то правда, не он один пострадал. Хотя Аню жалко, но она переможется, она крепкая.
Крепкая, но не стальная же. Вот и язва желудка, долго дремавшая, открылась, да с такой болью, что пополам сгибала. Конечно, ест кое-как - на ходу и всухомятку, но главное, как сказал врач, нервное истощение виновато. И правда, стала она уставать, лишь немного полегче на душе сделалось, когда сына в военное училище отправила. Взяли без разговоров: мать - фронтовичка, орденами награждена. Хоть и помогал ей мальчик по дому и за отцом ухаживать, но надо ребенку в нормальной обстановке расти, специальность иметь.
Однажды, придя с работы, Аня застала мужа в постели, а еду - нетронутой на кухне. Сенечка уже давно по улице ходил с чужой помощью, но по квартире кое-как сам передвигался.
Она и сказала строго, чтобы поддерживать в больном чувство ответственности за свою жизнь:
- Ты почему, лежебока, валяешься, не умывался, не ел?
- Мамочка, я, кажется, обкакался, - смущенно ответил Сеня, - а с кроватки встать не могу, ножки не держат.
Аня не зря десять лет в больнице проработала, поняла сразу - вот оно, настигло-таки! Значит, осталось недолго. Подумала: "Бедный ты мой, бедный, за что тебе такая лихая судьба!"
Уходил Сенечка тяжело. Нижняя половина тела отнялась напрочь, спать он перестал и всю ночь скрипел зубами от боли, а если впадал в обморочную дремоту, то начинал кричать в голос. Аня взяла отпуск и сидела возле мужа неотлучно, обтирала горячими полотенцами, ежедневно меняла простыни, кипятила подгузники, поила соком, читала вслух сказки.
Через две недели Сеня сказал:
- Я больше не хочу тебя мучить.
И отказался есть.
Сначала она его уговаривала, потом перестала: человек сам знает, что ему надо.
Перед самым концом боль отпустила и лицо его просветлело.
- Я умираю, - тихо и с удивлением сказал он.
Аня обняла мужнину голову и так просидела всю ночь. Спина у нее разнылась, ноги затекли, но положения она не изменила.
