Руслан Смоpодинов - Марья
... Иван лежал на траве. Почувствовав на лице холод, он с трудом приоткрыл заплывшие глаза. В безоблачном небе висели звезды, из которых одну Иван отметил сразу: это его звезда, она наконец-то зажглась.
Марья влажной ветошью вытирала его лицо от крови. Она уже не плакала. Ее слезы похоронили себя в ночной траве.
- Уже стемнело, - утвердительно сказал Иван и поспешно сел. Но в тот же миг резкая боль сковала тело.
- У-у-у, - сквозь зубы простонал он.
- Тебе очень больно?
Марья смотрела на него с таким сочувствием, что Иван невольно отвернулся. Такой же взгляд, полный боли, он видел раз в жизни. Еще в отрочестве из-за какой-то мелочи он ударил соседскую девчонку. Нет, она не убежала, не закричала. Она стояла и, сдерживая слезы, смотрела на него. Но слезы против ее воли выступали наружу и катились вниз. Она стояла и смотрела ему в глаза. Даже не в глаза глубже в самую душу, как бы говоря: "За что?.. За что ты меня?.." Иван тогда не выдержал и бросился бежать. И уже за баней, упав на траву, он долго плакал. Он плакал, прижимая сердце к матушке-земле, чтобы она взяла у него эту нестерпимую боль...
Вот и сейчас во взгляде Марьи он увидел то же самое.
- Ты почему осталась?
- Я боялась, что с тобой...
- Будя!
Иван осторожно встал на ноги и пошел к реке смыть кровь. С поверхности воды поднимался пар. Полная холодная луна купалась в реке и отражалась на небе. Умывшись, Иван посмотрел вверх, где над обрывом ждала его Марья. Неведомо откуда взявшийся ветерок натянул полы ее сарафана, и при этом отчетливо стала видна вся красота округлостей тела. Он поднялся и подошел к Марье.
- Все еще болит?
- Марья! - неизвестное до этого желание и вместе с тем робость двигали им. - Иди ко мне, - он нежно обнял ее за талию. - Милая! - и посмотрел ей в глаза.
Марья не сопротивлялась, но лицо ее выражало испуг. Девичий страх перед чем-то новым и неведомым брал верх:
- Н-н-не-е... Не надо... Пойду до дому...
Мужские ладони безвольно стекли вниз и как-то нелепо повисли на ослабленных руках.
- Марья, я очень боюсь тебя обидеть... потерять... Что я говорю?!. Я боюсь спугнуть тебя, как... как младенческий сон... Я...
Марья направилась в сторону своего дома.
"Господи! - подумал Иван. - Что же это происходит?!"
Он вдруг осознал, что окровавленная косоворотка порвана почти до пупа, а его заплывшее лицо крайне уродливо. Но тем не менее Иван взял в руки медный нательный крестик и поцеловал его: "Помоги, Господи!"
- Марья!..
Марья остановилась, но не обернулась.
- Марья, - Иван догнал ее, - останься хоть ненадолго... Ради Бога...
- ... Так и шло дело, - продолжала баба Васса. - Яков готовился к свадьбе, а осталось только урожай собрать. Да вот объявился в селе наемный молодой парень. Иваном величали его. Ложил он печи, также по столярному и плотницкому делу разумел. И никто не знает, как произошло, а полюбили Иван с Марьей друг дружка. И любовь эта была страстной да недолгой, подобно молнии Божией...
Я слушал эту историю, и, казалось, невидимые тени, пришедшие из давно минувших дней, окружали меня, гипнотизируя простотой и таинственностью одновременно.
- ... Отдалась Марья Ивану перед его уходом душой и телом. Однако ж он пообещал возвернуться, как только откупится от барина. В селе, как понимаешь, тайну не утаишь, и Федор забил вожжами дочь до полусмерти, а опосля пригрозил, что убьет ее, еслив через месяц виновник бесчестия не объявится. И Федор, и дед мой, Царство ему Небесное, - перекрестилась, запили беспробудно.
Иван в указанный срок не возвернулся. Энто только опосля узнали, что убили его тогда в пьяной драке у села Красный Яр, голову топором разрубили да тело в реку бросили. А Федор, как и обещал, через месяц взял косу да спящей Марье перерезал горло. Да и сам опосля энтова удавился.
Схоронили их по-христиански. Да вот стали вскоре замечать люди, что ходит по ночам Марья с перерезанным горлом да кличет своего Ивана. Пришли мужики на кладбище, а могила разрыта. Марья освободилась от савана да лежит с открытыми глазами. Перепугались они, прокляли кладбище. С тех пор на нем более никого не хоронили. Опосля и все священники оставили церкву, что рядом.
Но Марья появлялась все в новых и новых деревнях. Справиться с нею не могли - и че только ни делали: и закапывали могилу, и камень на нее ложили без толку, на следующий день могила была разрыта.
Церква да кладбище энти стояли на холме - там, где ныне поле. Вкруг холма энтова болота были. И когда, уже при колхозах, ломали энту церкву, решили и холм разровнять, чтоб, значит, болота осушить. Поприехали откуда-то работники да лопатами и телегами разровняли холм.
С тех пор Марья перестала беспокоить людей. Да вот раз в десять лет ктой-то да увидит ночью на поле холм да церкву, будто из земли они вырастают.
А семь лет назад со старухой теткой Олей-покойницей, что жила на отшибе (помню, ее утроба держала - видать, червь грыз), случилась вот какая штука. Спала она ночью, как вдруг постучали в оконце к ней. Полная луна светила на небе, и разглядела тетка Оля на улице молодуху. Удивилась, но оконце отворила. Смотрит: молодуха красивая, в сарафане старинном. Да вот только собаки чей-то во всем селе лаять перестали да попрятались по будкам своим. "Че тебе?" - спросила старуха, а молодуха в ответ: "Вань, Ваня, где ты?" И только тут старуха разглядела то, чего по старости лет не увидала сразу, горло-то у девицы перерезано! Че опосля было - тетка Оля не помнила. Упала она в сердцах, а утром обнаружила только помятую крапиву под оконцем...
Я слушал бабу Вассу, и у меня стыли зубы. Закончила она свой рассказ выводом, что погост и церковь по ночам воскресают, а Марья не успокоилась в своих поисках, но встает только в полнолуние.
Прощаясь со мной, старуха хитро улыбнулась и как бы невзначай сказала:
- Милок, полнолуние через три дня.
"... через три дня", - звенело в моей голове, когда я возвращался.
Щука охотится даже ночью. Это видно по разводам, которые то здесь, то там появлялись на поверхности воды.
- Вань, ты веришь в леших?
Иван засмеялся:
- А ты?
- Знамо, верю... Да ну, не смейся ты! Конюх Степан сам рассказывал, как он ночью возвращался через касеть, а они на него напали.
- И?
- Он еле ноги унес!
Марья и Иван сидели на пнях у грибоварни. Вселенная с холодным спокойствием смотрела на них и лишь изредка роняла звезды.
- Вань, а в оживших покойников ты веришь?
- Не-а.
- Недалече от нас, в Топорищеве, мальчик-пастух утонул. Люди говорят, что в полнолуние он выходит из реки да бродит вдоль берега. Многие видали уже...
На лице Ивана появилась тревога. Он схватил руку Марьи и прошептал, показывая на противоположный берег:
- Смотри! Вон твой пастушонок... Выходит.
Марья судорожно ахнула.
- Испугалась? - засмеялся Иван. - Я пошутил.
- Ну тя! Я испужалась чуть юродивой не стала. Пойду до дому, обиделась она.
И пошла.
- Марья, коли ты уйдешь, я утоплюсь!
Иван давно приметил невдалеке от берега кувшинку и хотел за ней сплавать.
- Слышь? Я прыгаю.
Не раздеваясь, - все равно одежду надо было отстирывать от крови, - он нырнул. За день вода нагрелась и еще не успела остыть. Иван бесшумно под водой добрался до кувшинки, сорвал ее и так же бесшумно доплыл до берега. Он вынырнул под ветвями ивы, что склонилась к самой воде. Поэтому его не было видно с берега.
Марья была уже у реки и неуверенно звала:
- Вань... Ваня...
Ее беспокойство нарастало. В панике она начала метаться по берегу:
- Ванечка!.. Миленький!.. Не тони!..
Видимо, сердце подпрыгнуло к ее горлу, и приглушенный, захлебывающийся хрип вылетел в пространство:
- Гос-по-ди-и! Че ж ты наделал?! Как же мне жить вслед?!. - Марья упала на колени.
Шутка затянулась. Иван это понял и быстро вышел на берег. Когда он подбежал к Марье, она уже лежала ничком и беззвучно рыдала.
Иван склонился над ней.
- Марья, я рядом, я не утонул.
Марья не реагировала.
Он взял ее на руки и отнес к грибоварне.
- Марья, очнись! Слышь, я не утонул.
Ее взгляд был отрешенным.
- Марья, прости меня, прости меня, - Иван часто и неразборчиво целовал ее в лицо, - прости меня...
Зачем ты так сделал? - услышал он у самого уха.
"Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою", - вспомнил Иван библейскую притчу, часто повторяемую его отцом. И еще: "Храни себя от зла, и не постыдишься за душу твою".
- Зачем ты так сделал? - повторила Марья.
- Марья... - ком в горле мешал говорить. Голос оказался сдавленным и неожиданно высоким.
Иван прокашлялся.
- Марья. Я не хотел... Я не думал... - Найти нужные слова было нелегко. - Прости, прости меня, пожалуйста. Прости...
В селе прокричал первый петух. На поверхности воды бился ночной мотылек, вскоре ставший добычей голавля. Время шло своим чередом и не замечало двоих, которых в эту ночь избрала судьба.
- Вань, ты весь мокрый. Захвораешь.
