Феликс Кривин - Конец жанра
- Пойдем, Натти, - сказала Чакма.
Профессор Гамадрил пытался их удержать - в конце концов им совсем нечего торопиться. Пусть посидят у него под деревом, погостят.
- Нет, - сказала Чакма. - На погруженное в жидкость тело действует выталкивающая сила, равная весу вытесненной им жидкости. Две величины, порознь равные третьей, равны между собой. Мы не можем здесь оставаться. Пойдем, Натти!
Натти Бумпо подумал, что если он встанет и пойдет, то профессор Гамадрил тотчас же займет его место. Тут только встань, подумал он, только отойди на пару шагов...
- Возьмите чего-нибудь на дорогу, - предложил с дерева сосед Бабуин.
- Мы поедем на поезде, - успокоила его Чакма. - Потом на самолете. Потом на троллейбусе, трамвае и метро. Все будет очень быстро, правда, Натти? Ну что же ты сидишь?
- Я уже давно здесь сижу, - сказал Натти Бумпо, адресуясь больше к профессору, чтобы как-то узаконить свои права.
- Натти, - сказала Чакма, - не забывай, что тебя ждет редактор. Тебя ждут европейские газеты и весь цивилизованный мир.
- Я как встал, так и пошел, - объяснил Бумпо профессору. - А теперь сижу... Шел, шел, а потом сел. Так и сижу. Давно сижу.
Чакма готова была заплакать. Этот Натти был совсем не похож на того, которого она увидела в первый раз и которого видела потом каждый день, целую неделю.
- Натти, - сказала она, - неужели ты все забыл? Неужели ты забыл, что Земля вращается вокруг Солнца, а сумма углов треугольника равна двум d? Неужели и античастицы, и мягкая посадка на лунной поверхности для тебя теперь пустой звук?
Это был даже не звук, потому что Натти его не услышал.
- Прощай, Натти, - сказала Чакма, - раз ты остаешься, я ухожу одна. Я пойду к твоему редактору и докажу ему, что ты был прав... Тогда, раньше был прав... А потом я пойду в Роттердам... - Чакма заплакала. - Я буду гулять по городу Роттердаму, и по городу Амстердаму, и по Александриям я тоже буду гулять... И мне будет весело, мне будет хорошо и весело, слышишь, Натти?
Нет, Натти ее не слышал.
- Мне будет очень хорошо, - говорила Чакма, размазывая слезы по щекам, - потому что я буду чувствовать себя человеком. Потому что когда чувствуешь себя человеком... Ты же это знаешь, Натти, ты знаешь это лучше меня... Я научусь читать и прочитаю "Ромео и Джульетту". И "Тристана и Изольду". И я постараюсь быть такой же красивой, как были они... У меня будет красивое платье... И если мы с тобой когда-нибудь встретимся, ты меня не узнаешь... О Натти, ты никогда не узнаешь меня!
И она пошла прочь, маленькая, одинокая Чакма, вся мокрая от слез. Она шла туда, к своему человечеству, потому что теперь, когда из глаз ее текли слезы, она уже тоже была человек...
- Обезьяна, - сказал профессор Гамадрил, но было непонятно, о ком он это сказал.
Профессор Гамадрил иногда выражался очень загадочно.
1969
ПОРТРЕТ (ЭКСПОНАТ 212)
- Когда часы стоят, они дважды в сутки показывают верное время, он и это обман, всего лишь иллюзия. Потому что время, которое они показывают, давно прошло и не может объяснить того, что происходит сегодня. - Гость тронул маятник, и тот двинулся тяжело и со скрипом, словно вспоминая давно забытые законы колебательного движения. - Тогда, - сказал Гость, - была зима, а сейчас лето, и люди вас окружали другие, и совсем были не те обстоятельства. Да и сами вы были другим. Вот таким, как на этом портрете.
Хозяин разлил кофе. В шкафу у него нашелся какой-то крепкий напиток, который он прятал от строгого взгляда врача, и он налил Гостю и налил себе, и они выпили, как могли бы выпить в прежние времена, там, где никогда не водилось ни выпивки, ни закуски.
- Сколько мы там перевернули земли... Больше, чем за всю историю археологии. У вас это получалось, я еще собирался взять вас с собой в экспедицию. Если мы выберемся _оттуда_.
Но Гость не хотел предаваться воспоминаниям. Часы должны идти вперед, а не показывать прежнее время, пусть даже оно иногда и совпадает с сегодняшним.
- Мне очень жаль, - сказал Гость, - не думал я, что у нас будет такая встреча.
Тот, на портрете, смотрел, как беседуют друзья, и прятал улыбку в дремучую бороду. По возрасту он был самым молодым среди них, но держал себя так, словно был самым старым.
- Как голова? - спросил Гость.
- Вы помните? - растрогался Хозяин. - Столько лет прошло, а вы помните, как меня ударили камнем.
- Не камнем, а рукояткой.
- Нет-нет, вы путаете. - Хозяин оживился, словно речь шла о каком-то приятном воспоминании. - Мне проломили голову камнем. Я отлично помню... особенно ясно, когда у меня начинает болеть голова. Я вижу, как этот человек выходит из пещеры, а в руке у него камень... Человек типа Схул по классификации Мак Коуна...
Никакого Схула там, разумеется, не было. Бедняга совсем свихнулся на своей археологии, подумал Гость. И сказал:
- Не думайте об этом, профессор.
Маятник на старинных часах снова остановился, и Гость почувствовал беспокойство, как пассажир, высаженный среди дороги. Он подтолкнул маятник, и время двинулось дальше, и понесло их, мерно покачивая...
- С вашими часами, профессор, вы рискуете вовсе остаться в прошлом, пошутил Гость.
Они лежали на нарах в битком набитом бараке, люди, выброшенные из цивилизации куда-то в первобытные времена. Еще не было изобретено ни матрасов, ни одеял, ни даже дров, которыми топить печи. Они лежали, как палеантропы в какой-нибудь Мугарет-Табун, вмерзая в свою пещеру, чтобы лучше сохраниться для будущего. И они просили его, знатока древностей, рассказать им о прошлом, потому что прошлое заменяло им будущее, настолько они были отброшены назад.
Он рассказывал им, как люди добывали огонь и грелись у костров, как они приручали диких животных. Они обрабатывали землю и собирали урожай, и женщины, которых они любили, создавали им домашний уют... Это было невероятно, и люди в бараке утешали себя, что и они когда-нибудь так заживут, и им становилось теплее от этого.
Утром их угоняли на работу, и они выворачивали руками огромные глыбы, и вгрузали по шею в землю, и падали, и умирали на ней, но никуда не могли уйти, потому что только работа была оставлена им от цивилизации. А у кого хватало сил дотянуть до вечера, те доползали до барака, вытягивались на нарах и мечтали о прошлом, которое им заменяло будущее.
И Хозяин, и Гость были тогда обычными палеантропами, и кофе еще не был изобретен, как и этот крепкий напиток в бутылке. И дрова тоже изобретены не были, потому что _печи топили страшно подумать чем_...
- Может, еще чашечку? - предложил Хозяин.
- С удовольствием, - согласился Гость.
Они сделали по глотку и помолчали, отдаваясь теплу. Хозяин закурил запретную сигарету.
- Человек должен думать о будущем, - сказал Гость, словно желая придать должное направление своим мыслям.
- А разве будущее возможно без прошлого? Все, что существует, уходит в прошлое, для того и уходит, чтобы освободить место будущему.
- Вот именно. Прошлое должно уходить, оно должно исчезать, чтобы не мешать тем, кто приходит ему на смену.
Тот, на портрете, думал о чем-то своем, что, возможно, соответствовало замыслу художника, а скорее всего потому, что он и сам принадлежал прошлому, и то, о чем сейчас затевался спор, для него было давно бесспорным. Что делать, люди склонны забывать прошлое, отрекаться от него и даже закапывать в землю, чтобы его было удобней топтать...
- Вы знаете, профессор, я не поклонник вашей профессии. Для чего раскапывать прошлое? Это ведет лишь к повторению старых ошибок. В двадцатом веке многого удалось бы избежать, если б мы не знали об опыте средневековья...
Опыт прошлого... Немало его было собрано здесь, в музее. Экспонат номер 72, девушка из палеолита... В пещере было душно и темно, и она вышла подышать свежим воздухом... На берегу речки она повстречала человека незнакомого племени и бросилась бежать, но он крикнул: "Постой!" - и она остановилась. Он подошел и сел у ее ног, ей стало страшно, но уже не хотелось уходить. Так их и застали на берегу: она стояла у самой воды, а у ног ее сидел этот человек, экспонат номер 73 - потому что похоронили его рядом с девушкой.
Экспонат номер 300, огромный череп мыслителя. Какой-нибудь первобытный Эйнштейн, открывший, что сила удара зависит от величины палки, и ставший жертвой своего открытия. Экспонат номер 118, судя по челюсти, первобытный оратор или первобытный диктатор...
- Оставим их, - сказал Гость, отодвигая недопитый кофе. - В другое время, профессор, я бы охотно послушал ваши истории, но сейчас... Мне очень жаль, профессор, но я пришел к вам по поводу Двести Двенадцатого.
- Вы?!
- Что делать - пришлось поменять специальность. Чтобы не копаться в земле, - он попробовал улыбнуться, - как мы с вами в те времена. Извините, профессор, у каждого свои обязанности. - Он помолчал ровно столько, сколько требовалось, чтобы перейти от дружеской беседы к исполнению служебных обязанностей. - Вам известно, куда исчез экспонат?
Ответа не последовало.
