Лев Гунин - Поэмы и стихотворения
я сидел и, нажим усилив
на педаль, натягивал лук.
Были мы вдвоем среди зеркал.
Интерьер мимо нас бежал,
мы кружились. Скользили.
И коктейль был в стаканах из аллюминия.
Я тогда твою руку пожал.
Мы сидели. И вместе плыли
по волнам этих странных зеркал.
1983 г.
* два стихотворения из книги стихов "ДОМ" *
x x x
Мечет карты драгун. Господа офицеры вкруг стола собрались. Ветр шуршит словно мышь. Лица желты в огне цвета вспыхнувшей серы. Тихо шепчет, как ветер спроссонья, камыш. - Туз. - Шестерка. - Валет. - Вдаль плывут облаками Слава, Честь и Любовь - тень грядущего дня. Шелк травы и сиянье свечей под ногами. Сверху: только луна - круп лихого коня. Туз... Шестерка... Валет... Лица светят сквозь воздух кожей бледно-сухой, словно выцветший фетр. К облакам прикасаются ветви березы, как рука к кобуре или к яблоку свет. Ночь. Шаги. Стелет рухнувший дым неподвижность покоя и воздуха складка. Кто-то вышел: колышутся ветви за ним, тень его на траве. Вот листок из тетрадки... Сладко пахнет трава. Пряный запах земли словно мысли о женщине мхом отражает... Кто-то ломится в лес. Свищут ветви за ним, а идущий их крепкой рукой раздвигает. А сидящий на корточках молча застыл. Смят вспотевшей ладонью листок из тетрадки в кулаке. А живот копит влажный тротил, заполняя себя, твердым став, как под скаткой. Поцелуй. В карауле застыла трава. Не шевелится. Каждый листок как из жести. Обнимаются.. Вновь на плече голова. Постояли. Ушли. Тень застыла на месте. Как же плакал поручик! Худое лицо, все в слезах, его, кверху глаза подымало. Там седая сосна, вся на фоне берез и небес, волны игл качала. Скомкал листик - и бросил. Поправив ремень, китель белый одернув, пошел к тем, на поле. Тихий хруст под ногами - и белая тень, и уста его шепчут: " Не боле... не боле... "
ОКТЯБРЬ, 1983.
ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕТНЕМ ВЕЧЕРЕ В СОЧИ
Я связан с надеждой, штурмующей голые дни, и голые пляжи шумят под моими ступнями, где в белом песке утопают бутылки " Арзни" по горлышко - так же, как я утопаю в пижаме. И ночь не идет. И алеет еще небосвод. И желтая пыль в запоздалом луче золотится. И я отвечаю на целое море невзгод одной простотой, что в улыбке моей уместится. Асфальты. Каштаны. К полудню и скверы пусты. и в летнем кафе между пальмами мне лишь не спится. А море за стенами бьется в жующие рты, и зеркало сбоку нечаянно блещет, как спица. Не с теми, а с теми, кто купит набор орхидей, кто в ванну тяжелую, с пляжа придя, окунется, я пью пепси-колу и ем запоздалых зверей, с которыми лучше и дышится солнцем, и пьется. Пижама напрасна. И ночи задумчивый душ свечением звезд - тонких струек его - не прольется в ближайшие час или два, и лишь вечера жидкая тушь на южном гербарии дырку оставит колодца. А грузные туши тюленеподобных людей, как с краю холста, на полоске песка золотятся минутными сфинксами в хаосе внешних идей, очисток грейфруктов, одежды и просто эрзаца. А я, как корабль, штурмующий вечные льды немой неподвижности с солнцем застывших, уставших, приду словно в гавань, в уживчивый вечера дым, с улыбкой к стеклу, как к надежде случайной, прижавшись.
ОКТЯБРЬ, 1983. ВИЛЬНЮС - ГРОДНО
